Однако даже немногие, но сердитые недоброжелатели Маргариты Ивановны не находили на эти вопросы таких ответов, которые причисляли бы ее к системе правящего террора, к номенклатуре доносчиков, проработчиков, карателей. Самые злоязычные говорили о ее чрезвычайной хитрости, мол, притворяется дурочкой, вечной провинциалкой, укрывается за спинами двух образцово-показательных заместителей — сверхбдительный Яков Иванович и Софья Владимировна Голубятко, член партии с 1903 г., добрейшая начетчица, верившая каждому слову любого постановления ЦК, — прикрывали свою директоршу от угроз сверху, а безотказные труженики — библиографы, консультанты, лекторы — создавали великолепный очаг культуры — несомненное достижение нашего социалистического строительства, очевидное для всего мира, так же как наши театры, картинные галереи, как хор Свешникова и ансамбль "Березка". Вот и Маргарите Рудомино позволяют безмятежно расцветать на ниве социалистической культуры. Один из примеров нашей многообразной "показухи".
Сердитые взгляды иногда острее видят, замечают иной раз и такое, что дружеский глаз не усмотрит. Внешние обстоятельства и впрямь подтверждали упреки в "показухе": Маргарита Ивановна была членом международных комитетов мира, обществ дружбы с зарубежными странами, числилась "выездной". В городах Запада она приходила прежде всего в библиотеки, договаривалась об обмене книгами, рассказывала о своей библиотеке. Она говорила только правду, и, конечно же, ее неподдельная влюбленность в свое дело, ее доверчивое упрямство и открытая целеустремленность — хочу, чтобы моя библиотека была богатой, обширной, лучшей из всех, — ее любознательность и любопытство привлекали к ней самых разных людей. И объективно она оказывалась живым доказательством успехов советской "экспортной" пропаганды, олицетворением идеала социалистического просветительства.
Все так и все же не так… Жизнь и дело Маргариты Ивановны были не только мифом, диковинной московской легендой, но и неподдельной реальностью, повседневно воспринимаемой тысячами ее читателей. Когда в июле 1941 г. начали бомбить Москву, я был среди тех читателей, которые приходили на ночные дежурства в библиотеку, вооружались рукавицами, ведрами с песком, клещами и лопатами, чтобы тушить зажигательные бомбы. Нам повезло: ближайшие попадания были в 100–200 метрах, и церквушка, начиненная книгами, уцелела.
После войны Маргарита Ивановна "отвоевала" новый дом, побольше, на улице Разина, там, где сейчас огромный куб гостиницы "Россия". Но в это время она уже была одержима новой мечтой: построить большое специально библиотечное здание, в котором соединялись бы и хранилища, и читальные залы, лектории и помещения для каталогов. И в этом ей помогали читатели разных общественных положений и разных возрастов. Всем, приходившим в библиотеку, иногородним и зарубежным гостям, правительственным и партийным, комсомольским и профсоюзным деятелям гостеприимная директорша обязательно показывала большую модель будущей библиотеки. Проект был разработан во всех подробностях: архитекторов и строителей Маргарита Ивановна убеждала так же неотвратимо, как и всех нас, в том, что они сами хотят построить эту замечательную, единственную в своем роде библиотеку, что они спят и видят, как бы поскорее воздвигнуть ее на берегу Яузы в таком месте, куда можно добраться трамваем и автобусом, и от метро недалеко…
Здание было построено. Маргарита Ивановна едва ли не каждый день приходила на строительство и уж, конечно, звонила прорабам, снабженцам, поставщикам стройматериалов и оборудования, приходила в министерства и управления, вымаливала, уговаривала, торопила сверхплановые, внеочередные поставки… Когда все уже было построено, подключено к энергосети и газопроводу, — внезапный удар: здание передают какому-то важному ведомству! В эти дни я впервые видел Маргариту Ивановну подавленной, горестной, страдающей. Отнимали ее любимое дитя. Она осунулась, побледнела, муж, сын и друзья боялись за нее, хотели уложить в больницу. Но не тут-то было. Она рвалась в ЦК, в Президиум Верховного Совета… Здание помогла отстоять тогдашний министр культуры Екатерина Фурцева. Она вступилась за Библиотеку, что удивительно, так как она терпеть не могла Маргариту Ивановну, вероятно, потому, что не понимала ее, не понимала ее бескорыстия, ее доверчивости, ее искренне самоотверженного служения одному делу без каких-либо расчетов на карьеру, на отличия или награды. Эта странная, непонятная женщина с инородческой фамилией была белой вороной и в министерстве, и в любом кругу высокой номенклатуры. Она не заискивала, не льстила, не произносила высокопарных похвал начальству, не соблюдала давно принятых норм чинопочитания, не умела восхищенно или покорно безмолствовать перед разглагольствующими сановниками, а запросто возражала, спорила — не ругалась, не хамила, даже не горячилась, а спокойно убеждала, уговаривала, как терпеливый педагог, как заботливая родственница. И это действовало. Даже насквозь просушенные чинодралы в министерствах, в ЦК, в МК уступали перед напором этой необычайной просительницы. Уступали, вероятно, еще и потому, что она не угрожала ничьей карьере, не претендовала ни на чье кресло и вообще ничего для себя не просила.
Да и на ее место охотников не было. За полвека не появился ни один претендент, т. е. член партии, владеющий иностранными языками, влюбленный в книги, готовый довольствоваться весьма скромным библиотечным окладом и утруждать себя очень хлопотливой и не слишком престижной работой.
Пожалуй, именно эти обстоятельства могут объяснить небывалое чудо — судьбу Маргариты Ивановны Рудомино.
Ведь едва появилась охотница на ее место — дочь Косыгина, — и после более чем скромного празднования 50-летнего юбилея библиотеки и ее директора, Маргариту Ивановну спровадили на пенсию; при этом сперва даже забыли, как положено было, наградить орденом, пока не напомнили все те же неуемные читатели.
Прошло много лет, и в июле 1990 г. впервые с тех пор я пришел в этот дом, который помнил еще моделью на столе Маргариты Ивановны, пришел на торжественное собрание в Библиотеку имени Маргариты Ивановны Рудомино, в день, когда открывали мемориальную доску у входных дверей.
Это было чудом. Но ведь и сама Маргарита Ивановна была чудом, и вся ее жизнь, единственная в своем роде, — необычайная судьба доброй и светлой души, пережившей злое и темное время.
Она была единственна, но не одинока. И сегодня, снова и снова думая о Маргарите Ивановне, о том, что она значила в моей, в нашей жизни, я вспоминаю и других людей, совершенно разных, даже несопоставимых по масштабам деятельности, дарований, известности, но родственно близких в том, как они влияли на мировосприятие и на судьбы моих близких и мою. Писательница и журналистка Фрида Вигдорова (1915–1965) была корреспондентом "Правды" и "Литературной газеты" в самые дурные годы, но она ни одной строкой не солгала, ни разу не поступилась совестью, ухитрялась пробиваться к заключенным в тюрьмы, в лагеря, добивалась пересмотра неправедных приговоров. Гениальный ученый и бесстрашный защитник прав человека Андрей Сахаров (1922–1989) тоже окончил советскую школу, советский вуз, и так же, как Маргарита Ивановна, как Фрида, верил, что мы строим социализм, создадим самое справедливое общество в истории человечества. Три совершенно разные личности, совершенно разные судьбы — три чуда, но в них олицетворено горестное, трагическое и, вопреки всему злу, плодотворное чудо России.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});