class="p1">— Не тратьте свое время зря. Княгиня Мдивани никогда больше не появится на экране. Я хочу, чтобы такие, как вы, зарубили себе на носу: она навсегда ушла из кинематографа!
Мистер Максвелл ничего не ответил на эту тираду, извинился, что доставил нам беспокойство своим визитом, и тут же уехал в Париж. Когда его автомобиль исчез за горизонтом, я заметила Сержу:
— По-моему, не стоило так невежливо с ним разговаривать.
— Ничего не могу поделать с собой. В следующий раз, если какой-нибудь продюсер появится у нас без приглашения, я просто наставлю на него ружье. Единственное, что может разрушить наше супружество, это если ты вернешься в кино.
Врач прописал мне соблюдать режим, чаще бывать на свежем воздухе, иметь физическую нагрузку, и Серж, взяв на себя обязанность следить за выполнением этих рекомендаций, теперь сопровождал меня во время длительных прогулок. Однажды днем, когда мы отошли достаточно далеко от замка, небо неожиданно потемнело, как бывает перед сильной грозой. Мы повернули назад к дому, однако не успели пройти и нескольких шагов, как все небо озарилось невероятной вспышкой молнии, которая высветила наш замок в серых и голубых тонах.
Сразу после того, как молния погасла, небо стало еще чернее, и оглушительный гром припечатал меня — я вся содрогнулась. Всю жизнь я невероятно боялась грозы, вот и тут принялась истерически кричать: «Серж, скорее домой! Мне нужно домой!» Он поспешно повел меня к огромной ели, которая могла хоть как-то защитить нас от дождя, так как с неба уже падали тяжелые, крупные капли. У меня стучали зубы от ужаса, я рыдала и никак не могла успокоиться. Серж попытался привести меня в чувство: — Ну что ты? Это же просто гроза. Через несколько минут все пройдет.
Я уткнулась лицом ему в грудь, а он обхватил меня руками, пытаясь защитить от дождя.
— Уже светлеет, — сказал он успокаивающе. — Гроза кончается.
Я с опаской приподняла голову, и тут же — жуткая вспышка: всего метрах в тридцати от нас молния попала в дерево. Шок был такой, будто молния прошла сквозь мое тело, и у меня сами собой потекли слезы. Схватив меня за руку, Серж ринулся прочь. Его голос дрожал от страха:
— Еще чуть-чуть, и прямо в нас попало бы! Скорее прочь отсюда!
Я еле тащилась, цепляясь за него, не в силах поспевать за ним не только из-за моего положения: меня почти всю парализовал страх. Наконец Серж подхватил меня на руки и, шатаясь, двинулся в сторону замка. Последнее, что помню перед тем, как потеряла сознание, это чудовищная боль внутри, как будто там что-то лопнуло и оторвалось.
Когда я пришла в себя, то увидела маму, она сидела около высокой и узкой кровати, на которой я лежала. Ее глаза опухли от слез. Я огляделась: незнакомая комната, голая, лишенная каких-либо деталей. И тут я увидела Сержа, он стоял у окна. Его лицо осунулось, кожа мертвенно-бледная, под глазами темные круги, глаза запали так глубоко, что их, скрытых в тенях, не было видно и казалось, будто глазные впадины были пустыми…
Я не могла понять, где я и почему мое тело словно одеревенело, будто все в синяках, но сил, чтобы задать вопрос, попросту не было никаких. Я перехватила быстрый нервный обмен взглядами между мужем и мамой и тут же поняла, где я и отчего у меня все болит. Я где-то вдали слышала монотонный лепет — это был мой собственный голос, будто исходивший не из моего тела, и он постоянно повторял одно и то же: «Мой ребеночек… умер».
Весна всегда была самым замечательным временем в замке, но в тот год и апрель, и май утратили для меня свое волшебство. Сады цвели, и из своих окон я смотрела с немым восторгом, как коровы на лугу выводили своих новорожденных телят, совершавших первые, неуклюжие шаги. В это время года земля полна новой жизнью, и именно в эту весну жизнь кипела, казалось, всюду, притом куда больше, чем обычно. Но во всех пределах, открывавшихся моему взору, лишь одна я, по-видимому, была одна-одинешенька, без ребеночка. Серж и мама изо всех сил старались ободрить, утешить меня. Без конца к нам приезжали из Парижа какие-то гости. Я издалека слышала их смех, но ни разу не вышла из своих покоев, чтобы присоединиться к ним. Мне все стало безразлично, для меня даже стало неважным, что муж тоже чувствует боль. Я никогда не видела его таким худым и изможденным. Возможно, все получилось бы иначе, если бы мы могли разделить наше горе, побыв вдвоем, вместе, однако наши средства для преодоления случившегося оказались диаметрально противоположными. Серж искал утешения, бросаясь из дома в окружающий мир, тогда как я стремилась добиться того же в полном одиночестве.
Я начала сильно пить, превратилась в пьяницу наихудшего типа: мне не нужно было веселой компании, я пила тайком, лишь желая, чтобы наступило благословенное отупение всех органов чувств, чтобы алкоголь выключил способность думать и действовать. Когда мама громко выражала свой протест против того, как я измывалась над собою, я лишь пожимала плечами, уставившись на свое отражение в зеркале безо всякого интереса. Я нисколько не сбавила в весе, хотя поправилась за время беременности. Кроме того, мое лицо опухло, стало одутловатым, как у всех сильно пьющих людей. Сонно поглядев на маму, я лишь пожимала плечами, заявляя:
— Да какая разница, как я выгляжу?
— Ты что же, так и собираешься провести остаток жизни?
Будешь пить и жалеть себя?
— А если не я, то кто? Может, ты?
— Да, только не тебя, а Сержа пожалею. Ты думаешь, что ты единственная, кто страдает от случившегося?
Именно в этот момент с первого этажа донесся взрыв смеха, там мой муж принимал гостей и угощал их ланчем. Я горестно ухмыльнулась:
— Да уж, если прислушаться как следует, можно услышать звук его слез…
В глубине души я понимала несправедливость такого замечания про то, как глубоко страдает Серж, однако это уже не играло никакой роли. Наши отношения разрушались на глазах, наше супружество переставало существовать, мы расходились все дальше друг от друга, дальше, чем когда-либо прежде. Ведь только ожидаемое рождение ребенка давало нам обоим ощущение близости, мы оба испытывали это в последние месяцы. С ребенком, который еще не родился, мы связывали все наши планы на будущее, все надежды на счастливую жизнь, и это была большая ошибка. Даже если бы он родился, все равно нельзя было рассчитывать, что какой