Читать интересную книгу Вторая мировая война. Ад на земле - Макс Хейстингс

Английская армия воспринимала захват Туниса как награду и искупление после трех лет тяжелейших испытаний. Наконец-то победа – и ее широко праздновали на родине. Пусть Монтгомери хвалили порой и сверх заслуг, нужно отдать командующему Восьмой армией должное: это был трезвый профессионал. Его послужной список омрачен упущенной возможностью уничтожить армию Роммеля после Аламейна, медлительностью в преследовании врага и некоторыми неудачами при атаке на оборонительные позиции немцев. Английский генерал-лейтенант сэр Фредерик Морган утверждал, что «отступление Роммеля по Африке представляло собой скорее чинную процессию, нежели бегство разбитой армии»32. И все же на тот момент Монтгомери зарекомендовал себя как наиболее талантливый английский военачальник, прекрасно понимающий преимущества и недостатки своего войска.

Северо-Африканская кампания укрепила репутацию тех командиров, кому предстояло вести союзные войска в крупные европейские сражения. Монти, Александеру, Эйзенхауэру, Паттону, Брэдли посчастливилось столкнуться с немцами в условиях заметного материального превосходства союзников, когда вермахт уже был обескровлен потерями в России. Едва ли эти герои сражений 1942–1943 гг. превзошли бы своих французских и английских предшественников, если бы им пришлось командовать на начальных этапах войны. Генералу, мечтающему о славе, первым делом нужна армия, достаточно сильная, чтобы одолеть врага.

В мае 1943 г., после эпического разгрома немцев под Сталинградом и изгнания их из Северной Африки, у союзников уже не оставалось сомнений в том, каким будет исход войны, и многие в странах оси тоже начали это понимать. Лейтенант Винченцо Формика, который еще 1 ноября 1942 г. так пылко уповал на победу в пустыне, с горечью признается в постигшем его разочаровании: «Я с гордостью оглядываюсь на минувшие дни, и сердце обливается кровью от окружающей нас реальности. Я – пленник в концентрационном лагере [так он именовал лагерь военнопленных] в Северной Америке»33. И все же, хотя чаша весов однозначно склонилась на сторону союзников, еще рано было судить о том, как долго продлится война и какой примет ход. Казалось вполне вероятным, чтобы нацистский рейх просуществовал до 1947 г. или даже до 1948 г. По приказу Черчилля церковные колокола звонили в честь победы в Северной Африке, но сколько еще предстояло мучений и потерь, прежде чем у союзников и впрямь появится повод торжествовать.

15. Медведь пробуждается: СССР в 1943 году

В 1943 г., пока cоюзники довольствовались локальными операциями в Средиземноморье, Советский Союз уже наносил Германии одно крупное поражение за другим, перемалывая людские резервы, танки, пушки и самолеты агрессора. Превосходство сталинских армий становилось все более явным, укреплялась и уверенность полководцев. Преимущество Красной армии закреплялось и благодаря усиленному производству оружия: русские выпускали более 1200 Т-34 ежемесячно, в то время как немцы за всю войну сконструировали только 5976 «Пантер» и 1354 «Тигров». После зимних побед советский народ уже не сомневался в победе. Но до последнего дня войны этому народу предстояло упорно сражаться и нести тяжелые потери.

Суровой оставалась и участь гражданского населения – даже когда война отхлынула от порогов их домов, миллионы все еще страдали от недоедания. В январе 1943 г. москвичи, отправлявшие семьи в эвакуацию в 1941 г., когда казалось, что столица обречена, начали вызывать их обратно, но Лазаря Бронтмана смущал недостаток топлива, электричества и продуктов. «С топливом в Москве тяжко. В редакции в последние дни 6–7 градусов, работаем в шинелях… в типографии лампочки воруют, поэтому по окончании номера их вывинчивают со столов таллера. За пережог москвичами лимита – штраф в 10-кратном размере и выключают окончательно… Тяжело и с харчем. Когда была здесь Зина, я ужин (паек с 208-й базы) получал домой, но все равно оба сидели полуголодные. Но это еще у нас! Иждивенцы по карточкам сейчас ничего не получают, кроме хлеба и соли. Служащим за январь выдали только по 300 г крупы, больше ничего, детям кое-что дают, но до 3 лет»1. С улиц Москвы и пригородов исчезли заборы – их разобрали на дрова. Температура падала ниже нуля, работали в пальто и рукавицах.

Успехи на полях сражений ободряли, но радость побед никогда не превращалась в безгорестное ликование: слишком много людей каждый раз погибало. Снова и снова в 1943 г. Красная армия проводила блестящие операции, окружая противника, но немцы пролагали себе путь к отступлению, сражаясь с обычными для них умением и упорством. «Русские не так уж хорошо воевали, – замечал капитан СС Карл Годау. – Все, что у них имелось, – людские массы. Они атаковали всей массой, теряли массу людей. Хорошие генералы, хорошая артиллерия, но солдаты – жалкое зрелище»2. Эсэсовец в своем высокомерии перегибает палку, но среднее звено руководства советской армии и впрямь было слабовато, на поле боя зачастую терялась организация и дисциплина, постоянные тактические просчеты приводили к ненужному кровопролитию.

