Телези, на дороге, ведущей из Петергофа на Гатчину, танкисты заметили отходящую колонну вражеских войск. Комбриг, не теряя драгоценного времени, атаковал противника. Внезапный удар танкистов был столь ошеломляющий, что фашисты не успели опомниться. Противник был полностью разгромлен и уничтожен.
А через некоторое время в селе Русско-Высоцком танкисты соединились с нашими войсками, наступавшими от Ораниенбаума. Петергофско-стрельнинская группировка противника была окружена, а затем и уничтожена. В разгроме ее участвовали танкисты 1-й танковой бригады полковника В. И. Волкова, 30-й гвардейской танковой бригады полковника В. В. Хрустицкого, 152-й танковой бригады полковника А. З. Оскотского, 220-й танковой бригады полковника В. Л. Проценко»[174].
Так плавно мы переходим к воспоминаниям участников событий. Одним из самых известных источников в этом роде являются воспоминания П. Н. Лукницкого – писателя и военного корреспондента ТАСС:
«Ночь на 15 января.
В 12.30 ночи вернулся домой на „пикапе“ с Охты, из редакции газеты 42-й армии. За день побывали мы в трех дивизиях (45-й, 63-й и 64-й) 30-го гвардейского стрелкового корпуса генерала Н. П. Симоняка.
Общее положение: наступают стрелковые корпуса генералов Н. П. Симоняка, Н. И. Алферова (оба хорошо действуют) и еще один – 110-й. Корпус генерал-майора Трубачева и другие соединения – в резерве. Сегодня в бой вступило Белгородское танковое соединение. До этого танки на участке от Финского залива до среднего течения Невы почти не действовали.
Авиация? Летная погода была только утром, но наши самолеты бомбили и штурмовали немцев весь день.
Я беседовал с офицерами-штабистами 109-го стрелкового корпуса генерал-майора Алферова. Много интересного. Мощь позавчерашней артподготовки была удивительной. Насыщенность артиллерией небывалая на Ленинградском фронте. Так, на участке наступления одного только корпуса Н. И. Алферова – тридцать артиллерийских полков, кроме РГК и минометно-артиллерийских подразделений. На каждые десять бойцов пехоты приходилось одно орудие. Силища просто невероятная!
В штабе корпуса Н. И. Алферова 15 января во время артподготовки было страшное напряжение: встанет или не встанет пехота? Все дивизии разом, в 11.00, встали, с безупречной храбростью пошли в атаку. В центре сразу – успех. 125-я дивизия 109-го корпуса и ее сосед, 64-я дивизия гвардейского корпуса Н. П. Симоняка, прорвали немецкую оборону и устремились в ее глубину. В прорыв, в направлении на Константиновку, немедленно были брошены другие дивизии. На флангах же (Пушкин и Урицк) огневое сопротивление немцев не было сломлено до конца. Здесь произошла задержка, и были большие жертвы. Под Урицком, например, запоздали с вступлением в бой танки и не сумел выполнить боевой приказ командир одного из стрелковых полков, чем подвел и свой полк, и соседей. По приказу Командования этот командир был расстрелян.
Сегодня, 17 января, под Урицком положение выправлено, там, в частности, очень хорошо действуют лыжники.
Успех сегодня и под Пушкином, взято с участием танков Александровское.
Приказ: в ночь на 17 января взять Красное Село и штурмовать Воронью гору.
Сегодня к вечеру пехота и танки прорвались к окраине Красного Села. Идет ожесточенный бой.
Бой за Красное Село.
18 января.
Красное Село и Воронья гора еще не взяты: это, пожалуй, наиболее мощный укрепленный район немцев. Воронья гора – господствующая над всей местностью высота, с которой немцам удобнее всего просматривать Ленинград и наши позиции от Финского залива до Пулкова и обстреливать город из тяжелых дальнобойных орудий. Поэтому за два с половиной года немцы и укрепили ее особенно сильно, превратив вместе с прилегающими к ней высотами и городом Красное Село в важнейшую крепость на левом фланге своего фронта.
