вышли из них для принятия рапорта. Почему-то Ягода вышел шага на полтора вперед. Но командующий парадом, как бы не замечая этого движения наркома внутренних дел, отдал рапорт, обращаясь непосредственно к Косареву. Почему? Причина так и осталась неизвестной. Но от Сталина движение Ягоды и нарочитое поведение командующего не осталось незамеченым.
— Что же это, Ягода, не ты, а Косарев рапорт принял? Докладывал-то твой — «динамовец»!
Сталинское окружение дружно рассмеялось. А Ягода, кусая губы, молча отошел в сторону. С Косаревым он с тех пор разговаривал холодно и только в крайней необходимости.
А Ежов? С ним отношения у Косарева стали натянутыми после совместной работы в комиссии по расследованию дела об убийстве С. М. Кирова, когда Саша позволил себе усомниться в точности окончательного вывода.
Оставался Берия. С ним-то Косарев в свое время и допустил непростительную промашку. Берия тогда был секретарем Закавказского бюро ЦК ВКП(б) и постоянно допускал «злоупотребления властью», гонения на неугодных ему людей.
Саша хорошо запомнил ту встречу с другим руководителем из Закавказья — Багировым, оказавшимся человеком мелким, злым, склонным к доносительству. Разве мог тогда Саша даже подумать, чем обернется его встреча с Багировым на даче? Сидели за ужином, запивая сациви прекрасным грузинским вином. Багиров нещадно нес Берия, а Косарев хмуро слушал его, временами только удивленно вскидывая брови: «Неужели?»
Наконец Саша произнес:
— Я хочу поднять тост за настоящее большевистское руководство в Закавказье…
Багирова как подменили. Подобострастно улыбаясь, он прямо-таки вскочил с поднятым вверх фужером, а Косарев закончил свой тост неожиданной фразой:
— Которого там нет!!!
На другой же день этот тост стал известен Берия.
Наверное, напрасно среди этих эпизодов искал Косарев причину своего отстранения от дел. Пожалуй, то были лишь факты, сопутствовавшие, формировавшие «накопительные ведомости» противников Саши, среди которых ни один не имел полноты власти для принятия рокового комсомольскому вожаку решения.
«Косарев никак не мог понять, — утверждала В. Ф. Пикина, — что Сталин лишил его своего доверия и благосклонности. Ему, Сталину, нужны были и в руководстве комсомолом люди, слепо и беспрекословно поддакивающие, усердно помогающие чинить произвол над честными работниками, запугивать кадры».
Рассказ о биографии Александра Васильевича Косарева подходит к концу.
Никто, кроме самых близких и родных, не в состоянии рассказать о днях, прожитых Сашей после того зловещего пленума. Передадим это выдержкой из статьи внучки — Саши Косаревой:
«— Саша вернулся с пленума в смятении, — рассказывает мне бабушка. — Но покоя не было и дома: мы тогда жили на даче, — выйдешь в парк — за каждым деревом стоят, смотрят. Он говорит: «Я так не могу, поедем к маме». — «Поедем».
Сели в машину. Обычно, когда подъезжали к КП, ворота тут же раскрывались. А тут заперты. Через какое-то время, не скоро, все же открыли их. Отправились мы. А за нами сразу… хвостик, другая машина. Мы к Сашиной маме, а они за нами. Саша и говорит: «Что толку…»
Вернулись на дачу.
Так прошло три дня. На четвертый он пытался позвонить Сталину. «Уже четыре дня прошло, что же это такое? Решайте».
— Не волнуйся, Саша, — успокоили его из приемной. — Ты изнервничался, устал. Все будет в порядке. Пошлют на работу. Все обойдется.
Саша буквально ожил. «Поедем куда-нибудь, допустим, на Дальний Восток, будем там работать». Словно крылья выросли у него.
Потом мы поднялись к себе в спальню — дача была двухэтажная. Слышим телефон — «дрын-дрын-дрын». Саша снял трубку, звонит в ЦК комсомола дежурному: «Мне никто не звонил?» — «Нет, никто». Прошло какое-то время. Я говорю: «Саша, ты слышишь шаги на лестнице?» — «Встань, посмотри», — отвечает.
Я открыла дверь спальни.
Поднимается, никогда этого не забуду, человек в форме, в носках, на цыпочках, с каким-то желтым длинным лицом».
Свидетельствует В. Ф. Пикина: «За «врагом народа» А. В. Косаревым приехал сам Берия. Кажется, это был первый случай, когда Берия присутствовал при аресте. Косарева он люто ненавидел».
Из рассказа Марии Викторовны Нанейшвили:
«Вот они поднялись. «Товарищ Косарев, одевайтесь, поедем». Белый стал, прямо матовый. «Напрасно, — говорит, — это вы. Я честный человек». — «Ничего, там разберутся. Поедем». Я спрашиваю: «А вещи какие-нибудь надо?» — «Ничего не надо, завтра все передадите. Только скорей, скорей».
Когда уже выходили, меня как молнией ударило, я говорю: «Саша, обожди! Больше ведь не увижу…»
АВТОРСКОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ
Передо мной газеты за 23 февраля 1939 года — пензенская, ленинградская, московская… Мне хочется знать, чем бы напомнили они об Александре Васильевиче Косареве, хоть тоненькой ниточкой, хоть намеком связали бы с ним самим, его делами. Я хочу заглянуть как бы в продолжение поступи комсомольских дел, которые были целью всей его жизни.
В газетах много праздничных официальных материалов. Неудивительно, для советских людей это был именно праздничный день — День Красной Армии и Военно-Морского Флота…
Пензенская газета вышла со статьей «Вооружать комсомольские кадры революционной теорией». Члены ВЛКСМ поголовно готовились изучать «историю ВКП(б). Краткий курс».
…Ленинградская «Смена» напечатала резолюцию VII областной комсомольской конференции. Еще осенью Косарев обещал приехать на нее обязательно.
…«Рабочая Москва» передавала «Дневник партийных конференций». Перед коммунистами Бауманского района выступила депутат Верховного Совета СССР Татьяна Федорова. От имени метростроевцев она заверила делегатов, что строители подземной магистрали соорудят еще более красивые станции-дворцы. И как бы в подтверждение ее слов в зал Центрального клуба строителей, где заседала конференция, проникли глухие звуки грозной подземной канонады.
— Слышите? Это комсомольская бригада проходчиков Пономарева при помощи аммонала прокладывает трассу Покровского радиуса метро!
Косарев хорошо знал этого ударника Московского Метростроя, много раз встречался и с Татьяной Федоровой.
А «Комсомольская правда» неизменно «забивалась» официальными материалами. И 23 февраля тоже. Три полосы — сплошь одни имена и фамилии награжденных. Но на четвертой полосе приютилось стихотворение Маргариты Алигер «Присяга»:
А если когда-нибудь я солгу, А если когда-нибудь я смогу Нарушить святую высокую клятву, — Пусть ветры