были сделаны немного спустя. Конечно, сапер на то и сапер, чтобы быстро открывать дорогу всем – будь то пехотинец на своих двоих с винтовкой или стальная махина на гусеницах с пушкой. За промедление и на сапере лежит вина. Но оказалось, что и командарм Масленников излишне поторопился. Он недооценил огневую систему немцев и, не дожидаясь, когда будут готовы колонные пути, пустил днем танки по шоссе. Говоров всем нам дал свирепую нахлобучку. Но, возможно, военные историки будут критиковать и его за то, что он очень уж торопил командарма, боясь упустить момент ввода танков с самоходками.
Линдеман, видимо, понял теперь, какие крупные силы готовятся для наращивания нашего первого удара. Вечером поступили сведения, что из Стрельны и из поселка Володарского началось передвижение гитлеровцев в сторону Красного Села. Если не принять мер, то замысел командующего – быстро изолировать и уничтожить стрельнинскую группировку – окажется невыполнимым.
На командных пунктах Федюнинского, Масленникова и в Смольном вновь царит высокое напряжение. Решено вводить в бой части из вторых эшелонов армий: во Второй ударной – 108-й стрелковый корпус и 152-ю танковую бригаду; в 42-й – 291-ю дивизию и снова подвижную танковую группу.
Говоров приказал мне усилить дивизии штурмовыми саперными батальонами из инженерного резерва фронта. 17-я штурмовая инженерно-саперная бригада полковника Н. А. Руя, прибывшая по решению Ставки на наш фронт десять суток назад, пошла в бой на красносельском и дудергофском участках.
Ночью я поехал с Кирчевским к Симоняку. Его корпусу придавалось три таких батальона.
Горько знакома дорога через Рехколово, Виттолово, Кульму на Николаевку! Здесь летом сорок первого года на наших глазах фашистские летчики-убийцы с бреющего полета расстреляли около двухсот женщин, рывших противотанковый ров. На этом же рубеже оборонялись народные ополченцы и минеры Петра Евстифеева и Петра Заводчикова со связками гранат и бутылками горючей смеси, встречая танки с крестом на бортах.
Тогда зарево пожаров поднималось за спиной отходивших с боями войск и покидавших поселки жителей. Сейчас оно перед нами.
Ночь, подсвеченная заревами, наполнена грохотом, гулом канонады. По небу все время шарят прожекторы. На дороге, по которой двигаются машины, орудия, колонны пехоты, никто не обращает на это внимания. В перебранке водителей, попавших в пробку, слышится прежде всего нетерпеливое: „Вперед! Вперед!“.
Сражение идет уже на более широкой полосе. 64-я гвардейская дивизия Романцова выбивает гитлеровцев из Большого лагеря и станционного поселка в Красном Селе. Правее на слободу Павловскую вышла 291-я дивизия Зайончковского; еще правее – на Константинову и Горелово – пробиваются части 125-й дивизии Фадеева.
К новому командному пункту Симоняка нас провел корпусной инженер подполковник Б. К. Наумов. Мы подошли к бывшему немецкому блиндажу, около которого валялись обычные атрибуты окопного быта гитлеровцев: порнографические открытки, игральные карты, бутылки из-под шнапса.
Николай Павлович тяжеловато поднялся из-за стола, застегнул распахнутый китель. Он сильно поседел осенью прошлого года, когда узнал о гибели жены и сына. Был сбит самолет, в котором они летели, возвращаясь в Ленинград из эвакуации. В углах рта у Симоняка лежали и сейчас глубокие суровые складки. После трех бессонных суток лицо осунулось.
Пришел начальник штаба корпуса, старый ханковский боевой друг Симоняка – Иван Ильич Трусов. Мы заговорили о штурмовых саперных батальонах.
– Посмотрел я на них, – сказал Симоняк. – Ну что, друзья… Сам воевал в семнадцать лет, но то ли я постарел, то ли что-то другое, а не лежит душа бросать с ходу этих штурмовиков на Воронью гору. Половина из них – пареньки девятнадцатилетние, двадцать пятого года рождения.
– За чем же дело стало, Николай Павлович? Обойдитесь пока без них, – предложил Кирчевский. – Пусть немного обстреляются.
– Я, может, и обошелся бы. Да вот командарм сегодня сказал, чтобы завтра же Воронья гора была взята. Предупредил, что к вечеру сам туда переберется со штабом. Правда, все мы так поступаем. Я вот на квартиру Щеглова хочу перейти, чтобы он скорее вперед пошел, а он – к командиру полка Афанасьеву…
– У Щеглова большие потери, – сообщил Трусов, – а Афанасьеву свой полк впору в два батальона сводить.
– Ну вот, а Щеглов вынужден его в голову ставить для штурма Вороньей горы. Нет, придется, видимо, посылать ваших штурмовиков. Да и Афанасьев – сам вчерашний сапер, надеюсь, он правильно определит их место в этом бою. Кстати, помните, как получилось со строителями-саперами на Ханко? – Симоняк улыбнулся знакомым прищуром узких, с азиатским разрезом глаз.
Как не помнить! Пожалуй, Симоняк, Трусов, Кирчевский и я впервые после Ханко встретились вчетвером. В ту пору, когда мы приехали начинать строительство дотов на Ханко, Анатолий Афанасьев, румянощекий ясноглазый юноша – слушатель Инженерной академии, нежданно-негаданно для себя стал командиром стрелкового батальона бригады Симоняка, а строители дотов – пехотой…
На следующий день мы узнали, что 63-я гвардейская дивизия двумя полками, куда вошел и 84-й штурмовой саперный батальон старшего лейтенанта Блохина, штурмовала Воронью гору и безуспешно. После этого Щеглов стал готовить ночную атаку.
В самом Красном Селе бои шли уже на вокзале, в центре города, в развалинах Бумажной фабрики. Пытаясь отстоять красносельскую ключевую позицию, Линдеман бросил в бой части 61-й пехотной дивизии, выдвинутой в начале из Мги в Гатчину. Немцы взорвали виадук, плотины на реке Дудергофке и между озерами, минировали и разрушили многие здания.
Утром 19 января штаб 42-й армии донес, что два полка 63-й дивизии одновременным ночным ударом с севера и с юга окружили и уничтожили гитлеровский гарнизон на Вороньей горе. А в середине этого дня начался штурм Красного Села. Встречные действия двух армий в течение этих суток непрерывно наращивались. Генерал И. И. Федюнинский ввел в бой 108-й стрелковый корпус М. И. Тихонова и 152-ю танковую бригаду. В ночь на 19 января в стык 125-й и 64-й гвардейских дивизий под Красным Селом были введены части 123-го стрелкового корпуса генерала Г. И. Анисимова.
Разрушенное здание вокзала
С этого момента произошел окончательный перелом. Части 291-й дивизии вместе с гвардейцами Симоняка закончили уничтожение противника на Дудергофских и Кавелахтских высотах, а через Красное Село на Русско-Высоцкое и Кипень двинулись две танковые бригады и два самоходных артиллерийских полка. Вражеские войска начали спешно отходить из создающегося „мешка“.
И вот вечером 19 января после взятия частями 43-й дивизии Ропши произошла, наконец, встреча войск Второй ударной армии и 42-й. Этот торжественный момент был зафиксирован специальным актом прямо на поле боя. Исторический документ подписали полковник И. М. Турьян, подполковник И. К. Хармышев, подполковник Черныш, лейтенант М. П. Фисенко и другие»[176].
Изложив вкратце ход боев, представив воспоминания непосредственных участников, уместно дать слово и противной стороне. Один