Как и все корреспонденты, мечусь по городу, ищу транспорт, добиваюсь пропуска, стремясь уехать на фронт…
Четыре дня варварских обстрелов города. В ответ стрельба с кораблей Невы и с кронштадтских фортов тяжелыми. Слухи, догадки; у многих, не знающих обстановки на фронте, сомнения. Я знаю все главное.
В середине дня 19-го выехал в фургоне-грузовике редакции „Удара по врагу“.
Рыхлый, разжиженный снег. По Международному проспекту множество грузовиков – на фронт. Застава. Путь в Пулково. Темнеет быстро. Взлеты осветительных ракет в районе Пушкина. Слева – всполохи, сзади, над Ленинградом, – тоже. Впереди зарево вспышек.
Пулковская гора. Сплошные воронки и ямины. Траншеи, надолбы, развалины обсерватории. До Пулкова заторов на пути нет. Линия светляков сзади – прикрытые и полные фары непрерывного потока машин в обе стороны. Немецкий передний край – бывший, прорванный 15-го. Угадываемые в ночи очертания траншеи, снежные поля, кое-где изглоданные осколками деревья. Нигде никаких домов. Только землянки, блиндажи, воронки. Виттолово, перекресток, резкий скачок, выбитая на обломанном мостике рессора. Стоянка – час, починка рессоры. Таскаю зарядные ящики, что-то опасливо вынимаю из них, но кажется – дымовые шашки. Ящики – под машину. Кругом (осторожно!) минировано.
Мы едем в Красное. Взято или нет? Никто не знает. Красноармеец, ждущий каких-то машин из Ленинграда, неопределенно роняет: „Кажется, взято!“.
Путь дальше. Грузовики с солдатами, боеприпасами, продовольствием, амуницией, цистерны, тягачи с пушками, длинные стволы дальнобойных орудий, зенитки, противотанковые пушки, танки – большие и малые, броневики, санитарные машины, сани с лошадьми, розвальни, „эмки“ и штабные жучки-машины, фургоны на колесах и фургоны на полозьях за тягачами, пешеходы с волокушами, кое-кто прицепился к пушкам. Мигание фар, вспыхивающих и тухнущих. Ощущение колоссальной технической мощи.
Ближе к фронту – все больше машин. Пять метров пути – полчаса стоянки, черепаший ход. Свалившиеся в канаву тягач, танк, несколько грузовиков. Беганье шоферов, солдат, офицеров, беспорядок, ругательства – а, в общем, терпеливое ожидание у гигантских пробок, запирающих движение в обе стороны.
Дорога в воронках. Огромные воронки от наших авиационных бомб. Немецкой авиации нет. Днем появлялись два немецких самолета, низко, чуть не касаясь автомашин, выныривали сбоку от Пушкина, били по колонне из пулеметов. И это все. Нет и обстрела, странная тишина впереди.
С удивлением видим: дома. Их только четыре на всем пути до Николаевки. Вновь начинают попадаться деревья, одиночные, изуродованные. Дальше – больше. До войны здесь, вокруг деревень, шумели живописные рощи. А где же теперь эти „освобожденные от гитлеровцев населенные пункты“ – Кокколево, Новый Суян, Виттолово, Рехколово?.. Их нет – только темная снежная пустыня. Огромная ночь, пожары, дорога и где-то в стороне от нее – фашисты. Никто не знает точно, где именно. И потому – ощущение враждебной таинственности этой бескрайней ночи.
Вот, наконец, здания на взгорке. Это – Николаевка. Уцелевшие силосные башни и какой-то дворец. Кругом биваки: костры в снежных ямах, траншеях, канавах. В примаскированном, а то и в откровенном свете автомобильных фар, костров, чадящих горелым автолом факелов очертания людей фантастичны. Эти люди, пристроившись в снегу кто как смог, варят еду, сушат портянки, дремлют, ждут, хлопочут…
Первое впечатление от Николаевки: когда подъезжали, слева огромный взрыв – взлетел