— Я уезжаю ненадолго, — сказала София. — Я вернусь до того, как ты успеешь соскучиться. — Она привлекла плачущую девочку к себе. — О, я так тебя люблю, — проговорила она, утыкаясь в ее мокрую щеку.
— Я тоже тебя люблю, мамочка, — прорыдала Индия, не отпуская Софию.
В этот момент она была похожа на медвежонка коалу.
— Я не хочу, чтобы ты уезжала.
— Папа присмотрит за вами, и скоро каникулы, разве ты не помнишь? Столько всего впереди, — ответила она, вытирая слезы на лице дочери подушечками больших пальцев.
Индия кивнула и придала лицу храброе выражение.
Онора широко улыбнулась, поцеловала маму и пожелала ей удачного перелета. Она вела себя, как и подобает взрослой, снисходительно похлопав сестру. У Индии дрожали плечи. Давид обнял и поцеловал Софию, сказав, что надеется на хороший исход ее поездки.
Только уже подлетая к Буэнос-Айресу, София осознала всю сложность ситуации. Прошло двадцать три года, с тех пор как ее нога ступала на аргентинскую землю. Столько же лет она не видела никого из своих родных, хотя Доминик и сообщила ей, что в самом начале они предпринимали отчаянные попытки найти ее. Однако София приняла решение о полном разрыве отношений. Она заставила их страдать, за то, что они не приняли ее романа с Санти и выгнали из дома. Доминик встала на ее сторону. Однако как бы София ни старалась, она не могла долго противиться тоске по родине и любимым людям, и, в конце концов, вынуждена была признать, что на пути к возвращению есть только одно препятствие — ее собственная гордыня.
Давид поощрял ее «миролюбивое» настроение, настаивая на том, чтобы она поехала на родину.
— Я буду рядом с тобой, и ты сможешь рассчитывать на мою поддержку. Эта встреча больше нужна тебе, потому что только так ты избавишься от горечи и тоски, снедавших твою душу.
София слушала его, но не могла преодолеть отторжение, пережитое давным-давно. Теперь ей было любопытно, как семья отреагирует на неожиданное появление дочери.
Она все еще помнила ту Аргентину, которую покинула много лет назад, помнила ее запах, ее краски. Она и думать не хотела о том, что там могло что-то измениться. Когда самолет шел на посадку, она наблюдала, как восходящее солнце окрашивает небо в цвет фламинго, и ощутила, как ее захлестывают эмоции. Она возвращалась домой.
Никто не встречал ее в аэропорту, но иначе и быть не могло. Она не сообщила о своем приезде. София знала, что должна была позвонить, но кому? Она решила, что не станет никого обременять, никого. В былые времена она обратилась бы к Санти, но те времена остались в далеком прошлом.
Она вышла из самолета и жадно вдохнула влажный, насыщенный карамельным запахом аромат города. Ей стало жарко, и волна воспоминаний с новой силой нахлынула на нее. Она огляделась. Повсюду в накрахмаленных униформах с важным видом стояли смуглые таможенники и работники аэропорта. В ожидании досмотра багажа, София слушала разговоры пассажиров, упиваясь звуками знакомой испанской речи. Она черпала энергию из родного источника. Все быйо родным, близким. София, словно змея, сменила кожу, оставив все английское далеко позади.
По ту сторону ее встретило море людей, многие из которых держали таблички с именами пассажиров, которых они встречали. Ей показалось, что дети кричали необыкновенно громко, а собаки лаяли как-то особенно заливисто. Люди ждали прибывших из-за рубежа родных и близких. Их темные глаза скользнули по лицу Софии, и люди расступались перед ней, как море, чтобы она успела проскочить, до того как оно снова поглотит ее.
— Такси, сеньора? — спросил ее черноволосый водитель, лениво подкручивая усы.
София кивнула.
— В больницу Алеман, — попросила она.
— Откуда вы прибыли? — поинтересовался мужчина, толкая впереди себя тележку с багажом Софии.
Она невольно вздрогнула, сама не зная, оттого ли, что они вышли на яркий солнечный свет, или потому, что ей задали такой вопрос.
— Из Лондона, — ответила она с колебанием.
Очевидно, ее испанский звучал с иностранным акцентом.
Сидя на заднем сиденье черно-желтого авто, она повернулась к открытому окну. Водитель закурил и включил радио. Его грубые сухие руки пробежали по фигурке Мадонны, которая висела под зеркалом, а потом он завел мотор.
— Вы следите за футболом? — крикнул он в сторону пассажирки. — Аргентина победила Англию в 1986 году на чемпионате мира. Вы ведь слышали о Диего Марадоне?
— Послушайте, я аргентинка, но последние двадцать три года жила в Англии, — взволнованно ответила она.
— О нет! — воскликнул он, гортанно протягивая звук «о».
— Да, — твердо произнесла она.
— О нет! — снова повторил он, не понимая, как можно было добровольно провести столько лет вдали от родины. — Как вам было там во время войны между Аргентиной и Англией? — спросил он, глядя в зеркало, чтобы увидеть ее реакцию.
Софии хотелось, чтобы водитель лучше следил за дорогой, но годы, проведенные в Англии, сделали ее более воспитанной. Если бы она была настоящей аргентинкой, то грубо прикрикнула бы на него. В это мгновение таксист громко посигналил идущей навстречу машине, обогнал справа едущую впереди и, проезжая мимо рассерженного водителя, показал ему кулак, а второй яростно начал махать ему руками.
— Идиот! — вздохнул таксист и затянулся сигаретой, которая свисала у него с уголка рта. — Так как вы себя чувствовали?
— Это было очень трудное для нас время. Мой муж англичанин. То время было сложным для нас обоих. Никто не хотел этой войны.
— Я знаю, что ее затеяли правительства. Галтиери просто сволочь. Я был на площади Майя в 1982 году, аплодировал ему вместе с тысячами других, за то, что он решил захватить острова. Спустя несколько месяцев я проклинал его, как и все остальные, за то, что он позволил случиться кровопролитию. Это была ненужная война. Ради чего он все это затеял? Ради того, чтобы отвлечь народ. Только ради того, чтобы отвлечь людей от его бездарной политики.
Они петляли, пробираясь в сторону шоссе, которое вело прямо к центру города, и София не могла не удивиться тому, как изменился Буэнос-Айрес. Словно перед ней был старый друг, которого она не может узнать. София вспоминала картинки прошлого, но казалось, будто кто-то стер омрачавшие их черные линии. Она увидела парки — чистые, украшенные аккуратными клумбами цветов. В витринах магазинов были выставлены последние европейские коллекции одежды. Эта часть столицы напоминала Париж, а не южноамериканский город.
— Город выглядит великолепно, — сказала она. — Я не могу подобрать слово. Процветающим, что ли?
— Вы сказали, что не были здесь двадцать три года? Значит, вы пропустили годы правления Альфонсина, когда инфляция чуть не съела страну. Мне приходилось иногда менять цену за проезд два раза в день. Я дошел до того, что брал только доллары, иначе все мои заработки обесценивались. Люди теряли все свои сбережения в считанные часы. Это было ужасно. Но дела пошли в гору, когда пришел Менем. Он хороший президент, — кивая в знак одобрения, заключил таксист. — Он заменил астралы на песо, и новый курс теперь один песо к одному доллару. Мы снова поверили в свою валюту, и это дает нам повод гордиться страной. Один песо к одному доллару, только представить себе!