Читать интересную книгу "Чёрная бабочка, летящая во тьму - Биннур Шафак Нигиз"

какие у тебя глаза, мне не трудно тебя понять.

Желудок сжался, когда его дыхание коснулось моего лица. Может быть, все эти чувства возникли потому, что я никогда раньше не находилась в таком тесном контакте с мужчиной, но мне хотелось, чтобы все было не так. И сегодня, когда Энис обвил меня руками, я не почувствовала и десятой части того, что чувствовала сейчас.

– Какие у меня глаза?

– Вот такие, – прошептал Каран вдруг. Мои глаза встретились с его взглядом, длинный указательный палец Карана нырнул в мои волосы, провел дорожку вдоль лба и скользнул к виску. Поверхностно коснувшись его, двинулся вниз, палец нарисовал два больших круга вдоль моего глаза и под бровью. Конец двух больших кругов снова оказался у меня под глазницей. – У тебя ямочки на глазах.

Хотя я не могла точно понять, что он имел в виду, похолодела. Когда посмотрела ему в глаза, не осталось сомнений, что они вели в пещеру. Я не могла вытащить Карана из нее, потому что он сам был той пещерой. Но могла войти в нее и превратить в дом. Не была способна разрушить толстые стены, но могла повесить на них картины.

– В твоих глазах улыбки, которые ты предпочитаешь не носить на лице. – Мужчина тяжело сглотнул. – У тебя ямочки на глазах, и всякий раз, когда я смотрю, ты улыбаешься мне.

Я молчала. Казалось, меня пронзили насквозь, кровь уносила тело, но я все равно, не шевеля губами, смотрела в глаза, которые являлись дверью в ночь.

– Не хочу, чтобы ты общалась с тем парнем. – Я снова промолчала. – Я не хочу этого, Аси, – внезапно надавил Каран.

– Почему?

– Он мне совершенно не понравился.

– Он защитил меня, – прошептала я. – Мне не нужна была защита, но он все равно пытался это сделать. – Я пожала плечами. – Но Энис мне все равно совсем не нравится.

Его глаза метнулись к потолку, и я увидела, как сжалась покрытая ямочками челюсть.

– Еще бы он тебе нравился, – сказал он.

На мгновение захотелось протянуть руку и прижаться губами к этой глубокой, похожей на колодец ямке под подбородком, но у меня получилось притупить это желание.

– Каран, – прошептала я.

– Хм?

– Расскажи мне немного о себе. – Я нахмурилась, когда он сварливо пошевелился. – Ну, расскажи.

– Я – все, что ты видишь, – сухо сказал он.

– А как насчет вещей, которых я не вижу?

– Это ваша проблема, маленькая леди. – Мужчина глубоко вздохнул, и поскольку я лежала на нем, этот глубокий вдох приподнял и меня. Его дыхание медленно затихло в груди. – Эти стулья очень неудобны. Ты серьезно сидишь на них всю пару?

– Ты пытаешься перевести тему, – прорычала я. – И не забывай, твоя задница тоже когда-то протирала такие стулья.

– Когда-то? – Хоть я и не могла этого видеть, почувствовала, как Каран нахмурился. – Не заставляй меня чувствовать себя стариком.

– Тебе двадцать шесть лет.

– Что тебе до моего возраста?

– Ты переживаешь о своем возрасте?

– Я никогда не делал этого раньше. – Так он делал это сейчас? Когда я попыталась поднять голову, Каран прижал мою голову своей большой ладонью и уткнул в свою грудь. – Ты слишком много говоришь, девочка. Ты действительно слишком много говоришь.

– Я еще даже не начала разговаривать, – проворчала я.

– Я почувствовал. Ты собиралась.

Когда я сварливо поерзала, на этот раз мужчина отпустил меня, и я смогла подняться; он сел и потер шею. Я подошла к столу рядом с ним и села, свесив ноги. Каран внезапно встал и пошел к смарт-доске. Я следила за ним с того места, где сидела. Встав перед доской, на которой преподаватели часто оставляли заметки, мужчина взял черный маркер с края доски и снял колпачок. При снятии тот издал громкий звук. Каран зажал колпачок губами и маркером нарисовал линию в левом верхнем углу доски. Примерно через тридцать секунд на ней появился рисунок длиннокрылой бабочки. Это был самый красивый рисунок бабочки, который я когда-либо видела.

Раскрасив черным маркером внутреннюю часть крыльев бабочки, он нарисовал маленькую букву К на кончике самого длинного крыла, закрыл маркер и положил на место.

Мужчина некоторое время рассматривал насекомое, которое нарисовал на доске, повернувшись ко мне спиной.

Я отвела от него взгляд и тоже сосредоточилась на черной бабочке.

– Бунтарка, – произнес он глубоким голосом. Как будто сказал это себе, а не мне. – Ты прячешься в ледяном замке, не так ли?

Я почувствовала, как лед, который он упомянул, пронзил горло, как копье, и глаза медленно переместились от бабочки к задней части его шеи. Несмотря на внушительное тело, у Карана была тонкая, эстетичная шея. Глядя на ту часть волос, которая заканчивалась на затылке, я подумала, что хочу провести по ней пальцами.

– С чего ты взял? – спросила я. Голос прозвучал настолько спокойно, что любой, кто его услышал бы, подумал, что я вру.

– Это так, верно?

– У каждого есть что-то, за чем он прячется.

У меня тоже. Пока поверхность замка была покрыта льдом, внутри горел неугасимый черный огонь. Башня замораживала любого, кто приближался, но обжигала меня. Башня, горящая внутри и замерзшая снаружи.

– Конечно, – согласился он и глубоко вздохнул. – Но твоя башня оборудована гораздо лучше, чем те, в которых обычно прячутся люди.

«С каждой башни замка раздаются крики нашей души. И они не смолкают», – сказала другая Мерве, опуская глаза на пальцы.

Она всегда так делала. Смотрела на свои пальцы, когда что-то вспоминала. Прямо как я. Возможно, мы с ней были в этом похожи.

Мой взгляд упал на пальцы.

– Молчание? – вдруг спросил Каран глубоким голосом.

– Молчание, – ответила я. Крики души, которую, как мне казалось, я потеряла, начали восстанавливаться в памяти. То, что Каран сейчас не слышал этих криков, было нормальным явлением, но мы с другой Мерве отчетливо слышали их. Эти крики отрывали кусок нашей плоти, и на оторванное место лились соленые слезы.

Каран сделал небольшой шаг, повернулся ко мне наполовину и посмотрел через плечо. Фары проезжающих по улице машин падали ему на спину и затеняли лицо. Они стали причиной появления теней на стенах кабинета. Я чувствовала, как мужчина смотрел на меня, видела его боковым зрением, так как взгляд был прикован к моим пальцам.

– Ты заставляешь меня рассказать о себе. А сама молчишь, Камешек.

У меня пересохло в горле. Я тяжело сглотнула и переплела пальцы. Кровь на пальцах отступила, а костяшки приобрели трупный цвет.

– Мне нечего рассказать, – прошептала я, прошлое горело в моем голосе.

– А мне кажется, много всего есть.

– Это ты