Мы с Леной никогда не станем прежними.
Линк и Ридли настолько изменились, что, буквально, по сравнению с прежним своим статусом, стали не от мира сего.
Лив пряталась в библиотеке, с радостью скрывшись на время в безопасности книжных полок. После ночи Семнадцатой Луны я видел ее только однажды. Она больше не была стажером-Хранителем, но, кажется, уже вполне смирилась с этим.
— Мы оба знаем, что я бы не смирилась с ролью стороннего наблюдателя, — сказала она. Я знал, что это так. Лив была астрономом, как Галилео; исследователем, как Васко де Гама; вечным школяром, как Мэриан. Может, даже немного сумасшедшим ученым, как моя мама.
Похоже, нам всем нужен новый старт.
К тому же у меня было чувство, что своего нового учителя Лив любит не меньше предыдущего. Образование Лив было продолжено одним известным бывшим инкубом, проводящим свои дни подальше от людских глаз в Равенвуде или его любимом кабинете, старым призраком бродящим по магическим туннелям в компании Лив и главного библиотекаря Магов — его единственных смертных компаньонов.
Не думал я, что лето обернется таким образом. И надо сказать, что когда дело касается Гатлина, мне не удавалось предугадать будущее. И в какой-то степени я перестал даже пытаться.
Хватит думать, давай, копай.
Я бросил лопату и подобрался к краю могилы, Лена лежала на животе, болтая ногами в старых конверсах, я обхватил ее за шею и целовал, пока все вокруг не начало кружиться.
— Дети, дети, тормозите. Мы на месте, — Линк облокотившись на лопату удовлетворенно взирал на дело своих рук — раскопанную могилу Мэйкона с отсутствовавшим гробом.
— Ну? — мне хотелось побыстрее покончить с этим. Ридли вытащила из кармана узелок черного шелка и вытянула его перед собой.
Линк дернулся назад с такой силой, будто она ткнула ему в лицо горящий факел:
- Осторожнее, Рид! Убери это от меня подальше. Это же инкубий крептонит, помнишь?
— Прости, Супермен, запамятовала, — Ридли сползла вниз могилы, осторожно держа узелок одной рукой, и поставила его на дно пустой могилы Мэйкона Равенвуда. Моя мама спасла Мэйкона с помощью Светоча, но мы своими глазами видели его истинное предназначение — опасной, сверхъестественной тюрьмы, заключения в которой я бы ни за что не пожелал своему лучшему другу. Шесть футов под землей, на дне могилы Мэйкона, было самым подходящим местом и самым безопасным, по нашему мнению, где его можно было спрятать.
- Чистая работа, — сказал Линк, вытаскивая Ридли из могилы. — Ведь так всегда говорят, когда добро побеждает зло в конце фильма?
Я посмотрел на него:
- Ты хоть одну книгу прочел, дружище?
— Закапывай, — сказала Ридли, отряхивая землю с рук. — По крайней мере, я скажу именно это.
Линк бросал и бросал полные лопаты земли через край могилы под контролем не сводящей с нее глаз Ридли.
— Заканчивай уже, — сказал я.
Лена кивнула, сунув руки в карманы:
— Давайте убираться отсюда.
Солнце начало вставать над магнолиями, росшими возле могилы моей мамы. Больше вид ее могилы не причинял мне боли, я знал, что ее там нет. Она была где-то далеко, где угодно, по-прежнему приглядывая за мной. Может быть, в потайном кабинете Мэйкона, или в архиве Мэриан, или в нашем кабинете в поместье Уэйтов.
— Пошли, Ли, — я потянул Лену за руку. — Тьма мне осточертела. Пошли, посмотрим на рассвет.
Мы стали спускаться вниз, побежали со всех ног по зеленому ковру холма словно дети, мимо могил и магнолий, мимо карликовых пальм и дубов, покрытых испанским мхом, мимо неровных рядов могильных табличек, плачущих ангелов и старой каменной скамейки. Я чувствовал, как она дрожит от холодного утреннего воздуха, но никто из нас не захотел остановиться. Мы неслись во весь опор, пока не добежали до подножия холма, почти падая, почти взлетая. Почти счастливые.
Мы не видели золотого свечения, пробивавшегося через щели и просветы земли, набросанной на могилу Мэйкону.
И я не проверил свой айпод в кармане, иначе заметил бы, что в плейлисте появилась новая песня. Восемнадцать Лун.
Но я его не проверил, потому что мне это было неважно. Никто не слушал. Никто не видел. В мире не существовало никого, кроме нас двоих…
Нас двоих и пожилого джентльмена в белом костюме и строгом галстуке, стоявшем на вершине холма, пока солнце не начало вставать, загоняя тени обратно в их склепы.
Мы его не видели. Мы видели гаснущую ночь и расцветавшее голубое небо. Не его подделку на моем потолке, а то самое, настоящее. Хотя оно, наверно, выглядело для нас по-разному. И сейчас мне казалось, что небо для каждого человека выглядит по-своему, неважно какому миру он принадлежит. Как можно знать наверняка?
Пожилой мужчина стал спускаться.
Мы не услышали знакомый звук разрыва времени и пространства, когда он исчез в последний возможный для этого миг ночи — в предрассветном сумраке.
Восемнадцать лун, восемнадцать сфер
Шов срастется сквозь лет препоны
Одна не решила рожденье иль смерть,
Встает над градом День излома…
Эпилог
Слезы Сирены
Ридли стояла в своей комнате в Равенвуде, в той, что раньше принадлежала Мэйкону. Но о прежней комнате напоминали лишь четыре стены, пол, потолок и, вероятно, панельная дверь спальни. Которую Ридли захлопнула с глухим стуком и закрыла на задвижку. Она повернулась лицом в комнату, спиной к двери. Мэйкон решил выбрать другую комнату в Равенвуде, хотя он и без того большую часть своего времени проводил в кабинете в Туннелях. Так что теперь его комната была в распоряжении Ридли, и она тщательно следила, чтобы люк в кабинет в Туннелях под толстой розовой циновкой оставался накрепко запертым. Стены были покрыты граффити, в основном черного и розового цветов, но встречались и всполохи ядовито-зеленой, желтой и оранжевой краски. Текста не было, в основном, всплески, фигуры, эмоции. Гнев чистой воды, заключенный в банке дешевой краски с распылителем, купленной в «Уол-Марте» в Саммервиле. Лена предложила ей свою помощь, но Ридли настояла, что сделает все сама, в своем новом стиле смертной. От запаха краски у нее заболела голова, а яркие пятна создали вокруг истинный хаос. Именно этого она и добивалась, именно так она себя и чувствовала.
Она из всего создавала хаос.
Никаких слов. Ридли ненавидела слова. В основном, они были ложью. Ее двухнедельное заточение в комнате Лены было достаточно долгим, чтобы она возненавидела поэзию на всю оставшуюся жизнь.
Мое бьющееся сердце кровью истекает по тебе…