— Как с богом?
— Сейчас я вам и это расскажу. Если так на него посмоттрите, то ничего не заметите, — человек как человек, но на самом деле он давно уже потерял рассудок. Он, не про вас будь сказано, возненавидел бога… Вы понимаете, какой это ужас?.. Он смотрит на бога, как злой кредитор на неоплатного должника… Он богохульствует, выражается, что страшно рассказывать. Все от него отступились. Работает один, от верующих заказов не принимает.
— Почему он знает?
— Что знает?
— Кто верует н кто не верует?
— Так вот теперь я хочу у вас спросить, пойдете ли вы к такому святотатцу?
— С удовольствием! — искренне восклицаю я.
— О, я так и знала, что вы не очень богомольны… Ну, хорошо… Тогда мы так сделаем. Вечером, когда станет совсем темно, я пойду с вами… Днем к нему ходить не совсем хорошо: могут заметить, и пойдут разговоры… Так вы, значит, согласны?
Не дожидаясь ответа, она встает и уходит в свою комнату.
8. Богоборец
Вечером Хане ведет меня к Перельману. На улицах темно и холодно. Мы идем по боковушкам, переулкам и, наконец, достигаем цели. В одном из обширных дворов, в небольшом деревянном флигельке находим слесарно-лудильную мастерскую Шолома Перельмана.
Так гласит вывеска, прибитая к дверям.
Хане предлагает мне подождать, а сама входит в дом.
Через несколько минут она приглашает войти. Попадаю в низкую квадратную комнату, служащую мастерской.
Предо мной тяжелый верстак, тиски, всевозможные инструменты, куски жести, железа и меди. Мастерская освещена большой, с картонным абажуром, керосиновой лампой, висящей под самым потолком.
Переступаю порог и вижу крепко сложенного человека, с широкой выпуклой грудью и тяжелыми кистями рук с обожженными от работы пальцами. Замечательнее всего его лицо, густо заросшее круглой серой бородой и широкими нависшими бровями. Такой же густо свалявшийся ком волос покрывает его голову. Особенно хорошо и надолго запоминаются небольшие глаза, пронзительно острые.
Хозяин мастерской приветствует меня кивком головы и коротко спрашивает: — Где вы работали?
В немногих словах рассказываю ему о моем первом опыте в городе Орле.
— Вы, значит, напильник в руках держать умеете и хорошо… А на плечах у вас, я вижу, есть голова… Вы мне только одно скажите — бога вы боитесь?
При этом вопросе Перельман немного отступает и впивается в меня горячими угольками светлокарих глаз.
Хане в изнеможании опускается на табуретку. Я отвечаю:
— Бояться можно только того, кто существует, а я, извините, не верю, что бог есть на свете.
Перельман делает быстрый звериный скачок и кричит мне в лицо:
— Что вы сказали, несчастный!.. Неужели вы не чувствуете существования бога? Надо быть глухим, слепым и окончательно выжившим из ума, чтобы не верить в существование бога!.. Кто же, как не он, обдает нашу несчастную землю злым дыханием?.. Откуда все несчастия!.. Откуда человеческие страдания, болезни, преступления, войны, предательства и все то, что отравляет, мучает и сводит на нет все человечество!.. Откуда, я вас спрашиваю, все это?.. Конечно, от него, от этого милосердного, вездесущего, величайшего предателя земли и неба…
— Ой, боже мой, боже мой, — шепчет Хане, — а я думала, что вы, реб Шолом, уже успокоились… Ну так как же вы насчет этого молодого человека?
— Так мы уже покончили с ним. Он будет жить здесь, работать, а я постараюсь из него сделать верующего. Вы же знаете, Хане, как я не люблю безбожников…
— Ваше имущество при вас? — обращается ко мне Хане, указывая глазами на мою сумку.
Я утвердительно киваю головой. Хане желает нам покойной ночи и уходит.
Остаюсь жить у Перельмана. Мое беспокойство и некоторая робость, испытанные мною от сознания, что имею дело с человекам странным и ненормальным, оставляют меня при более близком знакомстве с Шоломом. Он оказывается хорошим, заботливым хозяином, не жадным, не придирчивым.
Работы у нас немало. Обильно поступают заказы.
Мой хозяин — единственный специалист по швейным машинам.
Берет он недорого, а исполняет работу добросовестно и к сроку.
Меня он учит просто, без всяких окриков и бескорыстно вводит во все тайны слесарного мастерства.
Привыкаю к Перелыману, питаю к нему большое чувство благодарности и сознаю, что с каждым днем крепнет моя дружба к нему.
Прихожу к убеждению, что рассказы Хане о ненормальности Шолома значительно преувеличены. Правда, он не молится, суббот не справляет, а во всем остальном живет подобно всем ремесленникам.
Время катится вперед. Наступают первые зимние дни.
Я рад моей новой жизни. Работа интересная, разнообразная, питаемся мы вкусно, сытно, и у меня еще имеется время для чтения книг, оказавшихся в большом количестве у Перельмана. Эти книги остались после Венички.
Однажды, в одну из длинных зимних ночей, мой хозяин приходит в непонятное для меня беспокойство. То мечется по мастерской, то забьется в угол, запустив пальцы в жесткий войлок волос.
Я сижу за столом и читаю «Дети капитана Гранта».
Хозяин срывается с места, подходит ко мне и кладет свою тяжелую руку на мое плечо.
— Ну, мастер, давайте поговорим…
Поворачиваю голову и не узнаю моего хозяина. Густо заросшее лицо озарено горящими глазами. Беспокойный трепет пробегает по всему его телу. Чувствую мелкую дрожь в его руке.
— Да, пора вам поговорить… Мы слишком долго молчали… Вы убеждены, что бога нет, а я вам скажу, что — вы ошибаетесь… Если бы не было бога на земле — не стало бы преступлений… Вспомните хорошенько историю создания человеческой жизни на земле. Как поступил он с первыми людьми?.. Чем помешали ему Адам и Ева?.. Люди жили в раю, не знали забот и волнений, но ему, видите ли, жалко, когда люди живут хорошо, и он уговаривает змея соблазнить Еву, а ее — соблазнить Адама… Зачем это, я вас спрашиваю, зачем ему это нужно было?.. А эти подлые провокации с Каином и Авелем… А измывательства над Авраамом… Несчастный старик по приказанию всемилостивого поднял нож над единственным сыном…
Голос у моего хозяина крепнет, становится жестким, кулаки сжимаются, и весь он приходит в бешеную ярость, бегает по мастерской и уже кричит исступленно:
— А я… Что я ему сделал?.. За что он погубил моего сына?.. За что он разбил мою жизнь?.. Спросите у ковенских евреев, и они вам скажут, что я был первым молитвенником, самым щедрым жертвователем, и мой труд, мои чувства, я отдавал ему, великому обманщику…
Мне становится страшно. Этот человек начинает сильно пугать меня. Его звериные выкрики, его жгучие, острые глаза, все его большое, грузное тело, бегающее и скачущее по обширной комнате, и напряженная неестественная сила его мускулов вселяют в меня непреоборимую боязнь — и я готов бежать из этого ужасного приюта человеческого безумия.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});