никогда не видело столь умного ребёнка, воспитываемого одним лишь дедом, ослеплённым бесконечной любовью к родному существу.
Он пребывал в полной уверенности, что его внучка – настоящий гений и, стремясь это доказать, в равной степени говорил с ней и на китайском, и на английском языках. К ним, бывало, мужчина присоединял и тарабарщину на испанском языке, обычно употребляемую бабушкой, порождая тем самым немалое смущение в ребёнке. Лай-Минг реагировала на различного рода направленные на неё действия Тао Чьена как любое двухлетнее существо. И, тем не менее, даже мельчайшие детские достижения казались ему неопровержимым доказательством присутствия в маленьком человечке высшего разума. Он сократил время работы в консультации до нескольких часов во второй половине дня; вот почему ничто не мешало проводить практически весь день вместе с внучкой, обучая ту всё новым различным уловкам, точно дрессированную макаку. Крайне неохотно Тао Чьен позволял Элизе водить малышку в свой чайный салон по вечерам, когда сам был вынужден отправляться на работу, потому что уже успел вбить себе в голову мысль, что, мол, вполне мог бы практически с детства начать постепенно знакомить девочку с медициной.
- В моей семье целых шесть поколений чжун и, Лай-Минг, безусловно, будет представлять собою седьмое, поскольку у тебя к этому делу нет ни малейших способностей.
- А я-то думал, что докторами могут стать одни лишь мужчины, - попытался было внести ясность Лаки.
- Так оно и было прежде. Вот Лай-Минг, пожалуй, и будет первой в истории медицины женщиной чжун и, - возразил Тао Чьен.
И всё-таки Элиза Соммерс не позволила, чтобы в столь раннем возрасте её внучке забивали голову всякими медицинскими теориями; для этого ещё будет время впереди. На данный же момент стоит больше думать о том, как бы вывозить малышку за пределы Чайна-тауна хотя бы на несколько часов в день с тем, чтобы ребёнок потихоньку приспосабливался к американскому образу жизни. Это один из немногих вопросов, в котором дедушка с бабушкой были единогласны: Лай-Минг должна органично вписаться в мир белых людей, в котором у той, несомненно, появится больше возможностей, нежели она будет иметь, если останется среди китайцев и в будущем. Подобная мысль подтверждалась и тем, что в малышке было чересчур уж мало азиатских черт лица; по внешнему виду девочка получилась скорее испанкой, чем лишь ещё больше сблизилась с семьёй своего отца. Возможность того, что однажды сюда вернётся Северо дель Валье с намерением разыскать свою предполагаемую дочь и увезти её в Чили, было невыносимо даже и допускать, вот почему об этом никто и не упоминал. Напротив, все сошлись на том, что молодой чилиец станет уважать прежнюю договорённость, и в данной ситуации это только лишний раз докажет его собственное благородство. Никто не касался предназначенных девочке денег; более того, приумножая, их откладывали на счёт, таким способом копя на её будущее образование. Каждые три или четыре месяца Элиза посылала краткую записку Северо дель Валье, рассказывая тому о «его подопечной», как сама она называла девочку, чтобы чётко прояснить тот факт, что он до сих пор не признал своего права на отцовство. Ответа не было целый год: именно столько мужчина пребывал в трауре и был занят на войне, и лишь затем всё улеглось, а, значит, и появилась возможность отвечать на письма хотя бы время от времени. Паулину дель Валье они больше не видели, ведь женщина так и не вернулась в чайный салон и, соответственно, не претворила в жизнь свою угрозу силой отнять внучку у родственников по материнской линии, а последним ещё и как следует испортить жизнь.
Вот так и прошли в мире и взаимопонимании эти пять лет в доме семьи Чьен, пока неминуемо не произошли определённые события и обстоятельства, принёсшие в семью большое горе. Всё началось с посещения каких-то двух женщин. Те сразу же заявили о себе, что они пресвитерианки, и попросили разрешения поговорить наедине с Тао Чьеном. Чжун и принял их у себя в консультации, поскольку подумал, что женщины пришли сюда по поводу собственного здоровья, а иного объяснения столь внезапному появлению в его доме двух белых женщин просто и не было. Они казались сёстрами, молодо выглядели, были высокими, с бледно-розовыми лицами и ясными, точно вода в бухте, глазами. Более того, от одинаковой жизненной позиции обеих веяло такого рода уверенностью, которая, как правило, сопровождается живым религиозным рвением. Появившись здесь под своими, данными при крещении, именами Дональдина и Марта, женщины пустились в объяснения, что, мол, пресвитерианская миссия в Чайна-тауне до настоящего момента претворялась в жизнь с бóльшими осторожностью и тактом, чтобы своими действиями никоим образом не оскорбить сообщество буддистов. Теперь же они рассчитывали на новых членов своей организации, намеренных внедрить хотя бы минимальные нормы христианского приличия на данной территории. Это место, как сами и говорили, «было отнюдь не китайской, а самой настоящей американской землёй, на которой никоим образом нельзя было допускать какого-либо рода нарушения существующих испокон веков закона и морали». Здесь же велись разговоры и о китайских куртизанках, правда, всё больше и чуть ли не шёпотом обсуждалась торговля девочками-рабынями исключительно в сексуальных целях. Миссионерки знали, что американские власти получали с подобных дел неплохие взятки, отчего сами предпочитали закрывать на это глаза. Некий человек указал им на то, что Тао Чьен, пожалуй, стал бы единственным, обладающим нужным присутствием духа мужчиной, чтобы рассказать им правду, а заодно и помочь всё ещё находящимся там бедняжкам.
Чжун и ждал этого момента не одно десятилетие. В своём неторопливом труде по вызволению несчастных девушек-подростков этот человек рассчитывал лишь на тайную помощь кое-кого из знакомых квакеров, кто бы взялся спасти малолетних проституток Калифорнии и в дальнейшем помочь им начать новую жизнь вдали от одноруких и их пособников. Ему удалось выкупить бедняжек лишь благодаря тому, что тогда сам лично смог финансировать подпольные организации и принять у себя дома тех, кто оказался слишком болен и не был в состоянии работать в борделях. Доктор всеми силами пытался исцелить их тела и утешить души, хотя удавалось то не всегда; ведь многие, якобы уже спасённые, умирали своей смертью в мгновение ока. В доме имелись две комнаты, которые, как правило, занимали китайские куртизанки, практически всегда находившиеся в положении. Тао Чьен нутром чувствовал, что по мере того, как в Калифорнии росло китайское население, положение девушек-рабынь всё ухудшалось и ухудшалось, а он сам в одиночку мало что способен был сделать для того, чтобы свести на