Читать интересную книгу Твердые реки, мраморный ветер - Бодхи

– Она не только твердая.

– Зеркало…, – неуверенно произнесла Берта.

– Точно. Зеркало. Зеркальность. Это слово подходит идеально!

– Хочу попереживать зеркальность.

– Давай.

И минут десять-пятнадцать они привыкали к этому новому восприятию, для которого не было никаких аналогов в привычном им мире, и только слово "зеркальность" резонировала с этим восприятием, усиливая его и делая отчетливо воспринимаемым.

– Получается, что сейчас мы интегрируем в себя восприятие реки.

– Слушай, а ведь река эта скорее всего реальна! – Воскликнула Серена. – Клянусь, она реальна!

– Ну так а я о чем сейчас…

– Нет, ты не поняла! Она реальна в нашем смысле, она есть в мире бодрствования!

– А, блин…

– Мы ведь тоже есть в мире бодрствования. Надеюсь…, – неуверенно добавила Серена и они обе рассмеялись.

– Есть-есть. Если бы что-то шло не так, Томас нас давно бы уже вытащил.

– Точно. Эта река есть… то есть можно сказать так, что есть нечто, назовем это "прото-река". Прото-река существует в том смысле, что она пересекает несколько миров. Она пересекает наш мир, и мы воспринимаем ее там как обычно мы воспринимаем реку – у нее есть вкус, цвет, давление и прочее. Прото-река пересекает также мир, в котором мы сейчас, и тут она воспринимается нами как имеющая цвет, течение, зеркальность, твердость, а вот вкуса у нее точно тут нет, и давления нет, и много чего другого нет, и состоит она не из атомов и молекул – атомы и молекулы – это то, чем является пересечение прото-реки и нашего мира.

– Точнее – мира, который мы привыкли считать "нашим", – как-то многозначительно отметила Берта.

– Верно…

– Твоя идея понятна. Я уверена, что она или верна или во всяком случае близка к тому, чтобы быть верной.

– Можно предположить, ну как гипотезу, что прото-река и прото-человек имеют свои проекции на разные миры, – продолжала Серена. – И путем интеграции восприятий…

– …мы могли бы путешествовать в тех мирах!

– Верно. Но при этом, не забудь пожалуйста, мы перестанем быть человеком, и станем чем-то другим.

– Звучит устрашающе, – заметила Берта, – но я считаю, что будет не совсем так…

– Сейчас такое впечатление, как будто мы запускаем руки в какую-то корзину и достаем оттуда знания:)

– Да… есть такое. Ну смотри – вот сейчас мы испытываем твердость и зеркальность. Но мы не перестали быть человеком.

– Не перестали. Но и не путешествуем как река.

– Не путешествуем, но может мы просто не делаем чего-то того, что для этого необходимо, но главное сейчас в том, что интеграция восприятий не меняет нашу сущность – я человек и ты человек.

– А может быть необходима критическая масса интегрированных восприятий, чтобы началось изменение эээ… сущности?

– Может, – кивнула Берта. – Может…

Они замолчали и задумались.

– И вот так же, – начала Серена, – сколько-то там лет назад, на этой полянке сидели люди и думали – может так, а может вот так. Отсюда, может быть, они начали свой путь.

Неожиданно Серена заметила, что ее состояние заметно изменилось, причем она сама и не заметила – как это началось. Это был что-то тянущее, зовущее вперед, даже немного грустное, стало усиливаться чувство потери, и Серена почувствовала опасность. То же самое с ней было, когда, занимаясь дайвингом, она упустила момент, когда степень потери контроля над сознанием перестала управляемо снижаться – тогда возникло острое чувство тревоги, которое отрезвило ее, и она пошла вверх. То же самое чувство глубинной тревоги лавинообразно начало нарастать и сейчас, и вспыхнул тот же резкий всплеск трезвости, она резко обернулась и увидела прямо перед собой встревоженное лицо Берты, и ее глаза-озерца сияли намного ярче прежнего! Мощный спазм с районе солнечного сплетения сбил ее с ног, или, во всяком случае, так показалось, она собрала в кулак всю свою волю и все свои силы, и, уже почти ничего не видя, протянула руку куда-то в сторону Берты, нащупала что-то и схватила изо всех сил, рванула к себе и рванулась сама куда-то то ли вверх, то ли прочь – но рванулась, и словно прорвалась пелена, и спустя секунду они обе, в состоянии совершенно ошалевшем, вскочили со своих кроватей, дыша как загнанные лошади, и таращились друг на друга.

От неожиданности вскочили и помощники, следившие за их засыпанием, и последующая немая сцена прервалась звуками шагов. Кто-то шел к ним в комнату, и даже не один, а двое. Снова стала нарастать тревога, но Серена сбросила ее – она была дома, на Базе, а в этом мире ей ничто не угрожало. Она подошла к двери и открыла ее навстречу шагам, и все же немного облегченно вздохнула, увидев, что это идут Томас и Мерк.

