имя партии, во имя всепобеждающего могучего советского народа.
Это было одно из последних публичных выступлений Косарева. Потом была еще речь с трибуны Мавзолея В. И. Ленина на параде физкультурников, еще несколько незначительных выступлений. Но не было уже в них прежнего, столь присущего Косареву, юношеского задора. И не потому, что сам он стал старше, а новые высокие обязанности и звания делали его солиднее, что ли. Подспудно события тех месяцев не могли не отразиться на нем. Стал он замкнутым, сдержанным. А центральные газеты последней четверти 1938 года как бы отражали искусно прикрытое, но уже наличествующее неприятие Косарева, постепенно образовавшуюся пустоту вокруг его имени. На полосах газет еще появлялись косаревские статьи и редкие корреспонденции о пребывании комсомольского вожака в организациях, но делалось это редакцией «Комсомольской правды» как будто бы нехотя, как-то тускло, невыразительно — по незримой, но «осязаемой» затухающей линии.
В августе 1938 года в Нью-Йорке открылся II Всемирный юношеский конгресс борьбы за мир. Косарева на него не пустили. Впервые за всю свою международную деятельность он не узнал причины отказа. А ему так хотелось (и необходимо было) многое сказать на этом конгрессе. За два месяца до его открытия Саша с тревогой писал: «Мы не знаем, когда пробьет час войны. Но мы знаем, что он пробьет».
До нее оставался только год.
Косарев послал в Нью-Йорк — Вассар Колледж приветствие конгрессу: «…советская молодежь чувствует себя тесно связанной со всемирным движением молодежи в защиту мира и со своей стороны готова поддержать всякую инициативу и всякое действие, могущее содействовать обеспечению мира между народами».
…29 октября 1938 года. В тот октябрьский вечер в Большом театре состоялось юбилейное заседание пленума ЦК ВЛКСМ. Присутствовал И. В. Сталин, другие руководители партии и государства. Был короткий доклад Косарева и большая речь секретаря ЦК ВКП(б) А. А. Жданова. От внимательных читателей «Комсомольской правды» не мог ускользнуть такой факт: на первой полосе газета опубликовала Приветствие ЦК ВКП(б) комсомолу, а всю оставшуюся площадь номера занял Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении орденами и медалями командиров и бойцов Красной Армии, пограничной охраны, членов семей комначсостава, работников госпиталей и торгового флота, отличившихся в боях с японскими провокаторами у озера Хасан. Только на четвертой — последней полосе «Комсомольской правды» была опубликована статья Косарева «Молодой человек страны социализма».
Саша, конечно же, задумывался: «Не означает ли это приближение его эпилога?», но гнал такие мысли прочь и действовал так, как подсказывало ему мужественное сердце коммуниста и партийная совесть.
Постановление январского (1938 г.) Пленума ЦК ВКП(б) имело большое значение в укреплении единства рядов партии, способствовало улучшению работы партийных организаций. Однако и после него имели место необоснованные исключения из партии и комсомола. Органы Наркомата внутренних дел, поставленные вне контроля партии и государства, продолжали нарушать социалистическую законность. По клеветническим доносам были обвинены во враждебной контрреволюционной деятельности и репрессированы многие крупные партийные, советские и комсомольские работники.
Насколько и в этой обстановке Косарев пытался противостоять необоснованным исключениям из комсомола, свидетельствует его оценка действий инструктора ЦК ВЛКСМ Ольги Мишаковой. Может быть, ее имя не заслуживает упоминания рядом со светлым именем Александра Косарева? Но без этого не понять последних месяцев работы Косарева, ее печального исхода.
Написать просто, что он был ею оклеветан, оболган, — значит, ничего не сказать. Не раскрыть подлости, вершившейся этой женщиной, законченной карьеристкой, нравственно грязным человеком, против Косарева, — значит, скрыть от современного молодого человека факт: просто так не арестовывали. Нужна была основа — донос.
Мы часто впоминаем о тяжелых утратах тех лет, но милостиво относимся к тем, кто «вершил свой грязный суд», занимался клеветой, доносительством. Не потому ли до последних пор лились потоки разнузданной клеветы в анонимных письмах, в которых за строкой незначительной правды об ошибках честного человека на него обрушивался океан измышлений анонимщика.
Вся жизнь Мишаковой была обставлена ложью, склоками, наветами на людей. Вся биография ее наполнена «белыми пятнами», за которыми легко просматривается ее стремление прорваться все выше и выше — сделать карьеру. Наступившая полоса репрессий способствовала ей, создавала «идеальные» условия для реализации своих честолюбивых замыслов грязными средствами.
Сегодня можно только поражаться тому, как Мишакова проникла в аппарат ЦК ВЛКСМ? Как Косарев — человек разборчивый и внимательный к кадрам (в те времена тем более) — просмотрел серьезные изъяны в ее биографии: наглую ложь о партийности, беззастенчивое преувеличение участия в общественной работе? Должен же был он, наконец, заинтересоваться вопросом: «Какими путями Мишакова — далекий от комсомольской работы человек — оказалась на ответственной работе в Киевском райкоме комсомола Москвы?» Косарев, так рьяно боровшийся с протекционизмом в комсомоле, не мог не видеть, что не было у Мишаковой оснований быть принятой на работу в ЦК ВЛКСМ. Весь ее стаж комсомольской деятельности — четыре месяца! Разве это основание для работы в главном штабе ВЛКСМ?
Все эти факты должны были натолкнуть Косарева на серьезные размышления.
Или у нее был уж очень сильный покровитель?
Об этом Косарев узнал много дней спустя, когда, видимо, уже ничего серьезного сделать не мог.
Мишакова же искала подходящего случая, чтобы «реализовать» себя. И обстановка сама помогала создавать нужную ей ситуацию — в этот раз на XIV Чувашской областной комсомольской конференции.
Инструктор ЦК, приехав в Чебоксары, безосновательно потребовала роспуска собравшихся на конференцию делегатов по тем мотивам, что комсомольская организация Чувашии еще не развернула работу «по разгрому врагов».
Действовала Мишакова нагло, как будто была облечена высокими полномочиями, но от Косарева они не исходили.
Ее самовольные действия пыталось пресечь бюро Чувашского обкома партии. Оно отвергло ее требование. «Лишь вмешательство Маленкова, — вспоминала В. Ф. Пикина, — дало Мишаковой определенную поддержку в ее провокационных действиях».
Шантажируя, угрожая и запугивая, Мишакова добилась исключения из комсомола секретарей обкома Сымокина и Терентьева и ряда других руководящих работников комсомола Чувашии. На конференции она провокационно заявила:
«…Конференция не выполняет основной своей задачи — разоблачать всех врагов, которые не разоблачены. Вы думаете, что у вас среди секретарей райкомов нет врагов?..»
Состоявшийся вскоре после конференции пленум Чувашского обкома партии осудил поведение Мишаковой и отметил, что многие комсомольские работники Чувашии необоснованно были объявлены врагами народа и исключены из комсомола и партии. Это решение было направлено в ЦК ВЛКСМ.
15 марта 1938 года ЦК ВЛКСМ