была бы сказать, что поняла свою оплошность, еще не договорив, но лгать она не собиралась. Джозеф тотчас же ухватился за ее слова, не дав ей возможности отыграть назад.
– Как понимать «в подобных безобразиях»?
– В тех скандалах, которые закатывают пьяницы-родители, приходя домой когда вздумается.
– Но вы как раз оказались втянуты в «подобное безобразие».
– Да, но не…
Люси осеклась. Теперь до нее дошло.
– Разве ваш пьяница-муж не таков, как те пьяницы-папаши?
– Я понимаю, что вы хотите сказать.
– Честно?
– Да. У меня те же самые проблемы, что и у других. У завуча по языку и литературе не может быть каких-то особых проблем.
– Вот именно, – сказал Джозеф. – В том-то и дело. Все беды начинаются в тот момент, когда мы связываем свою жизнь с другим человеком.
– Но мы по факту своего рождения уже связаны с другими людьми.
Он кивнул:
– Вот и я о том же.
У него оказался более цепкий ум. То есть она думала, что в силу их разницы в возрасте ей сойдет с рук некоторая заторможенность, но этого не случилось. Вероятно, она могла бы лучше ответить на вопросы викторины по Джейн Остин, но на этом и все.
– У вас в семье тоже некий хаос?
Джозеф понял, что настало время предложить что-нибудь ей в обмен – своих беспутных двоюродных и отщепенца-дядьку, но полоскать грязное белье самых близких, чтобы только успокоить Люси, не хотелось.
– В любой семье бывает хаос.
Он допил пиво.
– Я, наверное, пойду.
Из него будто выпустили воздух. Он себе напридумывал, как останется на ночь, а утром выскользнет из дома, пока не проснулись дети; схема, сама по себе довольно сложная, была дополнительно отточена за время просмотра футбольного матча вместе с Элом и Диланом до появления их отца. Но все фантазии разбились о события того вечера. Если ему когда-нибудь засветит переспать с Люси, он вначале разработает серьезный план, предусматривающий самые разные ходы и ответы. Он не был великим шахматистом, да и не видел в этой игре никакой сексуальной подоплеки. А эти раздумья и вовсе сломали ему весь кайф.
– Уже? Ну хорошо.
Неужели она тоже заскучала? Если да, то ей было так же далеко, как и ему, до интимной искры. А взаимная скука – это вовсе не признак взаимного притяжения.
3
Когда субботним утром Джозеф пришел на работу, Кэсси стояла на тротуаре, вперившись в витрину.
– В чем дело?
– Как это понимать? – спросила она.
– Что?
Она кивком указала на плакат. Таких вещей Джозеф просто не замечал. Надоело уже. Черными буквами: «23 ИЮНЯ ГОЛОСУЕМ ЗА ВЫХОД» на фоне «Юнион Джека» – и ничего более.
– А, это, – сказал Джозеф. – Надо понимать, он агитирует двадцать третьего июня голосовать за выход.
– Покупателям это не понравится.
– Покупателям плевать.
– Здесь, на районе? Скажешь тоже.
– Неужели кого-то интересует хренов Евросоюз?
До той минуты Джозеф вообще об этом не задумывался. Стоял апрель, до референдума оставалось больше двух месяцев. Вполне возможно, что сам он по примеру отца проголосует за выход, но как ни крути – на его жизнь это не повлияет. Мясо, качалки, футбол, подростки никуда не денутся.
– Если б мои предки такое увидели, ноги бы их тут не было, – сказала Кэсси. – Найджела Фараджа и Бориса Джонсона они на дух не переносят.
– Но твои предки не здешние, верно?
– Верно. Они в Бате живут.
– По-твоему, что Бат, что Лондон – без разницы?
– Этот район Лондона – все равно что их район Бата. Папа преподает актерское мастерство, мама – творческое письмо. Этот район им не по карману, но многие покупатели очень похожи на моих предков.
– А твои предки не станут голосовать за выход?
– Конечно нет. Еще не хватало.
Джозефу даже в голову не приходил такой ответ – «еще не хватало». Он считал, что каждый проголосует по-своему. Естественно, вариантов только два, но он вполне допускал, что, к примеру, мамаша Кэсси вполне может проголосовать не так, как отец. А теперь выходило, что все разделятся на «они» и «мы», только пока неясно, в какой лагерь кого занесет.
– О Фарадже я, честно скажу, вообще забыл, – сказал Джозеф.
– Его все терпеть не могут, – добавила Кэсси.
– Так и будем целый день в витрину таращиться? Я вам не за это деньги плачу, – с порога одернул их Марк.
Они вошли в торговый зал.
– Вы уверены, что вам нужен этот плакат? – спросила Кэсси.
– А что такого?
– Многим не понравится, – ответила Кэсси.
– У меня другой есть – заменить?
– А на другом что написано?
– «Европа – Сила». И первые буквы – красным: получается ЕС. Гениально придумано.
Только Марк способен заявить, что это гениально, подумал Джозеф. Подтянуть к слову «Европа» какое-нибудь слово на букву «С» – большого ума не надо.
– Постойте, – встрепенулась Кэсси. – Значит, вам ничего не стоит поменять один плакат на другой?
– А мне-то что? Мне пофигу.
– Вы еще не определились, как будете голосовать?
– Я – за выход. Нечего бюрократию кормить. И албанцев этих.
– Албания не входит в ЕС.
– А кто входит?
– Испания, Франция, Польша, Ирландия, Германия, Италия… Вы хотите, чтобы я все страны перечислила?
– Ну, поляков тоже нечего кормить.
– Тогда зачем же выставлять плакат, который призывает к обратному?
– Если ты мне докажешь, который лучше для бизнеса, я и поменять могу, почему ж не поменять?
– Да потому, что вы декларируете то, во что сами не верите.
– Послушай. Меня, к примеру, от печенки воротит, но это ходовой товар, и чем больше народу ее покупает, тем лучше. Разве тут не одно и то же?
– Печенка – это не принципиальная жизненная философия.
– Для кого как.
– Нелюбовь к печенке – это философский принцип?
– По мне – да. Я в первую очередь бизнесмен и только во вторую – философ.
Во вторую? – усомнился про себя Джозеф. Это большой комплимент. В пятьдесят с лишним Марк, в котором росту под два метра и живого веса сто двадцать кило, такой же философ, как слон – балерина.
Похоже, Кэсси сдалась, но Джозеф ее не осуждал. Они пошли в подсобку надевать фартуки.
Около девяти утра ему пришло сообщение от Люси. Недели три они не общались: с того дня, когда он согласился посидеть с ее сыновьями. Она даже перестала заходить в магазин – ну или подгадывала время так, чтобы им не пересекаться. Сейчас она просила у него прощения, и он тут же ответил, что, мол, все нормально, однако факт есть факт. Совестно стало, не иначе. Тем не менее он по ней скучал. От этой эсэмэски прямо кайф словил, даже утренняя хмарь улетучилась от какой-то искры. Чтобы прочесть сообщение, он зашел в туалет: Марк не любил, когда продавцы за прилавком в телефоны смотрели.
Она спрашивала, бывает ли у него обеденный перерыв, и если да, не зайдет ли он к ним на яичницу с беконом. Мальчишки соскучились.
Жила она в пяти минутах – даже на транспорте ехать не надо.
с ними нужно посидеть? – набрал он. В шутку.
Ох. Нет. Что вы.
Именно