— Они прекратили эльфийские войны, — заметил Карамон. Тика вгрызлась в большой ломоть хлеба и принялась яростно его пережевывать, как будто перемалывала крепкими зубами ненавистных рыцарей.
— Да, и они же превратили сына нашего Таниса в безмозглую куклу! — проговорила она.
— Если верить Портиосу, холодно сказал Карамон. — Это он утверждал, что Гилтас собирался продаться рыцарям, чтобы спасти свою шкуру. Я встречал молодого Гила, и я о нем лучшего мнения! Он сын Таниса и Лораны, а это что-нибудь да значит! Черные рыцари убили его отца. Я не знаю, в какую игру он играет, но совершенно уверен, что не в ту, что предполагают рыцари! Квалинести, кстати, до сих пор держится! Тика покачала головой, но не возразила. Разговоры о Танисе до сих пор ее расстраивали. Та ночь, когда Лорана принесла печальную весть о его смерти, глубоко отпечаталась в ее памяти. Тогда они втроем сидели в темноте, опасаясь зажигать свет, сквозь слезы говорили о прошлом.
— Кроме того, — продолжал Карамон, нарезая еще сыра для жены, — тяжелое время сближает людей — как мы видели во время Войны Копья.
— Всего несколько исключений, — пробормотала Тика. — Большинство же с радостью подняло белый флаг, а на то, что Владычица Тьмы сделает с соседом, им наплевать.
— Ну, я лучше думаю о людях, — улыбнулся Карамон. — А как насчет сладкого пирога напоследок? Тика посмотрела на стол, увидела крошки хлеба, сыра и печенья и рассмеялась. Смех сменился слезами, но это были слезы любви, а. не горя. Она погладила большую руку мужа и, в свою очередь, улыбнулась.
— Теперь мне понятен твой план. Нет, я совсем не хочу пирога после всего этого. Вполне достаточно, спасибо.
— Пока, наверно, и вправду хватит. За десять минут ты съела больше, чем чем за прошедшие десять дней. Тебе нужно поддерживать силы, любимая! — Карамон сжал руки Тики в своих. Я не хочу тебя потерять! — добавил он сдавленным голосом. Тика наклонилась к нему, ощущая, как и всегда, что он — ее лучшее утешение и величайшая радость.
— Ты не потеряешь меня, дорогой. Я буду больше думать о себе. Я обещаю...
Просто я... Я все думаю о Палине... — Она вздохнула и взглянула на темноту за окном. Если бы хотя бы его могила была здесь... Вмести с двумя другими мальчиками... Я бы по крайней мере знала...
— Его могилы здесь нет, потому что он жив! — прервал ее Карамон.
— Карамон, — печально возразила Тика. — Ты же слышал рассказ Даламара...
Палин вместе с Тасом вошли в лабораторию, а обратно не вышли. Уже больше месяца от них ни слуху ни духу...
— Он жив! — повторил Карамон. — Я приготовлю нам по чашке тарбеанского чая, — добавил он и, поднявшись, направился в кухню. Тика знала, что теперь Карамону надо побыть одному, чтобы справиться с собой. Она вздохнула и огляделась вокруг, затем еще раз вздохнула и поднялась со скамьи. Войны, Черные Рыцари и злые драконы приходят и уходят, а грязную посуду все равно надо мыть.
Она начала собирать тарелки в стопки и внезапно услышала какой-то неясный звук.
Тика остановилась и, затаив дыхание, прислушалась. Ничего. Она попыталась припомнить, на что же был похож этот звук. Это было непросто, потому что из-за звяканья тарелок она слышала его неотчетливо. Больше всего он походил на звук тихих, крадущихся шагов. Подождав некоторое время, Тика решила, что ей показалось, а возможно, это просто прошла кошка. Она вернулась к прерванному занятию, и когда, собрав большую стопку тарелок, направилась в кухню, услышала скребущий звук металла по дереву. Повернувшись, она успела заметить, как засов сам собой приподнялся, а дверь начала открываться... Она бросила тарелки, разлетевшиеся по полу со страшным звоном, и бросилась к тяжелой чугунной сковороде. Схватив ее за длинную ручку, Тика встала за дверью. Пусть только Черные Рыцари попробуют покуситься на нее, мужа или малюток-дочерей, она разобьет голову любому, кто только сунется...
