пойдет дождь. Ветерок сейчас низовой.
— Верно, голубушка! Береженого и бог бережет, — пробормотала старушка и тотчас же зашуршала своими теплыми чувяками по ковровой дорожке.
— Да, вот что, Ирина Васильевна, — тихо обратилась Аня, — вы на всякий случай накажите дома, да и сами запомните, что вас из дому взяли какие-то вооруженные люди, взяли силой оружия. Это может для вас пригодиться впоследствии.
— Хорошо… Спасибо, — ответила Ирина. — Какая ты умница!
Няня принесла пальто.
— Ну, Маланьюшка, прощай, — тихо сказала Ирина, — Смотри здесь дом, и если я задержусь, ты, пожалуйста, не беспокойся. — И, отведя ее в сторонку, прошептала ей наказ Ани.
Встревоженная старуха глядела расширенными глазами им вслед и осеняла их крестным знамением:
— Спаси и сохрани вас матерь божия…
Спускаясь вниз по крутой, узенькой, выложенной крупным камнем улочке, где должен был ожидать их экипаж, Аня тихо говорила Ирине:
— Вас, Ирина Васильевна, повезут к раненым двое мужчин, а мне туда ехать нельзя… опасно. А когда вы вернетесь, разрешите мне прийти к вам домой?
— Непременно, непременно, милая моя. Приходи ко мне всегда как домой…
— А вон, видите, наш экипаж уже стоит! — радостно вздохнула Аня.
Только приблизились они к экипажу с парой крупных черной масти лошадей, как к нему подошли знакомые Ане партизаны. Один партизан что-то говорил с кучером в черной поддевке, подпоясанной красным широким кушаком, другой, живой и бойкий юноша, улыбаясь, пошел навстречу Ирине и Ане.
— Врач?
— Да… Ирина Васильевна. Смотри за ней, как за своими глазами. Держи саквояж с инструментами.
— Можешь быть спокойна, — сказал Петька Шумный.
— Пожалуйста, скорей садитесь, — обратился он к Ирине. Петька старался всячески угодить Ирине, поддерживал ее под руку, помогая сесть в пролетку.
Экипаж на резиновых шинах мягко тронулся, свернул за угол и быстро покатился по многолюдной центральной улице города, уже освещенной электрическими фонарями. Через минуту вслед за ними мчался такой же второй экипаж с двумя партизанами, переодетыми в белогвардейцев. Им было поручено сопровождать экипаж с врачом и выручать его в случае беды.
Был воскресный день. Улицы шумели гуляющей публикой. Прогуливались офицеры, блестели золотые и серебряные погоны со звездочками, с просветами. Были и с полосками, начерченными синим карандашом, и этим отличались чаще всего офицеры-фронтовики, носившие английское обмундирование; как никогда, много пестрело цветных фуражек — гордость белой единой и неделимой власти. Корниловцы щеголяли в красных фуражках, марковцы — в белых, дроздовцы — в синих. Казалось, теперь в городе были одни офицеры и дамы. Никогда Керчь не видала столько полковников и генералов.
Ирина сжалась вся от быстрой езды и молча, исподлобья поглядывала по сторонам.
Наконец шумный центр города остался позади, а впереди расстилалась широкая и длинная Екатерининская улица. Экипаж быстро приближался к широкому молу, где шипели парами катера и огромные пароходы; кругом, на улицах, па площадях возле домов, стояли в тени деревьев, ожидая очереди на погрузку, обозы беженцев. Потом все это, как во сне, исчезло, и навстречу побежали тихие, благоухающие ароматом садики. Это уже последняя окраина города. Вдруг лошади замедлили бег и пошли шагом, мерно постукивая копытами.
— Нет, тут, братишка, гони! — произнес басом высокогрудый матрос, сидевший рядом с Ириной. — Давай полный ход!
— Пускай дух переведут, — отозвался кучер.
Ирина тревожно оглядывалась вокруг.
