для огневой установки. И нигде кроме нашего завода его не сумели бы сделать таким совершенным.
– А артиллерист сидит здесь? – Салли поразила твердость собственного голоса.
– О, нет. Его место в самой середине. Прошу за мной.
Двигаясь с большой грацией, несмотря на массивную фигуру, он боком протиснулся в проход. Четыре или пять шагов отделяли их от еще одной рубки, где места было всего лишь на одного. Почти всю ее занимало вращающееся кресло; полированная панель из красного дерева щеголяла массой рычажков и переключателей; над головой светила электрическая лампочка. По обе стороны кресла начинались металлические стеллажи и тянулись во тьму: Салли смогла разглядеть на них ряды и ряды посверкивающих патронами лент. Здесь было очень жарко.
– А как же пулеметчик видит, куда стрелять? – поинтересовалась она.
Он протянул руку куда-то вверх и потянул за ручку, на которую она не обратила внимания. С потолка бесшумно соскользнула широкая трубка с прикрытым тканью окуляром.
– Искусно расположенные зеркала дают ему возможность смотреть через фальш-трубу на крыше вагона. Обзор круговой, на все триста шестьдесят градусов; видимость очень хорошая; управляется поворотным механизмом. Это мое собственное изобретение.
– То есть пушка сейчас готова стрелять? – уточнила Салли.
– О, да. Мы готовы продемонстрировать ее в деле на стрельбище – завтра, для гостя из Пруссии. Вы можете пойти со мной. Гарантирую, вы в жизни ничего подобного не видели. Я хочу показать вам трубы, Салли. Эта рубка окружена в общей сложности пятью с половиной милями труб! Стрелок сообщается с инженером посредством сигнального телеграфа, а огневой рисунок контролирует вот этими рычажками, – видите? К стрелковой установке подсоединен жаккардовый механизм: выбирая схему по этой диаграмме – инструкции он получает по электрическому телеграфу, вот он, – артиллерист может вести огонь тридцатью шестью различными способами. Салли, с самого начала времен, свет не видывал ничего подобного. Это самое прекрасное устройство, какое только создавал человеческий гений…
Она постояла молча; в голове шумело от жары.
– А боеприпасы в готовности? – спросила она наконец.
– В абсолютной. Пушка может стрелять в любую минуту!
Он стоял, прекрасный и победоносный, на единственном пятачке свободного пола и опирался рукой о спинку кресла; она – в устье прохода. Великая холодная ясность окатила ее волной, неся чувство свободы и облегчения. Настал миг, ради которого она и пришла.
Салли сунула руку в саквояж, достала из внутреннего непромокаемого кармашка маленький бельгийский пистолет и большим пальцем взвела курок.
Беллман услышал щелчок. Он посмотрел на руку, потом обратно, в лицо. Она спокойно встретила его взгляд.
Лицо Фреда под дождем… его нагие руки в свете свечи… его смеющиеся зеленые глаза…
– Вы убили Фредерика Гарланда, – произнесла она, уже во второй раз за сегодняшний вечер.
Беллман открыл было рот, но Салли подняла дуло чуть выше.
– Я любила его, – продолжала она. – С какой стати вы решили, что способны его заменить? Сколько бы я ни прожила на свете, его не заменит никто и ничто. Он был хорошим, отважным человеком, и он верил в человеческую доброту, мистер Беллман. Он понимал вещи, которых вы не поймете никогда: порядочность, демократию, истину, честь. От всего, что вы наговорили у себя в кабинете, мне сделалось дурно, холодно и страшно – потому что мне на мгновение показалось, что вы правы. Относительно всего – и людей, и мира. Но, к счастью, это не так. Вы ошибаетесь. Возможно, вы сильны, хитроумны и влиятельны. Возможно, вы думаете, что постигли, как мир устроен и работает на самом деле, – но вы неправы, потому что не понимаете, что такое верность, что такое любовь… И вы однозначно не понимаете таких людей, как Фредерик Гарланд.
Он буквально прожигал ее взглядом, но Салли собрала остатки сил и глаз не отвела.
– И неважно, насколько вы могущественны, – да контролируйте вы хоть весь мир, дайте людям школы, больницы и спортивные площадки, в которых они, по-вашему, нуждаются… пусть даже все будут здоровы и богаты вашими стараниями, а в каждом городе планеты будет стоять ваша статуя – вы все равно будете неправы, потому что мир, который вы хотите создать, будет основан на страхе, обмане, убийстве и лжи…
Он шагнул к ней; взлетел огромный кулак. Она не шелохнулась, только еще повыше вздернула пистолет.
– Не шевелитесь! – ее голос снова задрожал; ей пришлось взяться за пистолет обеими руками. – Я пришла сюда, чтобы получить назад деньги моей клиентки. Еще в первую нашу встречу я сказала вам, что получу их, – и получила. Выйти за вас? Ха! Да как вы посмели решить, что стоите так дорого? На свете был только один человек, за которого я бы вышла, и вы его убили, и…
Мысли о любимом хлынули назад, в сознание, и она захлебнулась неистовым рыданием. Беллман растворился в потоке слез. Фред встал рядом, и она прошептала прерывающимся от муки голосом:
– Я хорошо сказала, Фред? Я все сделала правильно? Скоро увидимся, милый…
И, наставив пистолет на полки с пулеметными лентами, она спустила курок.
Когда раздался первый взрыв, Джим висел на ограде, цепляясь свободной рукой за плечо Маккиннона. Они брели вдоль периметра: охранник отказался даже выходить из будки на их крики. Дождь хлестал тысячами тонких кнутов.
Сначала до них донесся приглушенный раскат, как от грома. Через пару секунд за ним последовал второй, глубокий, утробный «бум». Они схватились за решетку, стараясь что-нибудь разглядеть сквозь потоки воды, и увидели слева вспышку. Из дверей одиноко стоящего здания ударила струя огня.
Мгновенно завопил сигнал тревоги. Из ближайшего освещенного строения высыпала толпа людей – только чтобы быстро нырнуть обратно, потому что за первыми взрывами последовала россыпь других, поменьше.
– Она все-таки сделала это! – простонал Джим. – Так и знал, что она задумала что-то сумасшедшее. Ох, Салли, Салли…
Здание, в котором обитала паровая пушка, дико накренилось. Им было хорошо видно всю сцену в свете фонарей в руках у снова начавшей собираться толпы и огня, лизавшего изнутри дверной проем. По воплям, крикам и атмосфере всеобщей паники Джим понял, что там боятся дальнейших взрывов. Воздух звенел от колоколов; вскоре пожарная сирена добавила к общей какофонии свой достойный банши вой.
Джим потряс Маккиннона за плечо.
– Скорей! Смотри, они открывают ворота! Мы найдем ее, Маккиннон, мы ее оттуда вытащим!
И он припрыжку захромал назад, словно какой-нибудь демон-калека. Маккиннон закачался на месте, постанывая от страха, потом все-таки взял себя в руки и припустил следом.
Последовали три часа хаоса и гнева. Три часа они продирались через завалы рухнувших архитектурных конструкций, расшвыривали искореженные куски металла, битый кирпич, обломки дерева. Три часа они жгли себе руки, ломали ногти и обдирали костяшки. Три часа метались между внезапными вспышками надежды и нарастающим грузом отчаяния.
Пожарную бригаду вызвали тотчас же. С помощью местной аварийной команды основной очаг возгорания