– Всё прошло прекрасно, – успокоил ее тут же Томас. – Все отлично. Единственное, чего вам не хватило, так это трезвости и осмотрительности. Если бы мы так изучали эти миры.., – он рассмеялся и посмотрел на Мерка.

– … то нас уже давно бы не было, – почти равнодушно закончил тот.

– Да, не было бы, – согласился Томас. – Если вы поняли, что река – живое и реальное существо, которое в нашем мире имеет одни свойства – известные нам, а в другом мире – другие, неизвестные нам, почему вы были так небрежны? Ну представьте себе, что какой-нибудь такой же путешественник сунется в наш мир и увидит тигра. В его мире прото-тигр – милое существо, ласкающее его слух или что-то там, а в нашем? А в нашем тигр его съест.

– Понимаю…, – протянула Берта. – Река попросту сама попыталась схватить нас!

– Конечно, – подтвердил Мерк. – В этом нет враждебности ни злого умысла ни вообще какого-либо умысла – это чисто человеческие категории. Подходящая аналогия такая – что будет, если кто-то прыгнет в реку в нашем мире только потому, что в своем мире он так делал со своей проекцией прото-реки, и испытывал при этом что-то приятное? Река разобьет его о камни и утопит, и все дела, и нет в этом никакого умысла – просто законы природы.

– Понятно, – кивнула Серена. – Что, что ты показываешь?

Берта дергала Серену за руку, показывая куда-то на стену.

– Что? Я не понимаю.

– Ты помнишь, во сколько мы начали опыт?

– В десять минут десятого, потом еще было два неудачных захода, значит примерно в пятнадцать-двадцать минут…

Серена замерла на полуслове, вперившись взглядом в стену, на которой висели часы. Они показывали без двадцати пяти десять.

В ту ночь Томас предложил прекратить опыты с засыпаниями, и вообще порекомендовал взять каникулы на неделю. Вопреки опасениям Серены, это оказалось несложным – в тот ключевой момент, когда можно было выбирать между быстрым засыпанием и медленным пошаговым уходом в ОС, они обе чувствовали себя совершенно уверенно. Один прыжок – и ты спишь.

А потом были новые опыты, овладение искусством пересечения линий, днем они изучали теорию и практиковались на полигонах, занимаясь попутно и другими своими интересами, а ночью совершенствовались в перемещениях к акранцам, вернее, совершенствовалась Берта, а Серена застряла. Как и тогда на полянке, она никак не могла сделать завершающего шага – "увидеть" мир акранцев, или, как говорили, "собрать" их мир, и Томас посоветовал ей, как он выразился, "уйти в монастырь" – уйти в пещеру на неделю или две и полностью отрезать себя от всех привычных восприятий этого мира, прежде всего зрительных и слуховых. По его мнению, это должно было ослабить ее фиксацию на привычных восприятиях бодрствования и обострить потребность в том, чтобы "собрать" ну хоть какой-то мир, просто из жажды впечатлений. И это сработало, хотя далось с большим, очень большим трудом. Переживать такую глобальную сенсорную депривацию было очень сложно – оказалось, что у Серены не так много содержания в ее жизни, которое было бы независимым от обычной жизнедеятельности. "Ты из тех, кто сдохнет со скуки, если застрянет в лифте", – говорил Томас, комментируя ее страдальческие вопли по голофону на пятый день изоляции. И вот – прорыв. Мир собран – первый ее мир за пределами человеческого, и теперь всё только начинается.

Глава 24

Отправляясь во Вьентьян, Андрей планировал время от времени преподавать математику на местных курсах, но в основном – пошататься по окружающим этот город местам – погулять по многочисленным пещерам, поучиться скалолазанию, покататься между островами на огромном искусственном озере, сходить в трекинг и потрахать местных проституточек. План был вполне реален, но не учитывал одного – случайного всплеска любопытства, которое одолело Андрея, когда в туристическом справочнике, описывающем жизнь во Вьентьяне, он наткнулся на короткую заметку: "есть одно кафе для геев и одно для лесбиянок". Сначала он задержал на ней взгляд лишь на несколько секунд, но затем снова вернулся к этой страничке, еще раз перечитал эту скупую строчку и задумался. Расплывчатые образы секса возникали и исчезали, но возбуждение стало резко нарастать, когда он подумал, что ведь прямо сейчас он может встать и поехать туда. Никогда раньше он не был в таких местах, где секс между парнями считался естественным, где тебя в любой момент могли начать снимать какие-нибудь парни, и хотя такой секс ему был не в новинку и приятен, все равно – чтобы решиться и поехать в гей-кафе, потребовалось преодолеть стеснение. Стыдно было даже говорить таксисту – куда именно ему надо ехать, и он проговорил его название скомканно, невнятно. Таксист – мужик лет сорока пяти, переспросил – хочет ли Андрей именно в гей-кафе, и заулыбался, когда Андрей кивнул. По дороге он несколько раз задавал какие-то обычные незначащие вопросы – откуда, насколько и так далее, и потом спросил – был ли уже Андрей в этом кафе.