Пулеметчик Гордеев сокрушался о примитивности тактики командования: «Лобовые атаки вызывали во мне чувство недоумения. Зачем лезть на огонь немецких пулеметов, почему не зайти с флангов?»3 Он тешил себя надеждой, что сократившуюся втрое роту уже не пошлют в атаку, но вместо этого к утру подразделение укрепили тыловиками, даже писарями из штаба, выдали двойную порцию водки, а желающим и вовсе без меры. Второму номеру из расчета Гордеева вручили винтовку, и он отправился в бой, уверенный, что живым не вернется. Вместо него Гордееву придали в помощники самострела, который хромал от раны в ногу и в смертном страхе обливался потом. Гордеев вспоминал: «Обстановка складывалась паршивая. Не рота, а пьяная толпа». Тем не менее их снова бросили в бой.

На том участке фронта, где сражался Николай Белов, утром 20 февраля 1943 г. советский бомбардировщик по ошибке сбросил снаряды на своих, и батальон Николая понес тяжелые потери прежде, чем встретился с врагом. В бою Николай был ранен – это случилось около 16:00, и ему пришлось пролежать на ничейной полосе еще четыре часа, прежде чем стемнело – лишь тогда помощники пулеметчика унесли его обратно в окоп, а оттуда отправили в тыл на лечение. Вернувшись три недели спустя, Николай обнаружил, что в батальоне почти не осталось прежних офицеров. Почти все погибли: «Майор Аноприенко уехал в Академию. Командует полком майор Фомин. Ком. дивизии полковник Иванов убит. Капитан Новиков расстрелян, Грудин – убит, Дубовик – убит. Алексеев – умер от ран. Степашин осужден на 10 лет и разжалован»4.

Но Россия могла позволить себе такие расходы человеческих жизней и даже столь примитивную и неуклюжую тактику ведения войны. Сталинская армия численностью уже намного превосходила все войска Гитлера и наращивала свое преимущество: появилось и оружие, более технически совершенное, чем у вермахта. Советские ВВС захватили господство в воздухе: поредевшие эскадрильи люфтваффе к тому же были частично отозваны на защиту рейха от англо-американских бомбардировок. Одно время весной 1943 г. казалось, что немцы не сумеют зацепиться восточнее Днепра, откатятся на 700 км от Сталинграда. Более того, появилась надежда вовсе отрезать группы армий А и «Дон» от этой спасительной для них реки. Тысячи сдавшихся немцев шли в плен, а русские солдаты делили добычу, из которой более всего их радовали одежда и обувь. Многие товарищи Ивана Мельникова воспользовались случаем заменить обмотки на ногах крепкими немецкими ботинками. «Портянки прилипали к коже и отрывались клочьями, – с бесстрастием стороннего наблюдателя пишет Мельников. – Не пожалели воды, обмыли сбитые, кровоточащие ноги… кто-то надел по две пары носков, найденных в телегах… Шагали бодро, в новых сапогах, фляги с водой полные»5.

На исходе января группа быстроходных танков, подчинявшаяся командующему Юго-Западным фронтом Николаю Ватутину, форсировала Донец к востоку от Изюма и устремилась на юг, к Мариуполю на Азовском побережье, чтобы обойти немцев. 2 февраля Жуков и Василевский начали одновременно наступать по двум направлениям: на карте один наконечник раздвоенной стрелы указывал на юго-запад, через Харьков к Днепру, а другой – на северо-запад, на Смоленск через Курск. 8 февраля был освобожден Курск, неделей позже Харьков, и несколько дней спустя советские войска приблизились к переправам через Днепр в районе Днепропетровска и Запорожья.

Но тут наступление увязло. Немецкие танки превосходили мобильные силы Ватутина и тактикой, и огневой мощью. Манштейн возглавил группу армий «Юг» и тут же перешел в контратаку. Пока весенняя распутица не превратила поля сражений в болото и грязь и танки, как обычно по весне, не застряли, он успел 11 марта отбить Харьков, и на долю многих русских солдат вновь выпали плен или скитания. 8 марта старшина медицинской службы Алексей Толстухин был застигнут врасплох при стремительном продвижении немцев к городу. Позднее он рассказывал в письме родителям: «10 суток ходил по степи, пробирался до частей Красной армии голодный и холодный. Утомившись, на одиннадцатые сутки я нашел копну соломы и заснул. Открыл глаза – передо мною стоят гитлеровские кровавые палачи, и с того времени пошла моя голодная и холодная жизнь и пошли по голове и по спине палки, плети и приклады… Да, дорогие мои родные, я вам больше эту мою каторжную жизнь описывать не стану – сердце не выдержит. И только 17 сентября я нашел момент сбежать из рук кровавого гада, а 21 сентября в 10 часов утра перешел линию фронта, увидел своих братьев. Это было уже в 20 километрах от Полтавы. Мне еще не верится, что я у своих»6. Сержант Толстухин избежал той суровой кары, которая зачастую ждала бежавших из плена: ему разрешили вернуться в родной батальон. Вскоре он был ранен шрапнелью, но легко, и оставался в строю. 16 ноября он погиб на берегу Днепра.