Ирейн вздохнула и помешала пряное вино по часовой стрелке — нельзя позволять ему закипать, но при этом надо прогреть достаточно, чтобы вкус всех специй раскрылся сполна. Она не готовила глинтвейн... сколько? Десять лет? Больше? Да, намного больше. С того самого дня.
— Ты! — кричала мать. — Ты украла мой рецепт!
— Мам, ну что ты? Ты же сама меня учила, — она не поняла тогда.
Ещё нет.
— Кто ты такая? Что ты делаешь на моей кухне? Где моя дочь?
— Мама, осторожно, он горячий... Не трогай! Дай, я помогу!
— Уйди от меня! Уйди! Убивают!.. Ирейн, где ты?!
— Ирейн? — руки Тира обвились вокруг талии. — Сердце моё, что произошло? Почему ты так печальна?
— Это рецепт идеального глинтвейна, — сказала она, прижавшись к нему спиной. — Погрустить, когда готовишь, вспомнить старые обиды и ссоры — чтобы забыть, когда сделаешь первый глоток. Это, знаешь ли, для горечи. Так уж кухня устроена, что без горькой нотки сладкое становится приторным.
— О, — сказал дракон с любопытством. — Звучит разумно, а пахнет — потрясающе! Ты уже упоминала этот напиток, и он, судя по всему, стоит уважения.
— Да, — улыбнулась Ирейн. — Давно не готовила, но с тобой хочу его выпить.
— Это честь, — молвил дракон серьёзно. — Я рад, что тебе... нравится в Предгорье.
— Здесь есть ты, — сказала она просто. — Пока ты слышишь мои слова, пока считаешься с мнением, пока любишь меня — мне будет нравиться в Предгорье. И к слову, об этом... хочу завтра поучаствовать снова в этих ваших драконьих посиделках. Можно?
— Конечно, — дракон буквально лучился счастьем. — Разумеется, я буду рад!
«Нет, — подумала Ирейн. — Он порой ошибается, но все же не ищет во мне комнатную собачку. Какая удача, что и я ищу любимого, а не хозяина».
*
Следующие драконьи посиделки она провела в ожидании подходящего момента. Тир чувствовал её волнение и явно не понимал причину, но Ирейн не хотела ему все объяснять — это лишь её партия, он не должен вмешиваться.
Момент представился, когда Аки спросила:
— Моя Княгиня, довольны ли вы новым гардеробом?
— Да, — сказала Ирейн. — Он роскошный, вы очень добры ко мне. Даже слишком.
— Право, моя Княгиня, это такие пустяки...
— Нет, — вздохнула Ирейн. — Я много думала и пришла к выводу, что вы ко мне слишком добры. Это не дело. Вот ты, господин Казначей.
— Да, моя Княгиня? — и снова никаких эмоций. Нет, до чего же хорош!
— Помнится, ты говорил, что я тебе не нравлюсь, — протянула она с капризной ноткой в голосе.
Аки ободряюще кивнула. Ос таращился в небо. Ми опустила глаза. Ис улыбнулся шире. Тир вскинулся.
— Ар, — голос князя ничего хорошего не предвещал.
— Это ничего, — сказала Ирейн. — Ты мне тоже не нравишься, господин Казначей. У тебя мерзкий характер, знаешь же? Думаю, тебе часто так говорят. Потому-то я хочу взвалить на тебя работу — у нас говорят, что труд исправляет характер.
— Вот как? — кажется, Казначей слегка растерялся. Есть!
Ирейн почувствовала удовлетворение — пусть мелочная месть, но все же.
— Да, — сказала она. — Думаю ты, в отличие от госпожи Аки, не будешь меня жалеть. Господин Казначей, прошу подобрать мне учителей по всем тем предметам, которые, на твой взгляд, мне стоило бы знать.
За столом стало очень тихо. Изумление Тира накрыло её с головой. Даже Ос, который раньше рассматривал облака, перевёл на неё взгляд.
— Моя Княгиня, — Казначей довольно прищурился. — Если я за это возьмусь, у вас будет крайне мало свободного времени. И... я не особенно мил, в отличие от госпожи Аки.
— Пытаешься отлынить от работы? — хмыкнула Ирейн. — Спихнуть на госпожу Аки? Сам отдыхать, а баба пусть работает? Не выйдет! Ты этим займешься. Я так хочу.
В очах дракона заплясали весёлые искры азарта.
— Да, моя княгиня, — склонил голову он. — Да будет все по воле вашей.
Присутствующие безмолвствовали и смотрели на неё так, будто та самая собака все же заговорила.
— Прошу прощения, — ленивый голос Оса разорвал безмолвие. — Я весьма и весьма загружен, но... Ар, рассмотри мою кандидатуру в качестве преподавателя интриг для её светлости. Быть может, я подойду?
Её затопило изумление Тира, а ещё — его гордость.
И она почувствовала себя победительницей. Да, быть может, это была очень маленькая победа, первая из многих необходимых.
Но первый шаг всегда самый сложный. И он — сделан.