Значение имеет только самое движение души того, кто говорит по собственной потребности не молчать. И для шельмуемого то же — только вот эта потребность, испытанная его друзьями. (А иногда им самим.)
_____________________
Еще один Ваш упрек — почему я не предупредила Вас о появлении «Процесса». О том, что упоминаю Ваше имя среди благородно за меня заступившихся — я мельком Вам однажды сказала; спрашивать — можно ли? считала бы оскорбительным для Вас; «хоть предупредили бы», — пишете Вы. Да разве мне было известно, появится ли моя книга через месяц или через год? Это никогда не бывает известно. Вот теперь я знаю, что должен выйти в свет 2-й том моих «Записок» (1952–1962). Когда? Не знаю. С ним было несчастье: его украли — готовые 40 листов! — там в типографии. Издатель скрывал это от меня 4 месяца. Затем мы стали готовить новый экземпляр — дни и ночи! — Люша взяла отпуск, я совсем перестала спать. Сделали работу заново. Имеем подтверждение: она дошла… И только. Ладно, я так устала, мне уже все равно — выйдет не выйдет… Новый удар: книга в собранном по клочкам и неизвестно как и кем виде — переведена на французский язык и «имеет большую прессу». Я отказалась увидеть эту книгу, не читаю прессу (целые полосы газет) и от всего этого заболела и не могу оправиться до сих пор.
_____________________
Сегодня 20 лет со дня кончины Бориса Леонидовича. Мне хотелось побывать на его могиле, зайти к Жене и Алене, которые всегда делают мне много доброго и очень дружат с Люшей. Куда там! Я и на могиле К. И. не была уже 2 месяца. И к ним не пошла, а доплелась кое-как до своей скамейки. Тогда стали приходить люди: «мы приехали к Пастернакам и решили зайти к вам» — знакомые и незнакомые. От этого мне стало совсем невмоготу, и когда Люша приехала за мною из города — я лежала в постели и комната передо мною кружилась.
О глазах — молчу.
Люди приходят ко мне, чтобы «оказать моральную поддержку» и «выразить», а я их встречаю как хамка.
_____________________
Посылаю Вам «Память» № 2. Увы! Не в подарок, а, примерно, месяца на 1 ½… Уверена, что Дневник Короленко и Дело Вавилова будут Вам интересны. А вот № 3 у меня нет.
31 мая 80.
Дорогой Алексей Иванович.
Приехав в Москву, застала Ваше письмо от 22/VI [V][629]. Спасибо Вам — оно такое доброе. Но на все Ваши вопросы я уже ответила. Как же не ответить? Они жглись, и они законны. (Не по форме, а по сути.)
Насчет моего здоровья — все это, конечно, натворила последняя зима — и то, что случилось с моей книгой, и то, что случилось с А. Д. — ведь я пришла в его опустелый дом через 2 часа после несчастья[630]. И все вести оттуда не радуют. Вот и болезни — не железные мы в конце концов. (Ваничка когда-то говорил мне: «ты — железная старуха».)
PS. Я тоже не могу смотреть на Библиотеку. Люша видела, как она горела, а я — как ее потом грабили.
Но мне предстоит снова вернуть туда спасенные и реставрированные Люшей вещи. Верну. А после — даю себе слово — не переступлю порога.
PPS. Посылаю Вам в подарок Митину книжку, только что выпущенную[631]. В предисловии много ошибок, которых не было бы, если бы его мне показали заранее. Но автор предисловия — и редакторы издательства — ко мне не заявлялись (хотя у меня все авторские права). «Процесс исключения» расширился: меня исключили сначала из Союза Писателей, потом из семьи К. И., а теперь из семьи М. П.
474. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской
7.06.80.
Дорогая Лидочка! Очень меня огорчило, что моя слишком поспешная и, может быть, излишне резкая реакция на события, в общем-то не такие уж значительные, стоила Вам стольких душевных сил, энергии, отняла у Вас так много времени.
Не надо никаких извинений и опровержений. Одно только тревожит: не переврано ли, не искажено ли, как было в случае с Зощенкой.
Спасибо Вам за книгу Матвея Петровича[632]. Правда, издательство «Наука» могло бы, мне кажется, найти для ЭТОЙ книги бумагу получше, чем простая газетная.
Третьего дня встретил на улице Ваших молодых друзей. От меня они узнали о полученной Вами премии[633] и просили присоединить их поздравления к моим. Что я и делаю с радостью.
475. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской
25.07.80.
Дорогая Лидочка!
Вместе с этим письмом с благодарностью возвращаю книгу.
На стр. 542 подтверждается то, о чем я знал раньше из рассказов покойной О. В. Малашкиной: о гибели на Кирпичном заводе Раи Васильевой[634].
29.VII.80.
Посылаю то, что у меня написалось о «Белом волке»[635]. Написалось не то, что хотелось, и не так, как хотелось.
Не очень связно и вяловато. Без адреса. А это всегда сказывается на почерке, на голосе…
Если будет оказия — сообщите, пожалуйста, Ваши замечания. Если сумею и если стоит того — поправлю.
Сермана[636] я видел, но знаком с ним не был. С Р. А. Зерновой встречался в Комарове, давал ей читать свои «ме».
476. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву
30/VIII 80.
Дорогой Алексей Иванович.
Спасибо Вам за Вашего Анти Белого Волка. Я очень ценю не только самую эту Вашу вещь, но и то душевное движение, каким вызвано ее написание. Вещь полемическая и в то же время гармоничная, без задора и запальчивости. Возражение у меня одно и вопрос один. Возражение: журнал, где напечатан «Белый Волк», не эмигрантский. Он создается здесь, а не там. Позвольте мне вычеркнуть это слово. Вопрос же такой: что Вы хотите с Анти Волком делать? В архив — нам? У меня мелькнула мысль: не огласить ли его 28 октября, когда у нас соберутся человек 40–50? Прочесть? Положить на выставку других бумаг? Без Вашего разрешения я не стану делать ничего, положу в шкаф… Или переписать и дать экз. составителям? (Вряд ли.) Напишите, пожалуйста, про это.
И. И.[637] считал, что К. И. к старости «получшел»[638]. Возражений не имею, но соображения копошатся. 1) Все в основном хорошие люди к старости «лучшеют» 2) Игн. Игн. почти не знал К. И. Очень издали, очень поверхностно, очень «только знакомый» 3) Игн. Игн-ч смолоду дружил с Виктором Шкловским, который, особенно поначалу, терпеть не мог К. И-ча — и лично, и литературно. И. И. получил К. И. как бы из его рук. Ну, а потом увидел, что дорогой Витя не совсем прав.
_____________________
О гибели Раи Васильевой во всех подробностях я (и Шура) знали уже давно от некоего ее солагерника, вернувшегося в 54 или 56 г. Он у меня был. Да, операция «Кирпичный завод».
PS. За это время у меня было много литературных бед. Сначала в Париже, в типографии, потеряли (!!) II том моих «Записок об А. А.», и мы делали экземпляр заново (три месяца труда моего, Люши и Фины и триста пудов волнений). Потом внезапно, без спроса и вопреки моей воле, в Париже по-французски вышел этот том — искореженный, искаженный и перепутанный[639]. (17 лет моего труда.) Когда я взялась писать письмо протеста в газету «Русская Мысль» — по радио услышала сообщение, что я получила за это французское издание премию Пен Клуба — премию Свободы…[640] Как же протестовать? Оскорблять жюри и 22 авторов, пославших 22 восторженных отзыва? Теперь живу с этой раной в груди и жду, когда выйдет правильный русский текст. А когда — Бог весть и на радость ли? Подождем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});