вечера. Взгляд Шерро, наполненный лишь тоской, был направлен прямо на лицо Лавуана. Филиппу стало немного жаль простодушного мальчика, у которого он только что, непонятно каким образом, увел красивую барышню из-под носа. Однако жалость быстро сменилась торжеством своей персоны над неопытным оппонентом и с этими мыслями писатель вышел из здания театра.
Уже вечерело. Буквально через пару часов должен был состояться спектакль, на который у Лавуана не было времени. Внезапно нахлынувшее вдохновение должно вылиться на бумагу, и если это не произойдет сейчас, то этому уже не бывать никогда. С этими мыслями наш герой поспешил навстречу своей новой пьесе.
~ II ~
Сначала Филипп думал начать творить прямо в парке неподалеку от театра, но, найдя там уйму народу, толпившихся то тут, то там по всей площади зеленой зоны, принял решение немедленно вернуться в свою каморку. Сейчас внешних источников вдохновения искать никакой надобности нет, а вот с мыслями собраться возможно лишь в полной тишине и одиночестве. По дороге до дома мысли Лавуана прыгали с одной сцены на другую, начало перелетало сразу в концовку пьесы и вся работа выглядела цельной и великолепной. Мысль пошла дальше – всеобщее признание и почет, важнейшие французские газеты рвутся взять интервью у такого великого писателя, как Филипп Лавуан, а он лишь с презрением отказывает большинству, удовлетворяя запросы абсолютного меньшинства предложений.
Как Филипп взобрался по лестнице на свой этаж было неясно даже ему самому. Краем уха до него донесся голос недовольной мадам Бош, которая хотела было снова завести небольшой светский разговор, однако, увидев настрой Лавуана, не стала настаивать и вернулась в свою комнатку. Мысль испаряется также быстро, как кипяченная вода, так что Филипп старался как можно скорее записать все, что не успело вылететь из головы.
Комната была пуста и темна, когда в нее вновь вернулся француз. Канарейка, завидев свет зажженной лампочки, очень обрадовалась возвращению хозяина, однако тот будто вовсе и не обращал внимания на пение птицы и, быстро достав из большой сумки печатную машинку, принялся корпеть над своим трудом. Поначалу все шло очень даже неплохо. Филипп принял решение погрузить зрителя сразу в самую гущу событий и начать пьесу с большой рыцарской битвы. Разумеется, первым, что пришло на ум французу, было поражение при Пуатье, в котором пал весь цвет французского рыцарства. Этой сценой писатель убьет сразу двух зайцев: представит зрителю интересную баталию, которая позволит приковать интерес к постановке на долгое время и начнет историю восхождения молодой девы, которой впоследствии суждено стать великим рыцарем.
Тут Филипп остановился. Ему не понравилось, что его произведение лишь сухая калька с известных исторических событий и в нем совершенно нет ничего нового и свежего. Поэтому было принято решение немедленно придумать историю для его героини. Пускай ее отца, единственного кормильца семьи, не известного рыцаря, но бравого солдата, храбро погибшего в бою, привезут прямо к ним домой и героиня, поняв, что надежды жить под покровительством сильного мужчины больше нет, сама примерит эту роль. Лавуан был горд своей завязкой, она казалась ему интересной и даже захватывающей. В таком экстазе он принялся писать и писать несколько часов подряд.
Влияние Мелани в данном процессе сложно переоценить. Сам образ девушки всегда оставался рядом, воспоминания о встрече остались на душе приятным послевкусием и придавали сил писателю. Несмотря на большую сосредоточенность непосредственно на написании работы, мысли Лавуана порой возвращались на причал к шахматным столикам и прекрасной Мелани, которая поправляет свои черные волосы, взъерошенные из-за ветра, и обдумывает свой следующий ход.
Очнулся писатель лишь когда наступила ночь. Былое вдохновение пропало, уступив место усталости. Филипп по обыкновению задрал голову, чтобы дать глазам отдохнуть от многочасовой писанины. Результат его трудов был удовлетворительным, но не более. Лавуан был строг к себе и своему творчеству: в голове любое произведение кажется идеальным, но, стоит ему оказаться на бумаге, как вся магия исчезает в мгновение ока. Филипп прекрасно знал, что в этом мире нет ничего идеального, однако это вовсе не значит, что к этому самому идеалу не нужно постоянно стремиться. Вышло так себе. Персонажи плоские и однобокие, сцены баталии попахивают дешевыми романами, героиня и вовсе не привлекает должного внимания. Меланхолия, спокойно сидевшая на краю кровати, потихоньку критиковала работу писателя.
Филипп покачал головой, чтобы выбить из нее надоедливые слова паучихи. Но как ни крути в одном эта бестия была права – главный женский персонаж выходил далеко не идеальным, что сильно удручало творца. Было решено выйти покурить. Папироса, которую Лавуан припрятал на такой вот случай, оказалась немного помятой, но это не помешало французу насладиться прелестным запахом табака. Вспомнив слова мадам Бош о том, что курить в доме не стоит и она такого хамского отношения к другим жильцам не потерпит, Филипп решил спуститься вниз, к парадной, и спокойно покурить там. Хозяйка, как и все постояльцы – в основном конторские служащие – уже спали, потому Лавуану не составило труда незамеченным выйти из дома.
Едва писатель зажег сигарету и его легкие вкусили горький табачный дым, как ему вдруг ни с того ни с сего захотелось проверить свое окно. Такого рода обсессии периодически всплывали в голове у Лавуана, но чаще всего он с успехом их отгонял. Непонятно что конкретно хотел он увидеть в своем окне, но отчего то был убежден, что необходимо проверить целостность того образа его комнаты, который присутствовал в голове. Обойдя дом, – окна квартиры выходили на противоположную от парадной сторону – Лавуан поднял глаза на свое жилище.
Свет пробивался через полуоткрытое окно и озарял соседний дом. Филипп часто думал, что мешает своими ночными посиделками другим ровно также, как и его сосед, упомянутый ранее, мешает по ночам ему, однако в данном случае эгоизм взял верх, и писатель не собирался менять свою дурную совиную привычку сидеть по ночам в угоду мнения людей, которых он, собственно, и знать не знает. Вдруг Лавуану показалось, что в окне он увидел едва заметную, быстро пронесшуюся тень. Это испугало француза, и он стал вглядываться в родное окно, чтобы лучше разобрать что же там происходит.
– Доброй ночи, мсье Лавуан.
Женский голос раздался так неожиданно, что Филипп обронил сигарету. Повернув голову, его глаза были ослеплены огненным светом, отраженным от густых рыжих волос. Девушка стояла прямо под фонарем на почтенном отдалении от писателя. Именно свет этого фонаря так выделял ее из общего мрака переулка.
– Доброй, Фрида, – с облегчением переводя дыхание,