подбородок вздернулся при мысли о том, какая она добрая, щедрая и великодушная.
Выходить из-за стола дядя Жробис не спешил, конечно. Лахджа вспомнила, как они сами гостили у него почти целую луну… да, тогда каждый день был праздник живота. За каждой трапезой по пять-шесть перемен блюд, на поварне круглосуточно что-то готовилось. Грамадевата, жертвенное дерево Жробиса, это такой живой рог изобилия, который не только одаряет землю сказочным плодородием, но и в фабричных масштабах производит разную еду.
Там на ветках росли коробочки с готовыми завтраками!
Но у них, конечно, поскромнее, тем более, что гостей не ждали. Первое, второе, десерт к чаю. Ну соленья еще всякие, колбасная нарезка, сыр. Майно вино откупорил.
Наевшаяся Вероника из-за стола никуда не ушла, потому что остальные тоже не ушли, а она хотела сидеть с остальными. Она болтала ногами и с любопытством таращилась на дядю, который был похож на папу, только шире, щекастее и безволосее.
Астрид, пыхтя, притащила из кухни окорок и нарезала его, прихватив заодно копченую курицу. За нее пришлось сразиться с жадным енотом, потому что он считал Астрид чересчур прожорливой, однако Астрид Великодушная просто сказала, что желает как следует угостить дорогого гостя, и победа была одержана.
— А почему люди едят за столом, а не под столом? — спросила Вероника.
— Можешь есть под столом, если хочешь, — спокойно ответила мама.
Вероника не очень хотела, но теперь пути назад не было, и она сползла под стол с булочкой, тарелочкой и ломтиком окорока. Попробовала есть сидя под столом, потом (на всякий случай) лежа под столом, немножко расплескала суп и вернулась на место с закономерным выводом:
— За столом удобнее.
— Вижу, вижу дух экспериментатора, — порадовался Жробис, чокаясь с Майно. — Наша порода.
— Я должна была проверить, — сказала Вероника.
Некоторые гости одним своим присутствием заставляют хозяев чувствовать себя неловко. При них и не почешешься лишний раз, и не зевнешь во всю ширь. Дядя Жробис был не из таких. У него все чувствовали, как у себя дома, и сам он тоже ощущался, словно постоянная часть семьи. Без всякого смущения ходил в исподнем, не стеснялся рыться в холодильном сундуке, поедая все, что нравилось. Лопал икру и варенье прямо из банок, но и сам готовил на всех, в первый же день визита состряпав потрясающую лазанью.
— Ту-ту-ту-ту-ту-ту!.. — напевал он с утра, поджаривая здоровенный омлет. — Невестушка, где у вас манка? Сварганю детям запеканку.
Сидевшие за столом Астрид и Вероника переглянулись. Они любили запеканку, они обожали запеканку, но сейчас они узнали нечто страшное и отвратительное.
— Ма-а-ам, а в запеканке, что, манка?.. — растерянно спросила Астрид.
— Да, и всегда была, — ответила Лахджа, входя на кухню.
— Я больше не буду ее есть никогда… — сморщилась девочка.
— Ну и отлично, нам больше достанется.
— Ма-а-ам!..
— Что?
— Я снизойду! — пообещала Астрид, когда на столе появилась пышная ноздреватая запеканка. — Но со сметаной!
— Ну положи себе сама.
Астрид и ее мама вперились друг в друга взглядами. Поединок воль. Сражение демонической силы. У Астрид она пока еще слабенькая, но уже есть, она все чаще ее проявляет и даже создала такой кудесный артефакт, как Очко Истины. Теперь она бросила вызов собственной матери, и воздух между ними завибрировал.
— Положи мне, — отчеканила она, превращая глаза в бездонные омуты. — Запеканки. Со сметаной.
— Положи себе сама, — сделала взгляд Взглядом мама. — Засранка.
Это стало делом принципа. Прогнешься сейчас — будешь прогибаться всю жизнь.
— Ну тогда я пойду, — вылезла из-за стола Астрид. — Не поев.
Она зашагала к выходу. Не слишком быстро. Не слишком медленно. Достаточно, чтобы родитель испытал горячее чувство вины и начал умолять ребенка поесть хотя бы немножко.
Но мать молчала. Астрид шагала к выходу под шипение омлета на сковороде и наглое чавканье младшей сестры.
Та ела запеканку. Со сметаной.
Астрид резко развернулась и обожгла черствую мать возмущенным взглядом.
— А вот если б я жила во дворце… — сказала она, злобно макая кусок запеканки в сметану, — …с другим папой!.. то меня бы баловали!.. Там были б слуги, мне все б носили!..
— Это кто тебе такое сказал? — хмыкнула Лахджа.
— Мамико. Она сказала, что ее все баловали. Что она как принцесса была. Что у нее там полно слуг было, и папа ее очень любил и все время с ней играл.
Лахджа принялась заливисто смеяться. Про слуг она еще могла поверить, что Сидзука что-то там устроила с Безликими, которых во дворце действительно пруд пруди. Но что папа ее любил и играл… это мечты самой Мамико. Или жестокая издевка над Астрид.
А скорее что-то среднее.
— А еще она сказала, что Паргорон — чудесное место, — сказала Астрид, исподлобья глядя на хохочущую мать. — И что очень жаль, что я там не была.
— Ты там была. Первые полтора года, и потом еще два раза — у фархерримов и на суде.
— Да я не помню ничего, я маленькая была!
— Когда я рожу, мы попробуем что-нибудь придумать, чтобы ты сама посмотрела, как там и что, — снисходительно пообещала мама. — Не обещаю, что это чудесное место, но впечатления точно будут яркими.
— Я чувствую сраказм, — поджала губы Астрид.
— Сарказм, — поправил дядя Жробис, с огромным интересом слушавший этот диалог.
— Нет, сраказм! — заупрямилась Астрид. — У мамы — сраказм!
Мама закатила глаза.
— Можно еще блинов? — попросила Вероника.
— Вероника, это запека… оу.
Вероника уже ела блины. Лахджа бросила быстрый взгляд на дядю Жробиса — нет, не заметил, слишком увлекся своим омлетом.
— Дядя приготовил тебе прекрасную запеканку, — укорила мама, когда завтрак закончился и они вышли в холл. — А ты призываешь блины. Это невежливо.
— Да… но вкусно… — смутилась Вероника.
— Но он же старался. Уважила бы. Поела бы блины потом.
— А, понятно…
Самой Лахдже было совершенно плевать на подобные вещи. Но она хорошая мать и должна учить детей хорошему. Доброму, вечному, социально-приемлемому.
К счастью, дядя Жробис ничего не заметил. В отличие от той же Сидзуки, он покамест не знает о феномене Вероники. А он хоть и родственник, хоть и чудесный человек, но чем меньше людей в курсе, тем лучше.
Не нужно лишней шумихи, Вероника еще слишком маленькая.
— То, что ты учишь дочь уважению к старшим — очень хорошо, Лахджа, — раздался вкрадчивый голос. — Иначе ей будет непросто выжить в этом мире. Ты, я гляжу, снова в положении? Отрадно.
Лахджа вздрогнула. Она не слышала этого голоса… да, целых полгода. С того дня, когда Совнар показывал ее дочкам мир духов, а потом случайно оказался изгнанным…
Лахджа всю осень и зиму переживала,