Я видел только это, но этого было достаточно, чтобы понять, что у нас опять серьезные проблемы — я не знал, как долго может продержаться сверхъестественное силовое поле, особенно если его действительно генерировал Мэйкон.
Лене пора было с этим кончать.
Я посмотрел на нее, ее глаза были открыты, но она смотрела мимо меня.
Лена. Ты не можешь сдаться сейчас. Не тогда, когда…
Не говори этого.
Это твоя Луна Призвания.
Нет. Это ее Луна Призвания.
Неважно. Это твоя Семнадцатая Луна, Ли.
Она взглянула на меня пустыми глазами.
Сарафина позвала ее. Я этого не просила.
Ты должна выбрать, иначе все, кто нам дорог, погибнут сегодня.
Она отвела взгляд.
А что если я не готова?
Ты не можешь бегать от этого, Лена. Больше не можешь.
Ты не понимаешь. Это не выбор, это проклятие. Если я стану Светлой, Ридли и половина моей семьи погибнет. Если я стану Темной, Бабуля, тетя Дель и мои сестры — все погибнут. Разве это выбор?
Я сжал ее покрепче, мечтая, чтобы был способ передать ей мою силу и облегчить ее боль.
— Этот выбор можешь сделать только ты, — я поднял Лену на ноги. — Посмотри, что происходит. Люди, которых ты любишь, бьются сейчас за свои жизни. Ты можешь все это остановить. Только ты.
— Не знаю, могу ли я.
- Почему нет?! — закричал я.
— Потому что я не знаю, что я такое.
Я взглянул ей в глаза, они опять были разных цветов — один был совершенно зеленым, другой совершенно золотым.
— Посмотри на меня Итан. Я Светлая или Темная?
Я посмотрел на нее, и я знал, кто она такая — она девушка, которую я любил, которую я всегда буду любить.
Инстинктивно я сжал золотую книжицу в моем кармане, она была теплой, как будто в ней до сих пор жила частичка моей мамы. Я вложил книжку в Ленину ладонь и почувствовал, как по ее телу распространяется тепло. Я заставил ее почувствовать это — любовь, заключенную любовь, любовь, которая не умирает не смотря ни на что.
- Я знаю, кто ты, Лена. Я знаю твое сердце. Ты можешь мне поверить. Ты можешь поверить самой себе.
Лена держала в руке маленькую книжку, но этого было недостаточно.
— А что если ты ошибаешься, Итан? Откуда ты можешь знать?
— Я знаю, потому что я знаю тебя.
Я отпустил ее руку, мне и подумать было страшно, что что-то может случиться с ней, но я не мог остановить неизбежное.
— Лена, ты должна это сделать. Другого пути нет, я бы очень хотел, чтобы он был, но есть только один путь.
Мы посмотрели вниз, оглядывая пещеру, Ридли посмотрела вверх, и мне показалось, что она нас видит. Лена повернулась ко мне:
- Я не могу позволить Ридли умереть. Я клянусь, она хотела измениться. Я уже так много потеряла. Я уже потеряла дядю Мэйкона.
— Из-за меня.
Они прижалась ко мне, рыдая.
Я хотел сказать ей, что он жив, но я помнил, что сказал мне Мэйкон. Он все еще в стадии Перехода, еще есть вероятность, что в нем осталась Тьма. Если Лена узнает, что он жив, и что ее выбор может вновь его забрать у нее, она ни за что не выберет Свет. Второй раз его убить она не сможет.
Луна была прямо над Лениной головой, скоро придет пора Призвания. Осталось принять только одно решение, и я боялся, что она решать не собирается.
Задыхающаяся Ридли внезапно объявилась на лестнице, она порывисто обняла Лену, оттаскивая ее от меня. Она прижалась щекой к щеке Лены, они все-таки были сестрами, так или иначе. И всегда будут.
— Лена, послушай меня. Ты должна выбрать.
Лена с болью отвела взгляд. Ридли обхватила ее лицо ладонями и заставила посмотреть себе в глаза. Лена тут же заметила перемену:
— Что с твоими глазами?
— Неважно. Слушай меня. Я хоть раз сделала что-то великодушное? Я хоть раз разрешила тебе сидеть на переднем сиденье? Я хоть раз, за все шестнадцать лет, оставила для тебя последний кусочек торта? Дала тебе хоть раз поносить мои туфли?
- Я всегда их терпеть не могла, — слезинка скатилась по Лениной щеке.
— Врешь, ты их обожала, — улыбнулась Ридли и вытерла слезу Лены своей исцарапанной и окровавленной рукой.
— Что бы ты ни говорила, я этого не сделаю.
Они смотрели друг другу в глаза.
— Во мне нет ни грамма альтруизма, и я теперь говорю, что ты должна это сделать.
— Нет.
— Поверь мне. Так будет лучше. Если во мне все еще есть Тьма, ты сделаешь мне одолжение. Я больше не хочу быть Темной, но я еще не слетела с катушек, чтобы захотеть быть Смертной. Я — Сирена.
В Лениных глазах мелькнула догадка:
— Но если ты Смертная, ты не…
Ридли покачала головой:
— Неизвестно. Если в твоей крови все еще есть Тьма, то кто знает… — она замолчала.
Я вспомнил, что сказал Мэйкон: «Тьма не оставляет нас так быстро, как нам бы того хотелось».
Ридли крепко обняла Лену.
— Ну, подумай, что я буду делать еще целых семьдесят или восемьдесят лет? Ты можешь себе представить, что я буду болтаться в этой Гат-дости, упражняться в сексе с Линком на заднем сиденье его Колотушки и осваивать духовку? — она отвела взгляд, ее голос дрожал. — В этом чертовом городишке даже нормальной китайской еды нигде не достать.
Лена крепко держала Ридли за руку, Ридли сжала ее руку, а потом медленно, палец за пальцем, отпустила ее и переложила в мою ладонь.
— Позаботься о ней, Соломинка.
Ридли исчезла на ступенях еще до того, как я успел ей сказать хоть слово.
Я боюсь, Итан.
Я здесь, Ли. Я никуда не уйду. Ты сможешь пройти через это.
Итан…
Ты сможешь, Ли. Выбери Призвание. Никто не должен показывать тебе путь, ты сама его знаешь.
И в этот момент к моему голосу присоединился еще один, из бесконечной дали и в то же время такой близкий, голос моей мамы.
Вместе, в этот один единственный миг, что у нас был, мы с мамой сказали Лене не то, что она должна сделать это, а то, что она может это сделать.
Выбери Призвание, сказал я.
Выбери Призвание, сказала моя мама.
Я — это я, сказала Лена. Я сама.
Ослепляющий поток света полился на нас с луны, словно огромный бур, он обрушился на нас, сотрясая камни в стенах. Я не видел ничего, кроме лунного света. Я чувствовал, как меня волнами накрывают Ленины боль и страх. Каждая утрата, каждая ошибка сплетались в ее душе в ее собственную татуировку, сделанную из гнева и отрицания, боли разбитого сердца и слез.
Лунный свет, чистый и ослепительный, наполнил пещеру. На минуту я ничего не видел и не слышал вокруг. Потом я смог опять взглянуть на Лену, по ее щекам катились слезы, глаза блестели, они вновь обрели свой первоначальный цвет — один был зеленым, другой — золотым.