— Что же вы хотите, сеньора! — с горечью ответила маркиза. — Луис — юноша легкомысленный и без строгих правил. Якобы для того, чтобы увенчать триумф адмирала, он уговорил молодую индейскую принцессу покинуть родину и друзей. В действительности же он это сделал, подчиняясь внезапной прихоти и недостойному капризу. Мужчины все таковы! Вот почему они так часто обманывают нас, женщин, и приносят нам столько горя?
— Ты говоришь — индейскую принцессу? Адмирал представил нам одну принцессу, но она уже замужем, и вообще ей весьма далеко до Мерседес де Вальверде!
— Ах, сеньора, та, о ком вы говорите, не может быть Озэмой — так зовут эту индейскую девушку. Озэма совсем на нее не похожа, она настоящая красавица. И, если красота может служить оправданием поступков моего племянника, он, пожалуй, заслуживает снисхождения.
— А ты откуда все это знаешь, Беатриса?
— Знаю, ваше высочество, потому что Луис доставил ее во дворец и сейчас она находится в этих покоях. Мерседес приняла ее, как родную сестру, хотя та, сама того не подозревая, разбила ей сердце.
— Ты говоришь, она здесь, маркиза? В таком случае, между этой чужестранкой и легкомысленным юношей не может быть никакой предосудительной связи. Он никогда не решился бы так оскорбить непорочность и чистоту Мерседес!
— О, в этом его никто и не обвиняет, сеньора. Мальчишеское непостоятельство и необдуманная жестокость графа — вот что меня возмущает! Я никогда не поощряла его ухаживаний за моей воспитанницей, потому что не хотела, чтобы люди говорили, будто я стараюсь устроить этот столь почетный и выгодный для нашей семьи брак. А теперь я считаю, что он просто недостоин ее благородной души!
— О сеньора донья Беатриса, — прошептала Мерседес. — Луис не так уж виноват. Всему виной красота Озэмы и мое неумение его удержать.
— Красота Озэмы! — медленно проговорила королева. — Скажи, Беатриса, неужели эта юная индианка действительно так хороша, что может вызвать опасения и ревность даже у вашей воспитанницы? Я полагала, что такой женщины не существует.
— Ваше высочество знает, мужчинам нравятся перемены; новые лица для них всегда привлекательны. Святой Яго свидетель. Андрее де Кабрера доказал мне это, хотя я и подумать не могу, чтобы кто-либо осмелился дать столь жестокий урок Изабелле де Трастамара.
— Укроти свои бурные страсти, Беатриса, — проговорила королева, бросая взгляд на Мерседес, которая стояла перед ней на коленях. — Там, где чувства слишком сильны, трудно добиться истины. Дон Андре был при жизни нашим верным слугой, воздадим ему должное. А что касается моего господина короля, то он не только наш государь, но и отец моих детей. Но вернемся к Озэме — я могу ее видеть?
— Вам стоит только приказать, сеньора! Она здесь, и се можно позвать в любую минуту.
— Нет, Беатриса, она принцесса и гостья в нашем королевстве. Пусть донья Мерседес пойдет и подготовит ее: я хочу сама к ней прийти. Правда, час уже поздний, однако, надеюсь, она извинит нашу бесцеремонность и поймет, что я желаю ей только добра.
Не ожидая особого приказа, Мерседес поднялась с колен и поспешила исполнить желание королевы. Оставшись наедине, Изабелла и маркиза некоторое время сидели молча. Королева, как и подобало, заговорила первой:
— Меня удивляет, Беатриса, что Колумб ничего не сказал мне об этой девушке. Принцессу крови следовало бы встретить в Испании с большим уважением!
— Видимо, адмирал полагал, что, раз она доверена заботам Луиса, мой племянник сам ее представит вашему высочеству. Ах, сеньора, просто не верится, что такую девушку, как Мерседес, можно было столь быстро забыть ради какой-то полуголой некрещеной индианки, душа которой еще бродит во мраке и каждое мгновение может быть обречена на вечное проклятие!
— Так надо позаботиться о ее душе, Беатриса, и поскорее приобщить ее к свету веры. Но правда ли, эта принцесса настолько хороша, что может соперничать даже с таким прелестным созданием, как донья Мерседес?
— Дело не в красоте, сеньора, совсем не в этом! Просто мужчины непостоянны и любят все новое, необычное. Благовоспитанность, скромность и хорошие манеры привлекают их куда меньше, чем свобода нравов, при которой даже одежда считается излишней! Я не сомневаюсь в добродетели Озэмы — в этом отношении она по-своему безупречна, — но вольность обращения этой полуобнаженной индианки, столь не похожая на поведение знатной испанской девушки, привыкшей к строгой сдержанности, подобающей ее имени и полу, могла на какое-то время соблазнить легкомысленного юношу!
— Обыкновенного юношу — да, тут, может быть, ты и права, Беатриса. Но только не графа де Льера, — это было бы его недостойно! Если твой племянник в самом деле виноват в том, в чем ты его обвиняешь, то индейская принцесса должна быть еще лучше, чем мы полагаем.
— В этом, сеньора, вы сейчас сможете сами убедиться. Я вижу, горничная Мерседес идет за нами; наверно, индианка уже ожидает ваше высочество!
Действительно, Мерседес успела подготовить Озэму к посещению королевы. Гаитянка выучила уже достаточно испанских слов, чтобы с ней можно было беседовать без особых затруднений, хотя сама все еще говорила несвязно, как всякий, кто не совсем освоился с чужим языком.
Озэма поняла, что ей предстоит встреча с королевой, о которой Луис и Мерседес часто рассказывали с большим уважением. У себя на родине она не раз принимала касиков, более могущественных, чем ее брат, и теперь легко догадалась, что ее посетительница — первая женщина Испании. Единственное недоразумение возникало из-за того, что Озэма считала Изабеллу повелительницей всего христианского мира, а не какого-то одного государства, потому что в представлении индианки даже Луис и Мерседес были особами царского рода.
Хотя Изабелла и ожидала встретить девушку необычайной красоты, однако, увидев Озэму, она замерла от изумления, пораженная природным изяществом ее движений, сиянием счастья на смуглом лице индианки и благородством осанки. Озэма уже освоилась с одеждой, которая на Гаити показалась бы ей невыносимым бременем. К тому же Мерседес, желая, чтобы се новая подруга выглядела как можно лучше, заставила ее надеть свои драгоценности, которые придавали гаитянке совершенно особую дикую прелесть. Развернутая чалма, подарок Луиса, и сейчас окутывала ее плечи, а на груди сверкал крестик Мерседес — самое дорогое для Озэмы украшение.
— Просто какое-то чудо! — воскликнула королева, когда Озэма, стоя на другом конце комнаты, грациозно склонилась, приветствуя ее. — Беатриса, неужели это прелестное существо ничего не знает о боге? Но, даже если разум ее непросвещен, се простая душа должна быть непорочна, а сердце — чисто!