решался.
– Ты хотела рассказать мне про этого полковника, – перевел тему разговора француз, будто сам внезапно вспомнив про свою новую напасть.
– Рассказывать то, собственно, и нечего, – Фрида аккуратно отодвинула стул так, чтобы не издать ни звука в поздний час, и быстро села, сложив руки на деревянном столе. – Мсье Моро, как уже было сказано, полковник французской армии. До меня лишь доходили слухи, что он награжден множеством орденов, сама я видела лишь пару медалей, что украшали его мундир в один из приездов к Мелани. Сама Мелани же мало о нем говорила. Лишь о его достатке и связях, будто ничего кроме них у него за душой и нет.
Достаток и связи – это не так мало, как тебе кажется, Фрида. У меня, например, ни того ни другого нет. Пусть тщательно подобранные слова немки и не внушали спокойствия, Филипп почувствовал, что в борьбе за мадемуазель Марсо у него еще есть шанс.
– Ты уклонилась от ответа там внизу, – тон Лавуана был грубым, хоть он этого и не планировал. Заметив это, он продолжал куда более спокойным тоном: – Сколько они уже вместе?
– Я бы не сказала, что они вместе… – Фрида начала перебирать пальцы толи от волнения, толи пытаясь найти нужное слово. – Их отношения сложно назвать серьезными. Познакомились они на приеме у одного из важных людей – простите, что не запомнила имя, я совершенно плохо запоминаю подобного рода вещи – там они выпили, он предложил ей уединиться, а она, будучи уже достаточно пьяна, согласилась. Не подумайте, что Мелани имеет проблемы с алкоголем, просто так вышло… – Фрида, почувствовав стыд за произнесенное, схватилась за голову. – Не стану терзать Вас подробностями, вижу, что Вам уже от одного слова об их близости становится дурно, скажу лишь, что через пару дней мсье Моро был готов с Мелани обручиться, настолько она ему понравилась.
Фрида грустно вздохнула. Филипп сохранял внешнее спокойствие, как он всегда умел, но все его нутро полыхало сильнее адского пламени. Ему хотелось знать все, но слыша малейшие подробности он желал закрыть уши, лишь бы избавить себя от страданий. Картины близости Мелани с Виктором столь ярко рисовались натренированным воображением Лавуана, что все будто происходило прямо сейчас наяву.
– Она ему отказала, – не дождавшись ответа француза, продолжила немка.
– Отчего же?
– Я не стала докучать расспросами. Тема любви – всегда деликатна. Это дело лишь двух влюбленных и больше никого. Кто я такая, чтобы вторгаться в жизнь милой Мелани со своими никому не нужными советами? Разве посмела бы я пойти на такой шаг, пусть даже из-за мнимого желания помочь подруге, которая меня, весьма вероятно, за подругу не считает, на что имеет полное право, ведь кто я такая? Разумеется, я промолчала, дав ей возможность сказать ровно столько, сколько, по ее мнению, необходимо.
– Что же ее смутило, в конце концов, – Филипп больше не мог дожидаться ответа Фриды.
– Вспыльчивость и неуравновешенность, – сказала девушка и посмотрела на Лавуана так, словно эти слова применимы и к нему самому, за что писателю стало стыдно.
Филипп, не выдержав обстоятельств, обхватил руками голову и уставился в пол. Больше всего на свете он ненавидел неконтролируемые ситуации – в них он быстро терял привычное самообладание. Мозг жадно принимал и тщательно переваривал усвоенную за столь короткий срок информацию. Голова начала гудеть может из-за недосыпа, может из-за тревожности.
– Если Вам станет легче, – Фрида поднялась со своего места, беззвучно подошла к Филиппу и склонилась перед писателем, встав на колени. – Я знаю, что все вы мужчины невероятно ревнивы и ловите каждое слово, подтверждающее неверность женщины… Но поверьте, я не хотела Вас расстроить. Даже наоборот! Я всем сердцем старалась Вам показать, насколько незначителен этот человек для Мелани! Она не жаждет этих отношений – они ей глубоко безразличны…
– Я все это понимаю, Фрида, – прервал Филипп. – Все понимаю, но ситуация от этого меняется, уж прости, не сильно, – Лавуан встал и бесцеремонно начал бродить по гостиной. – Любовь, даже если она и была, имеет свойство улетучиваться по самым разным причинам. Я убежден, что мне не составило бы труда убедить мадемуазель Марсо в своей куда более искренней любви, нежели любовь солдафона. Но с чем мне сложно мириться – это с его деньгами и влиянием. Понимаешь, люди по природе своей страшные материалисты. И пусть я всей душой уважаю мадемуазель Марсо, она, следуя простейшей дедукции, не является исключением. Материальное положение мсье Моро гораздо лучше моего, к тому же он чрезвычайно настойчив. Рано или поздно, поддавшись общественному мнению, Мелани примет его щедрое предложение.
– Вы, пожалуй, правы, – поднялась с колен Фрида. – Не берусь судить о сложных философских вопросах, которые Вы затронули, но вынуждена не согласиться с житейской частью сказанного. Женщины не так рациональны, как Вам это кажется. Девушки гораздо чаще мужчин слушают голос сердца, а не разума. Поэтому, даже сейчас, услышав Ваши умозаключения, я все еще стою на том, что вы с Мелани прекрасная пара. Так мне подсказывают чувства. Уважаете Вы их или нет.
– Лишь на чувства мне и остается уповать, – печально согласился Филипп. – Но чувства – привилегия низших слоев общества. Поднявшись по иерархической лестнице общества чуть выше, становится ясно, что чувства мало кого волнуют, что деньги и влияние куда более ценный ресурс. Разумеется, тебе, гардеробщице, начитавшейся дешевых романтических романов и посмотревших столько нелепых пьес кажется, что все самое важное в отношениях лежит в области чувств. Знаешь почему чувства – удел нищих? Потому что кроме чувств у нищих ничего нет.
Слова Лавуана прозвучали резко даже для него самого. Сказав столь ужасные вещи, он понял, что не стоило так серчать на бедную Фриду, что это вовсе не ее вина, что она наоборот, имея столь низкий социальный статус, может разговаривать на весьма серьезные темы. И вся благодарность, которую она получила – это упреки от влюбленного дурака.
– Может я и нищая, мсье Лавуан, – на глазах немки выступили едва заметные слезы, – но не бесчувственная. Может кроме чувств у меня не так уж и много, но чувства сами по себе тоже несут большую ценность, которую вы там, – она указала пальцем куда-то в потолок, – не видите сквозь туман других благ.
Филипп был растроган до глубины души. Слова Фриды музыкой звучали у него в ушах, ибо они имели смысл, который был вполне способен нарушить его собственные представления об устройстве общества. Разгоряченный этими эмоциями, чувствуя стыд за ту обиду, что он нанес девушке, Лавуан схватил Фриду и крепко