Читать интересную книгу Вторая мировая война. Ад на земле - Макс Хейстингс

Командиры гнали свои подразделения вперед так быстро, что лошади, тащившие обоз, обессилев, отказывались даже от корма. Многие животные остались лежать на обочине среди рядов наспех вырытых немецких могил, черепов, полуразложившихся трупов, брошенных саней, сгоревших машин. «Мы идем по следам войны, – писал Коваленко. – Повсюду хаос. С болью и беспомощностью в душе созерцаю я эти картины разрушения и смерти»35.

Но вот снег вновь накрыл белым покровом поле битвы – близился конец 1943 г., – и русские захватили два крупных плацдарма: у Днепра вокруг Киева и под Черкассами. Немцы оставили Смоленск 25 сентября, кое-как еще удерживались в Крыму. 6 ноября Красная армия взяла Киев. Василий Гроссман описывал свою встречу с пехотинцами поблизости от измученного города:

«Пришел на командный пункт заместитель командира батальона старший лейтенант Сурков. Шесть ночей не спал он. Лицо его обросло бородой. Но не видно усталости в этом человеке, он весь еще охвачен страшным возбуждением боя. Может быть, через полчаса он уснет, положив под голову полевую сумку, и тогда уже не пробуй разбудить его. А сейчас глаза его блестят, голос звучит резко, возбужденно. Этот человек, бывший до войны учителем истории, словно несет в себе огонь днепровской битвы. Сурков рассказывает о немецких контратаках, о наших ударах, рассказывает, как откопал засыпанного в окопе посыльного, своего земляка, когда-то бывшего у него учеником в школе. Сурков учил его истории; сейчас они боевые участники событий, о которых будут через сто лет рассказывать школьникам»36.

Более половины советской территории, отошедшей к Гитлеру после 22 июня 1941 г., уже было освобождено. К концу 1943 г. погибло 77 % всех советских жертв той войны – около 20 млн человек. «Фронт прорван, – торжествовал Коваленко 20 сентября. – Мы продвигаемся. Продвигаемся медленно, ощупью. Повсюду ловушки, минные поля. За день прошли 14 км. В 14:10 случилось небольшое замешательство. Наша эскадрилья по ошибке обстреляла нашу же колонну. Обидно видеть, как свои стреляют по своим, кто-то был ранен, кто-то убит. Тяжело». 3 октября он продолжает:

«Организация дела и в походе, и в бою оставляет желать лучшего. В особенности плохо скоординированы действия артиллерии и пехоты, палят куда придется… колоссальные потери. В батальонах осталось по 60 человек. С кем пойдем в атаку? Немцы зверски сопротивляются. Власовцы сражаются в их рядах. Псы поганые. Двоих захватили, мальчишки 1925 г. Не возиться, пристрелить сукиных детей». И еще три дня спустя он пишет: «Вновь продвигаемся, но без особого успеха, на полшага там и сям. Пехоты мало, снаряды заканчиваются. Немцы сожгли все деревни. Разведчики, действующие у них в тылу, вывели из леса группу прятавшихся там мирных жителей. Мы, похоже, увязли в болотах. Как выбираться? Дождь, грязь»37.

Точно в таком же положении находился и отряд капитана Белова: «Зиму придется проводить в лесу и в болотах. С 10 часов начали наступление. За сутки продвинулись километров на 6. Нет боеприпасов и снарядов. Недостаточно продуктов. Тылы отстали. Много людей абсолютно не имеющих обуви»38.

В целом у русских солдат не было причин веселиться: они понимали, как далек еще путь до Берлина. Немолодой офицер Игнатов жаловался в письме жене на плохую организацию армии: «Когда я воевал в 17–18 гг., солдаты были дисциплинированы лучше, сравниваю с гражданской войной. Дисциплина была железная. Сейчас раздемократились… Приходящее пополнение в военном отношении не обучено. Как старый солдат знаю, каким должен быть солдат русской армии… Когда начинаешь подтягивать до уровня настоящего воина, проявляют недовольство, и начинает группироваться мнение, что командир жесток… Лопата, говорят, друг солдата, а в бой мы пошли без лопат. Обещали. Вот эти обещания настолько надоели, что веры нет»39. Сержант из отделения Владимира Першавина вместе со своим лейтенантом отправился собирать нательные бирки с солдат, погибших по вине этого лейтенанта: сбившись с пути, он вывел их прямиком на немецкий пулемет. «Паскуда! – не обращаясь к лейтенанту, сплюнул в его сторону сержант. – Восемь душ ни за хрен погубил»40.

