оставить на позициях.
В тот же день, когда немецкие части оставили развалины Новгорода, наблюдательные посты артиллерии также покинули последние высоты, с которых были видны башни, фабричные трубы и портовые краны и с которых можно было корректировать огонь по Ленинграду. Советский Ленинградский фронт установил наземную связь с Ораниенбаумским плацдармом на глубину 20 километров. Не оставалось сомнения в том, что заканчивались последние дни 900-дневной борьбы за Ленинград.
Внутренние фланги L корпуса и III корпуса СС вынуждены были отойти на юг, 170-я и 126-я дивизии оставили Красное Село. 11-я дивизия вела бои восточнее Красногвардейска, 61-я дивизия – западнее Кипени, примыкая к 10-й полевой дивизии люфтваффе. В ночь с 19 на 20 января 126-й дивизии, оказавшейся в окружении, удалось вместе с частями 9-й полевой дивизии люфтваффе и разрозненными частями других соединений совершить прорыв на юг под командованием полковника Фишера.
В эти дни погода была неустойчивой: холод, снегопад и оттепель сменяли друг друга, солдаты мучились от пропитанной сыростью обуви и зимней одежды, от недосыпания, от отсутствия горячей пищи и соответствующих укрытий. На дорогах скапливались обозы, техника и машины с ранеными вперемежку с колоннами беженцев, покинувших свои жилища, среди них были многие, кто уже не хотел оставаться при большевистском режиме (по нашим сведениям, местное население, как уже отмечено ранее, угонялось в Прибалтику и Германию еще в 1943 г. – В. П.). В воздухе постоянно кружили советские истребители-бомбардировщики, сбрасывавшие свой смертоносный груз на машины и людей; перед глазами солдат открывались картины, которые еще не довелось наблюдать им на Северном фронте за все время боев между Волховом и Ленинградом. В тылу собственного фронта наблюдались случаи бегства и паники, всевозможные слухи распространялись с быстротой молнии, но там, где обозами и колоннами руководили опытные и энергичные командиры, спокойствие сохранялось.
Когда 24 января 215-я пехотная дивизия вынуждена была покинуть свои позиции под Пушкином, Дудергофская возвышенность, Красное Село и Красногвардейск были уже в руках русских, за ними полыхали пожарища отвоеванных деревень, Пушкин горел со всех сторон. Левый фланг оказался подвешенным в воздухе, а путь через Ижорскую позицию необходимо было сначала отвоевать с боями. 26 января была достигнута Вырица, где из-за колонн образовался большой затор. Русские продолжали преследование, одной ударной группе лишь с большим трудом удалось покинуть командный пункт XXVI армейского корпуса. Оценка обстановки, принятие решения и отдача приказа командующего корпусом, который, будучи еще командиром 1-й дивизии, получил дубовые листья к Рыцарскому кресту, несомненно, были продиктованы сложившейся ситуацией, когда он отдал распоряжение об уходе из Вырицы на следующую ночь, предварительно приказав уничтожить большое количество машин и техники.
Так, 27 января начался изнурительный отход пеших подразделений на юг по железнодорожной насыпи, в то время как колонны машин двигались через Сиверскую. Утром 28 января многие усталые солдаты смогли уехать в неотапливаемых вагонах трех товарных составов. В переполненных вагонах швабские солдаты пели хриплым голосом песню о своей родине: „На швабской железной дороге…“.
26 января положение еще более ухудшилось. Из-за распада соединений и нарушения связи стало невозможным единое командование войсками. Натиск противника, прежде всего на обоих флангах армии, неблагоприятные условия местности, на которой практически отсутствовало дорожное сообщение, привели к тому, что войска стали разделяться на отдельные боевые группы, имевшие различный состав и боеспособность. Очень большими были потери среди командиров и офицеров, личный пример которых до некоторой степени способствовал сплоченности солдат. Были дивизии, в которых погибли все командиры гренадерских полков и большинство командиров батальонов. Были также пехотные дивизии, насчитывавшие всего лишь 500 человек. Из обозов и колонн бойцов брать уже было нельзя»[177].
Невозможно оставить эти воспоминания совсем без комментариев. В тексте явно заметно важное противоречие. Он начинается с традиционных сетований на неправильное командование Гитлера и недостаток ресурсов, необоснованные запреты на отступления, и намеки на то, что если бы война велась «по правилам», то, несомненно, была бы выиграна. Как и данное сражение. Тут, как и во многих других воспоминаниях немецких солдат и офицеров, роль Красной армии оказывается нивелирована. Однако, если вчитаться в описание битвы, становится ясно – даже пристрастный взгляд противника отмечает хорошую организацию советских войск, невероятную силу, концентрацию (и это при наступательных операциях на других фронтах). Фактически это признание победы над собой. Да, собственно, и сетования на нехватку ресурсов и резервов – это тоже признание поражения в вой не, которая пошла не по плану и не закончилась блиц-кригом.
О том, как выглядело освобожденное Красное Село, рассказывает в своих воспоминаниях знаменитый снайпер Иосиф Пилюшин:
«Первые километры, пройденные по освобожденной земле… Вокруг все разрушено. У каждого из нас одно желание: скорее увидеть мирных советских граждан. Но никто не выходил на дорогу, чтобы встретить своих освободителей. Проходя по улицам деревень, мимо обгоревших труб, торчавших к небу, мы ускоряли шаг. Найденов тронул меня за руку:
– Осип, неужели всех наших людей уничтожили гитлеровцы?.. Хотя бы собака побрехала, и то на сердце легче было бы.
– Во время боев люди попрятались. Утихомирится – вернутся.
– Куда?
– К этим обгоревшим трубам, Сережа, и построят новые дома. Когда будем возвращаться домой, увидишь.
Красное Село мы прошли на рассвете. Здесь сохранилось несколько домов. На окраине города, справа от кладбища, стояли немецкие крупнокалиберные пушки, обстреливавшие Ленинград. Некоторые из них были сдвинуты со своих позиций или опрокинуты. Поодаль от кладбища – аккуратные ряды могил немецких солдат. Около домика возле пруда одиноко стояла пожилая изможденная женщина. Одной рукой она держалась за жердь забора, а другой приветливо махала проходившим советским воинам.
В памяти оживали дни нашего отступления… Вспомнилась та старушка с белокурой внучкой, которых я встретил среди беженцев на пути к фронту после первого ранения. Где-то они теперь?..
На пути от Красного Села до Ропши мы не встретили ни одного мирного жителя. Улицы Ропши были завалены кирпичом, бревнами. Пришлось пробираться через развалины, перелезать через разбитые и сгоревшие танки, самоходки, транспортеры, перебегать пепелища домов, которые еще дымились. Выйдя за город, мы свободно вздохнули»[178].
В Красном Селе по сей день свято чтится память о Великой Отечественной войне. И эта память – не формальность. Несмотря на то, что далеко не все жители после Великой Отечественной смогли вернуться в Красное, те, что пришли с фронта, из концлагерей и работ в Германии и Прибалтике, принесли и смогли передать память об этих важных и трагических днях. Бои, развернувшиеся вокруг Красного в сентябре 1941 г. и январе 1944 г., стоили жизни тысячам и тысячам солдат, простых советских граждан. Может быть,