— Да ничего.
— Стало быть, крепкая женщина.
— Наверно.
Когда Алиса укладывала в рюкзак караваи хлеба, Петерис заметил:
— Теперь больше нельзя будет так помногу давать. Сколько в колхозе заработаешь, столько и получишь. Совсем по-городскому.
— Как? — Алиса толком не поняла.
— Теперь уж придется самим зарабатывать.
Сын с минуту смотрел на отца в растерянности, затем вынул из рюкзака караваи и положил обратно на стол. Петерис покраснел.
— Пока еще можешь брать. Я только сказал, как теперь получается.
— Нет, спасибо.
Отец обиженно махнул рукой и ушел к себе в комнату. После настоятельных просьб Ильмар все же сунул в портфель полкаравая хлеба и кусок масла. Пустой рюкзак оставил в кухне на скамье. Ильмар не позволил также везти себя на станцию. Когда настало время уходить, он, глядя в сторону, пожал отцу руку, простился с Эрнестиной…
Алиса, как всегда, пошла немного проводить сына.
— Ты не сердись на него! Он ведь так не думает.
— Все равно. Я и сам понимаю, что не вправе что-то требовать. Да мне ничего и не надо.
Алиса прижалась лбом к плечу сына.
— Когда вы поженитесь?
— После сессии.
— Передай привет!
— Спасибо.
— И пускай она приезжает.
Дойдя до лесной опушки, Ильмар оглянулся на «Виксны» — серый, обшарпанный дом, серый бетонный хлев, серый сарай, несколько покалеченных яблонь. К этому унылому месту когда-то хотели привязать его на всю жизнь. Но еще мальчиком он горячо желал уйти отсюда.
И вот этот час настал.
Когда Алиса, проводив Ильмара, вернулась на кухню, Эрнестина сказала:
— Родному сыну каравай хлеба пожалел.
— Он вовсе так не думал.
— Должно быть, и мне скоро откажет в куске хлеба.
— Как ты можешь так говорить!
Эрнестина не стала спорить. Ушла к себе в комнату, достала из шкафа пропахшее нафталином пальто, повязала на голове косынку.
— Куда ты, мамочка, собралась?
— Так просто, в гости.
— К госпоже Дронис?
Вопрос был праздным — никого, кроме Дронисов, Эрнестина в Осоковой низине не навещала. Под вечер она вернулась, переоделась в будничное платье и вышла на кухню готовить ужин. И только когда Алиса и Петерис уже поели и со стола было убрано, Эрнестина сказала:
— Я нашла себе место в городе.
Алиса не проронила ни слова.
Еще раньше Эрнестина говорила приятельнице, что не может вынести унизительной жизни у зятя и охотно ушла бы — только некуда.
Как-то госпожа Дронис предложила ей наняться няней к каким-то своим дальним родственникам в Бруге. Ребенку два года, родители работают в школе, весь день заняты, няня им попалась нерадивая. Над этой возможностью вырваться из «Виксн» Эрнестина, правда, призадумалась, ей не очень хотелось идти в няни и совестно было взвалить все хозяйство на одну Алису, да еще пугала немного жизнь у совершенно чужих людей. Однако сегодня чаша ее терпения переполнилась, и Эрнестина почувствовала, что готова на все. Госпожа Дронис созвонилась со своими родственниками, и они сразу согласились взять Эрнестину.
В тот же вечер она принялась собирать свои вещи.
Вошла Алиса.
— Ты в самом деле хочешь бросить меня одну?
— У тебя есть муж.
— Ты все еще осуждаешь меня?
— Ты сама осудила себя.
— Зачем тебе уходить? Останься!
— Все равно меня скоро не станет.
В последние годы Эрнестину часто одолевала сердечная слабость, и уже не раз казалось, что смерть недалеко.
— Ты не смеешь говорить так.
— Это от нас с тобой не зависит.
Эрнестина говорила, что уйдет из «Виксн», как только объединят скотину и у Алисы высвободится больше времени для кухни. В начале мая четырех коров угнали в хлев «Упитес», телят — в «Апситес», а вместо них привели пять лошадей и двух жеребят. Алиса стала конюхом, и на ее попечении теперь числились семь лошадей и три жеребенка, всего десять голов. Если прибавить собственную корову, овец, поросят, то она должна была ходить за шестнадцатью живыми существами — не считая собаки, кошки и Петериса. И вот наступило то утро, когда Эрнестина взвалила на телегу чемодан и уехала из «Виксн». С Петерисом она даже не простилась: его не было дома — сеял где-то на дальних полях.
— Мне, мамочка, все не верится, что ты уезжаешь.
Эрнестина промолчала.
В дороге тоже разговаривали мало. Все уже было переговорено, и Алиса никак не могла осознать, что мать покидает ее навсегда. Трудно было представить себе, что старый и больной человек может начать новую жизнь у чужих людей. Она боялась, что мать окажется одинокой, незащищенной, что там ей будет еще тяжелее, чем здесь, в «Викснах». Отъезд матери казался каким-то дурным сном, и чем дальше, тем больший страх за нее вкрадывался в душу.
Однако Гита ступала все вперед и вперед, все дальше увозя телегу по каменистой дороге; они добрались до Бруге, проехали через него, ибо дом, где жили будущие хозяева Эрнестины, находился в другим конце города. Там уже и настоящих улиц-то нет, одни заборы, тропы да наезженные по мураве колеи. Будущее место жительства Эрнестины — белый, красивый дом на лесной опушке. Неподалеку высокий, заросший соснами пригорок.
— Почти как наш домик под Ригой, — заметила Алиса.
На крыльцо выбежал молодой человек.
— Вы, должно быть, ко мне.
— К Рунгайнисам, — ответила Алиса.
— Это как раз к нам. Жена в школе с восьми, а у меня сегодня уроки начинаются в половине двенадцатого, я уже беспокоился…
Молодой человек подхватил чемоданы, и Эрнестина пошла за ним.
Гиту некуда было привязать, Алисе пришлось остаться