Но немцам приходилось намного хуже. «Сегодня утром в 39-й пехотной дивизии осталось шесть офицеров и около трехсот человек, – отчитывался один из командиров 2 сентября. – Силы их убывают, глубокая усталость вызывает тревогу: войска охватила столь глубокая апатия, что даже драконовскими мерами невозможно добиться желаемого результата. Помогают только личный пример офицеров и ласковое убеждение»41. Происходят ужасные сцены: во время бегства к Днепру дисциплина рушится беспрецедентным для вермахта образом. «Обезумевшие люди бросали все на берегу и сами бросались в воду, пытаясь доплыть до противоположного берега, – писал солдат. – Тысячи голосов неслись над серой водой к тому берегу. Офицеры, сумевшие как-то совладать с собой, организовали наиболее ответственных людей и с их помощью старались вести других, словно пастухи – обезумевших овец. Мы услышали пулеметный огонь и взрывы, душераздирающие вопли»42. Многие в итоге перебрались на импровизированных плотах. Вновь немецкая армия перегруппировалась, вновь упорно отстаивала занятый ею рубеж.

Предстояло еще много битв. Офицер-танкист Тассило фон Богенхардт дивился парадоксу: его люди примирились с мыслью о неизбежной смерти, но дух их не дрогнул. «Любой немецкий солдат считает себя заведомо выше русского, пусть числом те и превосходят. Медленное, дисциплинированное отступление не подорвало мораль. Мы видели, что мы за себя постоим»43. Но вскоре бедняга был ранен и попал в плен. Каким-то чудом он сумел пережить и три года в плену. 1943 г. стал для немецких солдат на Востоке годом непоправимой катастрофы, а для армии Сталина – предвестием грядущего торжества.

16. Раскол в империи

1. Чья свобода?

Уинстон Черчилль сильно преувеличил, заявив 8 декабря 1941 г. в палате общин: «На нашей стороне по меньшей мере четыре пятых населения Земли». Точнее было бы сказать, что четыре пятых населения Земли либо находится под контролем союзников, либо борется против покушения оси на их суверенитет. Пропаганда опиралась на идею общей борьбы всех «свободных народов», к которым приходилось хотя бы номинально причислять народ Сталина, против тоталитаризма. Но в каждой стране обнаруживались свои нюансы политической позиции, а порой понятия о лояльности расходились кардинально.

Южная Америка – единственный мало вовлеченный во всемирную борьбу континент, и то Бразилия в августе 1942 г. присоединилась к союзникам и направила 25 000 солдат для участия в Итальянской кампании, хотя это и прошло почти незамеченным. Ускользнуть от конфликта удалось в основном тем народам, которых защищала географическая отдаленность от основных событий. Из государств, соблюдавших нейтралитет, наиболее важным была Турция, хорошо усвоившая горький урок после опрометчивого вмешательства в Первую мировую войну на стороне Центральных держав. В Европе счастливчиками, чью независимость пощадили обе враждующие стороны, оказались только Ирландия, Испания, Португалия, Швеция и Швейцария, и причина была не в особом к ним отношении, а вполне прагматическая. Ирландия добилась в 1922 г. статуса самоуправляемого доминиона, но до 1938 г. Великобритания контролировала четыре «договорных порта» на побережье этого острова, имеющих стратегическое значение. В 1939–1940 гг., когда былая метрополия боролась за выживание против немецких подводных лодок, Уинстон Черчилль не мог не почувствовать искушения силой вернуть своей стране эти морские и воздушные базы. Остановило его только опасение оттолкнуть от себя Соединенные Штаты с их сильным ирландским лобби.

«Белое пятно» в Атлантике удалось бы существенно сократить, чем спасти многие жизни и значительную часть кораблей и груза, если бы ирландский премьер-министр Имон де Валера не питал фанатическую ненависть к своим соседям-англичанам. Экипажи боевых и торговых кораблей, проплывавших мимо ирландских берегов в пору войны, преисполнялись горечи по отношению к этой стране, которая получала из Англии большую часть продуктов и все горючее, но пальцем не желала шевельнуть, когда для Англии настал час нужды. «Мы заплатили такую цену людьми и кораблями, что улыбка ирландца в день победы союзников не закроет этот счет, – писал офицер корвета Николас Монсаррат. – В списке тех, с кем мы будем дружить после войны, едва ли займут верхнюю строку люди, которые стояли и смотрели, как нам перерезают глотку»1. Но из-за проблем с суверенитетом и лояльностью Великобритания не решилась провести мобилизацию даже в северных графствах, которые оставались в ее составе. В итоге сложилась парадоксальная ситуация: в вооруженных силах Британии в пору войны оказалось больше собственно ирландцев из Ирландии, чем протестантов из Северной Ирландии, которые так громко клялись в верности короне. Правда, южане главным образом шли на службу из экономических соображений, чем из особой приверженности делу союзников.