были молодой красавец Алекс, приехавший прямиком из Кембриджа[254], причем, по-видимому, не для чего-либо еще, а лишь с целью познакомиться со мною; изящная, милая Руся, которая принялась со всей экспансивностью обнимать меня, уже возвещая о связывающих нас узах дружбы до гробовой доски; и весьма царственная на вид Нина, в то время жена видного международного юриста, впоследствии ставшая женой сына Артура Конан Дойла.
Но наибольшее внимание обращал на себя их отец, старый князь Мдивани[255]. Этот бывший флигель-адъютант русского царя не утратил ни грамма своего невероятного достоинства, несмотря на то что к этому времени уже потерял все свое огромное состояние. Он смог сохранить некое подобие высокого общественного положения в качестве консула Грузии, страны, существовавшей лишь на бумаге. В 1921 году грузинское правительство, оказавшееся в эмиграции, в Париже, провозгласило независимость своей страны от России. Поскольку в самой Грузии все еще имелось множество контрреволюционных элементов, Советское правительство решило, что наилучший выход из положения — сохранить видимость определенной свободы, однако до середины 1930-х годов постепенно усиливало экономическое давление на эту маленькую страну, пока Сталин (кто сам был грузином) не объявил об ее аннексии и тем самым ликвидировал даже фиктивное подобие свободы[256].
Завораживающее очарование, исходившее от членов семьи Мдивани, было столь сильным, что я в первый момент даже не обратила внимания на две фигуры, с удрученным видом молча сидевшие в сторонке. Я бросилась к ним, желая обнять их обоих, и радостно воскликнула: «Мама! Казимир!»
Но Гулевич и мама отреагировали на это весьма прохладно. Мама, не говоря ни слова, неторопливо подала мне парижские газеты. В каждой из них на первой странице гвоздем номера была статья Луэллы Парсонс из ее колонки новостей Голливуда. Я медленно осела, прочитав… о своей помолвке с князем Сержем Мдивани и о нашем романтическом путешествии в Париж. Судя по дате, заметка Луэллы появилась на следующее утро после отплытия «Мавритании». В полном изумлении я взглянула на Сержа, в надежде, что он как-то объяснит все это, но он лишь стоял и улыбался, правда смущенно…
— Ты… ты что?.. Ты знал об этом и ничего мне не сказал?!
— Да просто не хотел тебя огорчать. Ты же знаешь, какие они, эти журналисты. Напечатают что угодно…
Я холодно возразила:
— Они напечатают что угодно, но напечатают то, что им сообщат. Кто же дал Луэлле этот материал, Серж?
Тут вмешался старый князь, учтивым тоном проворковав:
— Ну же, дети мои. К чему ссориться влюбленным?
Серж нервно взглянул на своих родственников, потом на меня, потом опять на них. Я не успела и слова сказать, как все окружили меня, осыпая поздравлениями, не давая ни опомниться, ни даже двинуться с места. Я беспомощно взглянула на своего старого защитника Гулевича, который крикнул:
— Стойте, подождите! Дайте ей время подумать!
Серж повернулся к отцу и сказал со значением:
— В коридоре ждут репортеры.
Глава семьи растерянно поглядел на сына, как будто не понимая, что нужно сделать. Серж еще с большим нажимом произнес:
— Объявление, папа!
Тут отец, сообразив, что от него требуется, воскликнул:
— Теперь у нас пресс-конференция!
Тут же двойные двери были распахнуты в коридор, где толпились нетерпеливые репортеры, и он обратился к ним со словами:
— Господа, мы делаем торжественное объявление.
Руся обнимала и целовала меня. Нина сидела рядом со мною, крепко обнимая меня за плечи. Алекс обожающими глазами взирал на нас. Серж доминировал над всеми, и на его лице господствовало величавое, победное выражение. Все они квохтали и стрекотали без умолку, так что мне не удавалось даже слова вставить. Гулевич, сокрушенно покачав головой, закрыл лицо руками. Старый князь, перекрыв общий гомон, который мигом стих, провозгласил:
— Мадам Халупец и я с радостью и гордостью объявляем о помолвке ее дочери, Полы Негри, и моего сына, князя Сержа Мдивани.
Посыпался град вопросов, однако Серж заставил всех смолкнуть, громогласно возвестив:
— Через несколько дней будет объявлено о назначенной дате свадьбы.
В ответ на новый шквал вопросов Серж угрожающе взмахнул руками:
— Это всё!
Старый генерал любезно добавил:
— Дети устали от долгого путешествия. Обе семьи сейчас отметят объявленное событие.
Серж тут же спешно выставил репортеров в коридор и повернул ключ в замке. Невероятный красавец Алекс, по-братски улыбнувшись мне, весь лучась, само собой разумеющимся тоном спросил:
— А теперь пора выпить шампанского, правда? Тут в Plaza Athénée делают восхитительные бутербродики-канапé с черной икрой. Давайте их закажем. С вашего разрешения, разумеется…
— Ну да, и за ее счет… — буркнул Гулевич.
Алекс энергичным шагом подскочил к телефону и мигом сделал заказ:
— Четыре бутылки шампанского. Dom P é rignon, разумеется.
И черной икры. — На мгновение его лицо омрачилось гримасой раздражения. — Нет-нет. Ни в коем случае не паюсной. Зернистой!
Серж поцеловал меня в щеку и пробормотал:
— Ты сделала меня самым счастливым человеком на свете.
А моя мама, скорбно взглянув на меня, сказала:
— Пола, Пола, что же ты натворила?
Совершенно сокрушенная, я не смогла ответить ей ничего иного, кроме как:
— Ничего, мама. Ничего!
Глава 12
Звучный бас Шаляпина гремел в моей телефонной трубке: «Ты с ума сошла, Пола? Эта безумная помолвка тебя погубит. Запомни мои слова. Я знаю, что такое публика, по собственному опыту, горестному и долгому. На тебя все ополчатся. Та, что была возлюбленной Валентино, не смеет и думать о замужестве…»
Устало рухнув в кресло, я попыталась успокоить его, сказав, что вовсе не собираюсь замуж, и раздраженно повесила трубку. Шаляпин ни в чем не виноват, просто у всех свое мнение при виде сообщений в газетах. Его звонок был лишь одним из многих: кто мне только не звонил… Днем и ночью телефон прямо-таки разрывался от звонков. Дошло до того, что мама и Гулевич спаслись бегством, уехав в замок и оставив мне напоследок свой окончательный мрачный вердикт: от союза с Сержем Мдивани мне ни в чем не будет счастья…
Ситуацию усугубил запрет компании Paramount на то, чтобы я сделала новое заявление, либо подтвердив факт помолвки, либо отрицая ее. Они хотели оценить реакцию общественного мнения на изначальное сообщение. До отъезда из Америки по результатам опросов меня назвали самой популярной кинозвездой в мире, а теперь киностудия желала убедиться, что этот мой статус не поставлен под удар.
Тем временем «весь Париж» с энтузиазмом стал участвовать в балаганном аттракционе, что, собственно, и представляла собой наша помолвка. В нашу честь давались грандиозные приемы, которые никак невозможно было скрыть от репортеров. Их