— Сделай это. Я знаю, что он у тебя есть…
— Это он, Джей! Он жив!
Прислонившись спиной к окну, Джей молчал, нахмурив лоб. Под его глазами залегли тени. Целые сутки он не смыкал глаз и начинал ощущать утомление.
Джей попытался мысленно встать на место своего босса, понять, что тот сейчас чувствует, в первый раз услышав голос сына. Но оттого, что он не был отцом и никогда им не будет, с этим возникли некоторые проблемы.
— Как-то раз я слышал, как ты по нему говорила… Телефон с предоплаченной картой…
Его голос был грустным, но решительным. В нем чувствовалась огромная усталость, но он оставался твердым.
«И достаточно холодным», — с уважением отметил про себя Джей.
Затем разговор был прерван.
В номере люкс, превращенном в командный пункт, Грант поднял на Джея обезумевший взгляд. Судя по всему, босс был сильно поражен происходящим.
— Где он? — спросил Грант. — Где он, черт побери?
Джей посмотрел на него. Босс принялся двигаться, бездействие его угнетало. Он проделал это долгое путешествие, чтобы прийти на помощь сыну, и в итоге не в состоянии его защитить. Если Генри окажется в руках этих дуболомов, он мертв, и все, что останется Гранту, — присутствовать на его похоронах. Подобная ситуация выводила его из себя. Он чувствовал, что начинает терять контроль.
— Джей, — сказал Огастин, — мы не можем сидеть сложа руки. Надо действовать.
Нахмурившись, Джей принялся размышлять, такой же растерянный и озабоченный, как и его босс.
Единственное, что нарушало тишину, — периодические радиопомехи, раздающиеся из динамиков. На мониторе, передающем изображение из гостиной, они увидели, как Лив направляется к входной двери.
— Вот ведь дерьмо, — с досадой произнес один из молодых компьютерщиков. — Снаружи нет микрофонов. Из-за этой грозы даже дрон не запустишь, чтобы сделать видеосъемку.
Джей повернулся к парню из команды — в черном свитере, кевларовом жилете и темных штанах. Зарядные устройства и пистолеты — тоже черные — ожидали своего часа, благоразумно разложенные на низком столике.
— Вертолет готов? — спросил он.
Другой парень утвердительно кивнул.
— Пошли! На остров, там разделимся на две группы: одна — патрулировать улицы Ист-Харбор, другая — следить за домом Генри и окрестностями. Пошевеливайтесь! А если там появятся эти психи, сделать из них отбивную.
* * *
— Coño, que mariconada![61] — воскликнул шофер-мексиканец, разглядывая застывшую стальную реку на бульваре Ла-Сьенега, в то время как на другой стороне дороги машины, спускающиеся из Западного Голливуда, преспокойно проезжали на юг с зажженными фарами.
Он обернулся к Ноа:
— Lo siento,[62] нам не повезло, сеньор. Судя по всему, мы из этой хрени не скоро выберемся. Вы торопитесь?
— Не особенно, — ответил Ноа, разглядывая дешевую олеографию, изображающую святую Деву Гваделупскую на приборной доске. — Это ждало шестнадцать лет и вполне может подождать еще два часа.
Он вынул из дорожной сумки конверт, который взял в комнате Генри. Перечитал находящиеся в нем условия договора.
«У меня нет ни намерения, ни желания считаться официальным родителем будущего ребенка. С момента моего пожертвования и в максимально возможной степени я отказываюсь от любых претензий, которые мог бы иметь в отношении ребенка, который родится благодаря моему пожертвованию. Данный отказ имеет силу независимо от того, будут ли мои образцы спермы использованы замужней или незамужней женщиной, а также вне зависимости от ее морально-этических целей и того, в каком штате или государстве они будут использованы».
Чуть дальше в договоре уточнялось:
«Донором спермы заключен договор с дипломированным врачом или официально зарегистрированным банком спермы, действующим в репродуктивных целях. Женщина, использующая образец и не являющаяся супругой дарителя, будет обладать всеми родительскими правами в отношении этого ребенка, несмотря на то, что ее родительство не является естественным».
Ноа вынул другой листок — формуляр, где в числе прочего уточнялось, что даритель принадлежит к белой расе, не страдает ни серповидноклеточной анемией, ни болезнью Тея-Сакса, ни муковисцидозом, что он умный, спортивный, любит все музыкальные направления, за исключением кантри и тяжелого металла. Он обозначен номером 5025-ЕХ.
Размышления Ноа прервал телефон, завибрировавший у него в кармане. Звонил Джей.
— Ты был прав, задав этот вопрос.
— То есть?
— Ручка в ящике — та, фотографию которой ты мне прислал.
— И что?
— Ты просто как в воду глядел: я связался с АТФ.[63]
Бюро алкоголя, табака, оружия и взрывчатых веществ: Ноа знал, что оно располагает базой данных по трем тысячам видов чернил. Теперь в шариковых ручках используются пасты на основе синтетических красителей, разведенных в растворителях и добавках; их компоненты могут быть выделены методом спектрометрии или хроматографии.
— По их мнению, модель ручки и состав чернил совпадают. Но, внимание, это чернила достаточно распространенного типа, используются и в других ручках.
— Что они тебе точно сказали, какими словами?
— Учитывая все обстоятельства, восемьдесят процентов вероятности, что данные чернила относятся к данной ручке.
— В качестве доказательства для суда это вряд ли достаточно.
— А для нас достаточно, Ноа, — отозвался Джей. — Хорошая работа, — добавил он.
— Скажешь об этом своему начальнику?
— Не сейчас. Посмотрим, что тебе удастся найти в Лос-Анджелесе.
Убирая телефон в карман, Рейнольдс испытал какое-то странное чувство. Открытка: он с самого начала знал, кто ее написал.
* * *
Находясь на грани нервного срыва, Франс спросила себя, куда ушла Лив. Затем ее поразила другая мысль: «Генри жив! Он цел и невредим!» Эта мысль должна была бы успокоить ее, но Франс не понимала, почему Лив куда-то поспешила, едва их сын позвонил.
Господи, что же происходит? И, главное, почему