Для советского гражданина дача является необходимостью, чтобы сделать сносной жизнь в городе. Я полагаю, что дача Маргариты Ивановны более типична для советской действительности, чем, например, дача министра культуры Е.Фурцевой, слухи о которой незадолго до ее смерти распространились на Запад. Кстати, Фурцева имела привычку на людях называть меня "мой самый старый друг-капиталист", на что я каждый раз отвечал, что я капиталист только в Советском Союзе. В моей капиталистической стране, говорил я, человек, живущий на зарплату, вовсе не капиталист, но живет он лучше, чем живут на родине пролетариата.
Но продолжаю свои воспоминания о Маргарите Ивановне…
Международный год книги был организован ЮНЕСКО в 1972 г. по предложению Советского Союза, а если быть точным, то по инициативе Маргариты Ивановны. Я был председателем Подготовительного комитета по проведению Года книги. Открытие состоялось в Москве. Никогда мне не приходилось слышать более тусклых речей, произнесенных в честь книги. Зарубежные участники конгресса утонули в море советской статистики. Я говорил себе, что творится что-то неладное, если идеи заменяются цифрами. Американский оратор, известный литературный критик, выступил так плохо, что я вынужден был после окончания заседания попросить у него объяснений. Он сказал мне, что его правительство посоветовало быть вежливым. С того времени я понял, что одной из самых больших ошибок интеллигенции является следование советам правительства. Если быть откровенным до конца, могу добавить: чтобы это узнать, мне не надо было покидать Бельгию.
Если, тем не менее, я все же говорю о событиях Международного года книги, то только чтобы выразить сожаление по поводу того, что Маргарита Ивановна, которая могла бы принести столько пользы для своей страны, так мало участия в нем принимала. В программе Международного года книги Советский Союз был представлен не библиотеками или книжными палатами, а Государственным комитетом по печати, т. е. политическим органом, который был в привилегированном положении в ЮНЕСКО. У меня было желание поставить все на свои места, но я не сделал этого из-за дружбы с Маргаритой Ивановной. Я хотел бы исправить эту ошибку сейчас и заявить, что во время торжественного открытия Международного года книги я думал о Маргарите Ивановне. Ее сильная личность была рядом со мною. Маргарита Ивановна, для которой книга была призванием и делом всей ее жизни, а международное значение книги так безусловно, не произнесла речи, продиктованной идеологией правящей партии. Молчание Маргариты Ивановны было утешением для ее западных коллег и друзей.
Мои две последние встречи с Маргаритой Ивановной были у нее дома. В 1975 г. я сопровождал короля Бельгии во время его официального визита в Советский Союз. По возвращении в Москву я провел чудесный вечер у Маргариты Ивановны на даче, где ее внук, дотронувшись до меня рукой, сказал, что он думал, что гофмаршалы короля — а я был в то время именно гофмаршалом короля — живут только в книгах. Мальчик был не так уж неправ. Я рассказал эту историю переводчику короля — сыну гофмаршала последнего российского царя.
Самая последняя встреча с Маргаритой Ивановной состоялась в 1987 г. во время моего визита в Москву для участия в переговорах по поводу мероприятий в рамках фестивалей стран Европы. Уже 20 лет каждые два года в Бельгии организуются фестивали искусств одной определенной страны. Первый такой фестиваль был итальянский и собрал более 300 тысяч посетителей, последний — японский — собрал более двух миллионов посетителей. В 1984 г. я стал ответственным за испанский фестиваль. В 1987 г. я приехал в Москву, чтобы обсудить возможность участия Советского Союза в подобном фестивале. У меня осталось тяжелое впечатление от этого визита. И я счастлив, что могу вспомнить о вечере, проведенном в один из дней у Маргариты Ивановны. Мы вспоминали прошлое, говорили о будущем, в котором уже виделись горизонты перестройки и гласности. Я счастлив, что Маргарита Ивановна, родившаяся вместе с веком, молодость которой совпала с революцией, увидела первые годы перестройки. Я счастлив знать, что дорогая Маргарита Ивановна сумела построить свою жизнь несмотря на немыслимые для западного человека трудности, что неутомимая Маргарита Ивановна успела рассказать о своем жизненном пути в журнале "Наше наследие" незадолго до своей кончины. Я получил номер этого журнала с посвящением Маргариты Ивановны и одновременно с известием о ее кончине.
Я счастлив, что Библиотека иностранной литературы в Москве, которую Маргарита Ивановна создала в 1921 г., отныне носит ее имя.
Л.3. Копелев. Это было чудом…[101]
Она приехала из Саратова в голодную Москву в 1921 г. Ровесница века — ей исполнился 21 год — она уже твердо знала свое призвание: учиться и просвещать. Гражданская война закончилась, оставались разруха, нищета, голод… Она верила в то, что говорил и писал Ленин: он сказал на комсомольском съезде, что необходимо овладеть всеми сокровищами культуры, которые накопило человечество, и она решила — будет создавать библиотеку, совсем особенную библиотеку, такую, где каждый желающий мог бы читать иностранные книги, журналы, газеты и тут же изучать иностранные языки.
В наркомате просвещения, куда она пришла, ей стали помогать. В доме наркомата выделили целую квартиру, притащили шкафы, столы и стулья, приносили немецкие, французские, английские, итальянские книги.
Однако внезапно сам народный комиссар Луначарский решил поселиться в этой квартире, она понравилась его жене. Маргарита Ивановна пришла к наркому, говорила сурово, гневно, волнуясь, едва не плача: "Как Вам не стыдно, мы создаем первую в России такую библиотеку, она должна быть не только читальней, но еще и учебным заведением, где будут работать курсы иностранных языков, и вы, народный комиссар просвещения, должны помочь нам, а не мешать".
Худенькая светлоглазая девушка говорила так уверенно и страстно, была так неколебимо убеждена, что Луначарский, конечно же, согласен с ней и немедленно распорядится, чтобы доставили возможно больше книг, увеличили число сотрудников. Но нарком не уступил и въехал в квартиру. <…>
Шли годы, сменялись наркомы и вожди партии, шумели партийные съезды, спокойней проходили конгрессы Коминтерна; начались пятилетки, грохотали взрывы, рушились стены Китай-города и древних церквей; росли строительные леса, трещали барабаны, трубили фанфары парадов и праздничных шествий, заглушая рокотание моторов тюремных машин и "столыпинских" вагонов. В 1937–1938 гг. множество руководящих сотрудников министерств, трестов, партийных комитетов различных уровней заполняли камеры Лубянки, Лефортова, Бутырок; открывались новые станции метро — "самого прекрасного в мире", в витринах и на стендах вывешивали саженные карты Испании, на них флажками отмечали фронты гражданской войны; в Колонном зале судили врагов народа, и Вышинский кричал, требуя "расстрелять, как бешеных собак", Бухарина, Рыкова, Радека… Менялись наркомы просвещения, Луначарского сняли, назначили Бубнова, а после его ареста разоблачали его пособников, пробравшихся в наркомат "троцкистско-бухаринских агентов иностранных разведок".
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});