— Как мы далеко, — медленно проговорила она. — Где же больные? Что, еще далеко ехать? — волнуясь, спросила Ирина сидевшего напротив нее Шумного.
Он, посматривая по сторонам и назад, где маленькой точкой чернел второй экипаж, ответил:
— Нет, недалеко, сейчас приедем!
Ирина вздохнула и замолчала.
Серп молодой луны мчался рядом по чистому и ясному небу; он все, казалось, забегал вперед, словно играл вперегонки.
Они неслись с такой быстротой, что у Ирины захватило дух. Ей казалось, что экипаж вот-вот наклонится и слетит куда-то в овраг. Когда Ирина увидела расстилавшуюся вокруг ровную темную степь, она снова всполошилась:
— Позвольте, господа… куда мы едем? Боже мой, куда вы меня везете?
— Не волнуйтесь, мы уже приехали, — перебил ее Шумный. — Вот уж, рукой подать… — И он с опаской огляделся вокруг, хотя опасные места они уже миновали.
— Подождите! — воскликнула Ирина. — Вы не в каменоломни ли меня везете?
— Именно туда, — пробасил дюжий матрос.
— Стойте! Стойте! — закричала Ирина не своим голосом, который где-то недалеко откликнулся эхом. — Я не поеду… пустите меня! — И она в отчаянии вскочила на ноги и пыталась спрыгнуть с экипажа, но сильные матросские руки удержали ее.
— Что вы? Чего вы боитесь? Вы же к людям едете, — успокаивал ее Шумный.
— Остановите лошадь! Я не поеду!
— Прошу не кричать, — недовольно сказал матрос. — Разъезд белых накличете.
Ирина в отчаянии опустилась на сиденье.
Где-то впереди послышались протяжные звуки гармоники и нестройный хор мужских голосов.
— Слышите, поют… Это наши… Мы уже подъезжаем, — радостно сообщил Шумный. — Вот посмотрите, белеет церковь. Вы не бойтесь, мы доставим вас в город в полной сохранности.
Ирина всматривалась в мрачные, жуткие курганы, раскинувшиеся по огромной территории каменоломен, и страх все больше и больше охватывал ее.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
1
Госпиталь аджимушкайцев находился неглубоко в подземелье, всего лишь в ста метрах от поверхности. Такое расстояние позволяло раненым перебираться по утрам к солнцу и чистому теплому воздуху, облегчало переноску и размещение тяжелораненых в хатенках каменорезов.
Госпиталь разместился в длинном, просторном туннеле, в самом тупике. Здесь, как видно, недавно выпиливался камень, поэтому тупик был белым и чистым, а не серым и заплесневелым, как в старых каменоломнях.
Вдоль стены тупика тянулся невысокий помост из пиленого камня и напоминал собой нечто вроде нар. Край нар приподымался невысоким заборчиком, и это придавало им форму какого-то огромного корыта, куда была настлана солома. На ней-то и лежали раненые люди; лежали они в шубах, шинелях, бушлатах, в пальто.
Не успели спустить Ирину в подземелье, как ее встретил с фонарем молодой человек высокого роста, с продолговатым измученным лицом и живо отрекомендовался ей:
— Дидовченко Николай Семенович. Начальник госпиталя.
Ирина недоверчиво скользнула взглядом по его желтому солдатскому полушубку, взглянула ему в глаза и, кивнув, назвала свое имя.
Дидовченко сердечно пожал ее руку в лайковой перчатке. Он отпустил сопровождающих Ирину партизан и, взяв ее под руку, повел вниз, в госпиталь.
Ирина дрожала мелкой, частой дрожью, словно у нее начался приступ малярии. Лицо побледнело. Дидовченко, видя такое состояние врача, решил не вести ее к больным, пока она не успокоится. Он свернул в первый пересекающий туннель и привел Ирину в какой-то вырез в стене, наподобие огромной ниши, освещенной небольшой коптилкой. Там сидел старик с толстой