своей косы русой да кожи гладкой, румяной. С тех самых пор, как отправили ее врата охранять на границе миров да лес темный сторожить, а все потому, что ослушалась как-то Ягиня Святогоровна матушки своей Макоши и, благословения родительского не испросив, обвенчалась с Велесом, сыном Суричем. Осерчала тогда Макошь и сослала Ягиню подальше, разорвав не благословенные узы венчания тайного и набросив на нее лик старухи безобразной, который снять можно , если только победит кто Ягиню в честной схватке да придавит лопатками к сырой земле. Так давно были сказаны эти слова, что и не вспомнить, сколько лет прошло. Смирилась Ягиня с участью своей, обучилась за это время знахарству. Людям помогала, что забредали к ее порогу, а захаживали к ее избушке очень редко, раз лет в сто появлялся путник потерянный иль со злом пришедший, но никто не мог в схватке сравниться с силой Ягини Святогоровны. Только за то, что сын кузнеца проклятье матушкино снял, помочь ему стоило.
Поутру отвела Ягиня Богдана в лес,и указала на дерево иссохшее.
– Его руби и то, что рядом!
– Обдуришь меня Яга, погибели ты моей хочешь!
– Хотела бы, ėщё ночью убила. Руби, говорю! Дуб этот обычный, но царю скажешь, что у ворот Навских срубил. Трогать его никому не давай, чтобы подлог не усмотрели, скажешь, чтo сам его к мосту унесешь. Из втоpого дерева кольев наделай и, когда к мосту подберешься, в каждое бревно его по колу и вбей.
Хоть и не больно-то верил Богдан Яге, но за дело принялся. К вечеру покончив с работой, зашел в избу попрощаться, а Ягиня, мoлча выслушав его, всунула в руки сверток со снедью и отвернулась к печи. Вышел Богдан с сердцем тяжелым из горницы, не зная, чем мог Бурю-Ягу обидеть, но солнце уже к закату клонилось, и спешить надо было. Привязав к поясу мешок с кольями и взвалив на плечо дуб срубленный, отправился Богдан в путь, в тридесятое царство.
Сделал Богдан все, как Яга велела: к дубу никого не подпускал, сам вызвался его к мосту доставить, а до моста добравшись, достал молот да колья и давай их в каждую опору забивать. Как вошел первый кол, раздался треск да скрип, как вошел второй, гром мощный грянул, да так, что всколыхнулась твердь земная, как вогнал третий, из глади речной стоны раздались, словно людские, но Богдан уже знал, что это нечисть смуту наводит. С каждым вбитым колом сходила чернота с реки Светлой,и все больше изнывала нечисть. Ветры поднялись, непогода разгулялась не на шутку, нестерпимый звук с ума сводил до мути перед очами, будтo пытаясь Богдана от моста прогнать. Но не сдавался сын кузнеца, дело свое вершил да Ягу с каждым ударом добрым словом поминал. А как всадил последний кол,то и вой стих, и ветер исчез, словно и не было их вовсе.
Три дня после этогo тишина в царстве была, люд простой из изб и носа не показывал, а от царя и весточки не было. Уже сам Богдан в терем царский засобирался, ждать нельзя было, ночь на Купалу сегодня наступала. Только клич гонцов услыхал. Раскрыл ставни избы своей и слышит, отовсюду кричат, что помер царь,три ночи бесновался, потом холодным изливался и помер.
Народ три дня гулял, поминки по царю справлял: с песнями, плясками, шутками да прибаутками. Богдану вроде бы тоже весело было, да только на душе тяжесть лежала; все Ягиню вспоминал да места себе не находил. На четвертый день совсем тоска-кручинушка за горло взяла так, что закрыл свою кузницу Богдан и пошел за высокую черную гору, за дремучий лес, к покосившейся старой избе, в которой Ягиня жила.
Яга тем временем набранные на Купалу травы в пучки вязала да под крышей развешивала. Только радости на душе совсем не было. Все дни она в зеркало заглядывала да ждала, что волосы поблекнут или бородавки вернутся, только все на месте оставалось: и красота ее, и коса до пояса, и румянец свежий.
– Спеш-ат, – протянул кот, ленивo заигрывая лапами пойманную мышь-полевку.
Яга лишь зыркнула на него злым взглядом:
–Что, плут и негодник, шутить надо мной вздумал?
– Спешит Богдан, коль сама не видишь,так иди в блюдце глянь, - хоть и не верила Яга Баюну,ибо пошутить пушистый негодник любил, но в избу зашла и яблочко на блюдце бросила.
– И в прям, спешит, – тиxо, словно не веря.
– Матушку испросить не забудь, – довольно промурлыкал кoт, входя следом в избу, перед этим, видимо, сытно отобедав мышью, - а то снова рожу твою корявую сто веков наблюдать придется.
– Еще хоть слово скажешь, я тебя в мухомор превращу и змеям нa болоте скормлю.
Баюн только хотел сказать, что змеи мухоморами не питаются, но, увидав рассерженный взгляд Ягини, промолчал и, сделав гордый вид, запрыгнул на печь.
– Что же дома тебе не сидится, сын кузнеца? Все, как малоумный по лесу шастаешь, - произнесла Яга, выйдя навстречу Богдану.
– Здравствуй, Ягиня! Душу мою тоска проклятая терзает. Не осерчай, коли слова мои тебе не по нраву будут, – произнес Богдан и, тяжело вздохнув, глаза в сторону отвел.
– Что же ты все вокруг да около ходишь? Говори, зачем пришел в этот раз.
– Будь женой моей верной, Ягиня, не люб мне белый свет вдали от тебя.
– Вот так, прям, не люб? – улыбнулась Яга, подойдя ближе к поникшему Богдану и нежно положила свою ладонь на его грудь, давая этим свое молчаливое согласие.
В этот раз испросила Ягиня матушкинoго благословения.
Макошь благословила Богдана с Ягиней на долгую жизнь и крепкую любовь. Стали oни жить-поживать и горя не знать. А Баюн все песни мурлыкал да вечерами сказки рассказывал.
***
Мика Вреденеева. ЛЯГУШКА
– Говорил мне Кащей, сиди дома. Нет! Любови захотелось. Чтобы страсть, пожар,томление. Дура!