Читать интересную книгу Искры - Михаил Соколов

Степан осмотрел поверхность стекла и усмехнулся:

— Ловко! На глазах у самого царя сделано.

Леон и Ольга взяли листовки, условились с Лукой Матвеичем о встрече и собрались уходить. Степан хотел было запрячь лошадь, но Лука Матвеич сказал, что этого делать не следует, и Леон ушел с Ольгой пешком.

Стоял густой туман, моросил мелкий дождь. Дорога была накатана и покрылась льдом. Леон попытался идти по ее обочине, но снег тут был рыхлый, и он проваливался в него по щиколотку.

— Лева, я хочу уехать на шахту, — неожиданно сказала Ольга.

Леону стало ясно, что Ольге тяжело. «Да, далеко зашло дело. Но…» — не закончив своей мысли, он взял Ольгу под руку, и у него невольно вырвалось:

— Не уезжай.

Ольга положила на руку Леона свою, и они легко зашагали по дороге, настороженно озираясь.

2

Утром Дементьевна, разбудив Дороховых, тревожно сообщила:

— Гудка нету! Мы лежали, лежали с Гордеичем, как проснулись, а его все нету… Должно, и гудок забастовал, истинный господь.

Леон быстро оделся, позавтракал и пошел на завод.

— Харчи, Лева! — крикнула вслед ему Алена, но он только махнул рукой.

За поселком его поджидал Лука Матвеич. Выйдя на бугор, они остановились, посмотрели на заводские здания и не услышали обычного тяжкого гула. Лишь из высокой трубы кирпичного цеха валил густой черный дым да над крышами литейного вихрились искры из вагранок. Из труб доменного цеха лениво струился беловатый дымок от холостой «калоши».

Вокруг не было ни души. Лука Матвеич улыбнулся:

— Хорошо. Стачечный комитет действует.

На табельных досках заводских ворот, за металлическими сетками, висели номера. Больше всего их было на досках литейного цеха, меньше — на доске доменного, совсем мало — мартеновского, механического, модельного и ни одного номера не было на доске прокатного цеха. «Здорово!» — сказал про себя Леон и услышал позади голос сторожа:

— Шли бы вы, ребята, лучше за рыбой в Кислый кут.

Леон задорно тряхнул головой, сбил картуз на затылок и вопросительно посмотрел на Луку Матвеича.

— Пошли к литейному, я на Ряшина что-то не надеюсь, — сказал Лука Матвеич.

По пути им встретилась группа рабочих. Лука Матвеич остановил их:

— Вы куда?

Рабочие переглянулись и ничего не ответили.

— Не бойтесь, мы от забастовочного комитета.

— Домой идем. Кирпичный стал, печи тушат. Видишь, дымище какой?

Лука Матвеич глянул на трубу кирпичного цеха и удовлетворенно кивнул головой:

— Ну, молодцы, товарищи! Помните: без приказа забастовочного комитета на работу — ни один!.. Только вот что: мы-то с вами бастуем, а костыльный чадит. Пошли останавливать!

Рабочие присоединились к Луке Матвеичу и Леону. По пути встречались новые группы рабочих. Лука Матвеич и Леон немного задерживались с ними, советовали не выходить на работу до распоряжения стачечного комитета, и люди, ободренные тем, что о них заботятся, что с ними — все рабочие, поворачивали назад, а иные торопливо уходили с завода. Лишь один какой-то рыжебородый мужик хмуро спросил:

— А вы что за птицы такие, что пытаете, куда я иду?

— Трус! — бросил Леон презрительно, но Лука Матвеич так посмотрел на него, что Леон осекся.

Мужик почесал затылок и проводил Леона и рабочих злым взглядом.

Возле костыльного, наклонив голову и о чем-то раздумывая, прохаживался Вихряй. Завидев Луку Матвеича, он подошел к нему и взволнованно сказал:

— Не могу уговорить, боятся бросать работу. Что будем делать?

— Ничего, сейчас попробуем… Кто может выключить дутье? — спросил Лука Матвеич.

— Я выключу моторы, — вызвался Вихряй.

— Хорошо. Остальные — в цех. Леону задержать мастера.

Вихряй побежал в моторное отделение, а Лука Матвеич и все рабочие ватагой направились в цех.

Вошли и остановились. Посреди цеха, выстроившись в длинный ряд, шумели невысокие квадратные камельки — нагревательные печи. Из многочисленных дыр их торчали железные прутья — заготовки, било синее пламя, и от него в цехе туманом стоял угарный газ. Но люди не замечали его: подростки бегали от печей к прессам с раскаленными заготовками в руках, взрослые вставляли их в штампы и делали костыли, некоторые тащили тяжелые ящики куда-то вглубь цеха, и только мастер спокойно ходил возле прессов, заложив руки назад.