— В чем дело... Карамон выскочил из кухни.
— Тсс! — Тика поднесла палец к губам и подняла сковородку. Неизвестный открыл дверь и вошел внутрь. Тика видела его неотчетливо, на нем был серый плащ, голова не покрыта. Она хорошо видела только затылок. Тика прицелилась...
Внезапно Карамон с громким криком бросился вперед, сметая на своем пути столы и ломая стулья.
— Палин!.. — прошептала Тика. Не в силах сдвинуться с места, она откинулась назад и, опершись о стену, сквозь слезы смотрела на то, как Карамон обнимает сына.
— А где мама? — удивился Палин, оглядываясь кругом.
— Прячется за дверью, — ответил Карамон сквозь слезы. — Собирается прибить тебя сковородкой. Тика покраснела, отшвырнула в сторону свое не пригодившееся орудие и кинулась к сыну.
— Палин, дорогой Палин! — плакала и смеялась она. Все эти дни я молилась, чтобы ты вернулся невредимый, а когда ты наконец пришел, я сама тебя чуть не убила. Я решила, что это... Один из них.
— Все в порядке, мама, — успокаивал ее Палин, обнимая. — Я все понимаю. Я знаю, что происходит кругом. Мы говорили с Даламаром...
— Мы? — Тика удивленно посмотрела на него. Палин отступил на шаг и посмотрел на родителей.
— Мать, отец, я не один. Со мной человек, которого вы очень, очень давно не видели. Он просил меня узнать... Он не уверен... Ну, что вы будете рады... С диким, исполненным боли криком Карамон бросился к двери и распахнул ее. На крыльце стоял человек в одеждах чернее ночи. Когда он увидел Карамона, то откинул с головы капюшон, и свет, падающий из двери гостиницы, заиграл на золотистой с металлическим отливом коже, отразился в золотых глазах со зрачками в форме песочных часов.
— Рейст! — воскликнул Карамон и покачнулся. Рейстлин пристально поглядел на брата, но не тронулся с места.
— Карамон, — наконец начал он тихо, с трудом выговаривая слова. Карамон, если можешь... Если можешь... Он закашлялся, но попытался закончить. Прости...
Карамон обнял брата за плечи и ввел его в дом.
— Твоя комната готова, Рейст. Она всегда ждала тебя.
2. Сожаления. Указания. Выбор
Поднимающееся солнце блестело за цветным стеклом гостиничного окна.
Близнецы сидели за столом. Тика давно уже отправилась спать, как и Палин, все еще не оправившийся от раны. Карамон с Рейстлином были одни. Они бодрствовали всю ночь за разговором о далеком прошлом, былых ошибках и нынешних сожалениях.
— Если бы ты знал, как все повернется, поступил бы ты иначе, Рейст?спросил Карамон.
— Нет, — ответил Рейстлин с долей своей прежней раздражительности. — Тогда выбирал не я. Карамон не совсем понял, о чем идет речь, он привык недопонимать брата, и это его не беспокоило. Он принялся рассказывать о семье. Рейстлин сидел, сгорбившись, в углу, баюкая в руках чашку с отваром, успокаивающим кашель, и слушая нехитрые рассказы Карамона. Перед его мысленным взором, словно наяву, вставала жизнь Палина и его братьев. Он уже знал о них больше, чем сам Карамон. Все те долгие годы, которые он провел в ином далеком мире, в мирной дреме, подозрительно напоминающей смерть, — все это время он мечтал о чем-то подобном. И только перед самым рассветом, в самые темные часы ночи, заговорили они о настоящем... И о будущем. И вот сейчас Карамон сидел, взволнованный и обеспокоенный, и молча смотрел, как восходит солнце, играя лучами на хрупких золотых листьях валлинов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});