мало. Где было искать его теперь? Однако за одной удачей часто следует и вторая. Синьора была со мной все откровеннее, поэтому в ответ на мой случайный вопрос, кто изображен на портрете в ее библиотеке, рассказала мне о графе Витторе Кампано, своем сердечном друге, слывшем колдуном и покончившем жизнь самоубийством.
Вскоре же я узнал, что причиной трагедии стала проповедь, прочитанная в Кампано молодым монахом. Но синьора ничуть не верила, что чернокнижник может так расчувствоваться от поповских разглагольствований. Тем более что младший брат покойного вовсе не остался внакладе от своей беды. Оказывается, герцогиня всерьез подозревала мерзавца в злом умысле и даже готовилась вывести его на чистую воду, но с ней случился удар. Как вовремя, верно?
Я тут же заинтересовался и под пустячным предлогом отправился в Венето. История с Кампано никому не казалась странной, однако говорить о ней местные обыватели не хотели. Боялись накликать беду. Я разыскал и кое-каких домочадцев Кампано из прислуги, но те казались мне круглыми идиотами. Они ничего не помнили, кроме того, что младший граф приехал с проповедником. И эта забывчивость еще больше заинтересовала меня. Похоже, проповедник сумел позаботиться и о том, чтобы о нем не слишком судачили. Не могли же все жители замка за полгода переколотиться головами до полного умопомрачения.
Но настойчивость всегда приносит плоды. Через несколько месяцев мне посчастливилось встретиться с солдатом графского гарнизона, аркебузиром Таддео. Тот тоже долго упрямился, но я видел: он все помнит. Пришлось припугнуть его сатанинскими кознями, будто малое дитя. И солдат рассказал мне, что монах по имени брат Саверио действительно читал проповедь, а накануне играл на флейте прямо в трапезной зале в присутствии почти всей замковой челяди, в честь возвращения младшего графа допущенной на господский ужин… Сам Таддео флейты не слышал, он явился в замок позже. Видимо, поэтому с его памятью и не приключилось ничего сверх обычного похмелья.
Итак, я оказался на верном пути, обрел долгожданный шанс. С деньгами герцогини, ее влиянием и ее личной заинтересованностью я получал неограниченные возможности для поисков. Но должен был держаться в тени. Поэтому через несколько месяцев, немного выждав, сам изложил легенду о Флейте Гамальяно на пергаменте, в должной мере переплетя в ней правду с обывательскими сказками. Затем подложил его в одну из купленных герцогиней редких книг. Там ее и обнаружил доминиканец Руджеро. Запал был подожжен, а мне оставалось лишь ждать.
Бениньо сделал паузу, послышались негромкий хлопок и бульканье — похоже, врач откупорил флягу. Пеппо машинально облизнул губы: только сейчас он ощутил, как ему хочется пить. Врач заметил этот беглый жест. Он поднялся, подошел к юноше и приложил горлышко фляги к его губам бережным и умелым движением человека, много лет посвятившего беспомощному пациенту.
Во фляге было вино. Превосходное вино. Оно почти не утоляло жажды, но по венам скользнуло вкрадчивое тепло, чуть разбавив кровь и будто напомнив Пеппо, что неподвижное тело еще живо. Он охватил пальцами сырые подлокотники кресла, поневоле заметив, что левый еще крепок, а правый порядком прогнил…
Бениньо меж тем спокойно продолжал, похоже, уже мало заботясь, слушает ли его пленник, а лишь бестревожно бредя по тропке воспоминаний, запоздало оживляя лица давно ушедших людей и задаваясь какими-то вопросами, на которые прежде не хватало времени.
— Положа руку на сердце, порой становилось страшно. Слишком могучий маховик я запустил, не имея над ним никакой власти. Отец Руджеро… Это был умнейший человек, Пеппо. Странный, даже поразительный. Конечно, он тут же сложил два и два. Уж слишком быстро, неожиданно и своевременно случились оба несчастья.
Руджеро взялся за дело без раздумий. Узнав у герцогини все, что той было известно о младшем Кампано, святой отец дернул за какие-то нити и наведался к графу Оттавио с задушевной беседой. Намекнул, что всплыли былые грешки старшего брата, еретика и самоубийцы. Пригрозил ему расследованием. Словом, я не знаю всей канители, но порядком встревоженный Оттавио открестился от всего, свалил вину за смерть брата на монаха Саверио и поклялся, что ничего больше о нем не слышал. Но Руджеро не поверил и напрямик сказал графу, что намерен доказать его причастность и к смерти Витторе, и к недугу герцогини. Причем оправдываться Оттавио придется перед церковным судом, поскольку дело явно не обошлось без колдовства.
Граф оказался довольно жалким человеком. Он до смерти испугался и тут же выложил, что действительно не знает, где искать брата Саверио, зато по просьбе последнего трижды пересылал крупные суммы денег в некую рыбацкую деревушку. Так герцогиня узнала о нашей с Саверио сестре. Твоей матери. Тогда еще я не знал, кто скрывается под глупым именем Рика.
Я старался ни во что не соваться, ведь я был лишь врачом. А потом из отчета капрала я узнал, что семья Ремиджи была пытана, допрошена и убита. Более того, дом был сожжен, несмотря на строжайший запрет Руджеро. Господи, какой разразился скандал… Впрочем, теперь я догадываюсь, кто устроил пожар. Фрида. Она сразу поняла, что к чему, и подожгла дом, надеясь спрятать Наследие под руинами. Но пепелище разгребли по бревнышку, и герцогине досталась треть Флейты, хранившаяся в подполе.
Всего треть. Я был просто убит этим известием. Среди немногих уцелевших бумаг, привезенных капралом, я нашел письмо Саверио к твоей матери. Там он говорил о своем желании увезти Флейту и о том, что «продал душу дьяволу». О тебе он упоминал с бесконечной нежностью, и я поначалу решил, что не известная мне Рика — его любовница, а ты — его побочный сын. Забавно… А вскоре я выяснил и то, что Рику убил не один из солдат, а подручный самого Руджеро, брат Ачиль. Мне же очень нужен был ловкий и не принципиальный помощник. И вскоре я… м-м-м… перекупил этого мерзавца.
Кстати, он вовсе не был монахом. Брат Ачиль родился дворянином и в свое время носил звучное имя. Однако много лет скрывался под монашеской рясой от преследований властей за чудовищные истязания жены и нескольких служанок.
Последние восемь лет он служил мне. Ему я передавал часть добытых мной сведений, чтобы он доносил их до Руджеро. В руках доминиканца они были полезнее, а мой подручный снова и снова доказывал Руджеро свою преданность, оставляя меня в столь необходимой мне тени. Кстати, именно брат Ачиль поведал отцу Руджеро, что встретил тебя в деревеньке Гуэрче. И даже красочно описал, как ухитрился узнать тебя через столько лет по твоему изумительному сходству с матерью. Я бы в жизни не