Заметив посторонних, о чем-то говоривших с костыльщиками, мастер направился к ним, но Леон и группа рабочих окружили его. В эту минуту шум печей вдруг стих и прессы умолкли.

— Товарищи костыльщики! — напрягая голос, крикнул Лука Матвеич. — На заводе объявлена забастовка. Все цехи, кроме вашего и литейного, бросили работу, избрали комитет и наказали ему составить требования насчет повышения заработка, отмены штрафов и про другие рабочие нужды. По поручению заводского стачечного комитета объявляем ваш цех остановленным. На завод не приходите до тех пор, пока дирекция завода не примет наших требований и пока комитет не объявит, что можно возобновить работу.

— Вон отсюда, иродово племя! — загорланил мастер, но Леон схватил его за руку, а пожилой костыльщик крикнул:

— Помолчи, жила чертова! — И, обернувшись к своим товарищам, спросил: — Как, ребята?

— Броса-аем!

— По дома-ам! — со всех сторон послышались голоса.

Лука Матвеич попросил костыльщиков помочь остановить литейный цех. Охотников нашлось много, но едва подошли к литейному цеху, как оттуда повалил народ.

Увидев Ряшина и Ткаченко, Лука Матвеич воскликнул:

— Браво литейщикам!

— Ура костыльщикам! — ответил Ткаченко, и веселые голоса наполнили заводской двор.

Леон наблюдал за Лукой Матвеичем, за его спокойными и точными действиями и думал: «Вот он, старый революционер. Ни одного лишнего шага! И как это он знает, что и кому сказать?»

Лука Матвеич взобрался на старые опоки и заговорил громко, отчетливо:

— Товарищи! По вашей воле завод стоит. Вместе со всеми рабочими России сегодня и вы выступили против своих угнетателей. Вчера полиция и казаки зверски расправились с Лавреневым и молодыми рабочими. Они хотели запугать вас. Отвечайте на это решимостью довести заводскую забастовку до победного конца! В ней сейчас — ваша сила, главное ваше оружие. Лавренев — честный человек. Это хозяин-капиталист и его холуи довели рабочих до отчаяния, и люди пошли на погром. Вы должны потребовать освобождения их и сказать, что иначе вы не пустите завод. Хозяин и власти — одна шайка. Не успели вы подняться на борьбу с Сухановым, как на вас бросили казаков и полицию. Значит, рабочие не могут успешно бороться против капиталистов, пока существует царизм…

Вдали на заводском железнодорожном полотне показались всадники. Лука Матвеич возмущенно закончил свою речь:

— Вот и сейчас нам не дают говорить: опять едут казаки. Не падайте духом, товарищи! Объединяйтесь для борьбы за полное экономическое и политическое освобождение!

Рабочие увидели казаков и бросились кто куда.

— По домам! — крикнул Ряшин.

Леон указал Луке Матвеичу на бракованные трубы и побежал следом за ним. Но казак с тремя белыми лычками на погонах настиг их, наклонился с седла и заработал нагайкой. Леон зашатался, закрыл лицо руками и почувствовал, как чьи-то сильные руки схватили его и понесли.

Очнулся Леон в трубе. Впереди него сидел тот самый мужик с рыжей бородой, которого он назвал трусом.

— Это ты меня сюда затащил? А где тот, усатый? — спросил Леон.

— Убежал. Но вахмистр, кажись, догнал его… Пошли, все уже утихомирилось. Кровь оботри.

Леон вытер лицо, вылез из трубы и несколько раз негромко крикнул: «Цыбуля!.. Цыбуля!» Из других труб выползли несколько человек, но Луки Матвеича среди них не было.

— Эх, такого человека не уберегли!.. — удрученно проговорил Леон. — На кой черт ты меня тащил? — обратился он к рыжебородому мужику. — Того, усатого, надо было спасать… Как звать-то, хоть скажи?

— Данила Подгорный… Я тебя спасал, думал, шашкой рубанули: кровью взялся здорово.

3

Леон направился к Ткаченко, жившему на казенной квартире рядом с заводом, и нашел его дома.

— Где Цыбуля? — спросил он.

— Арестован, — угрюмо ответил Ткаченко.

Леон сел на стул и упавшим голосом произнес:

— Пропал Лука Матвеич..

Домой он пришел с перевязанной головой. Алена, увидев его испятнанного кровью, с черной повязкой, в ужасе воскликнула:

— Кто это тебя?!

— Казаки.

— За что?

— Поди спроси их.

Алена села на стул и заплакала:

— Проклятая жизнь! Там меня отец порол арапником, тут тебя бьют… Да что это за наказание божие, за судьба такая?!