Читать интересную книгу Чёрные ангелы в белых одеждах - Вильям Козлов

— Я думаю, Маша сама приняла решение, — возразила жена. — Костя не позволил бы себе грубость, насилие, он слишком увлечен Машей. Я была бы не против, если бы они поженились.

— Да Маша еще сопливая девчонка!

— Конечно, она должна школу закончить.

— Я придушу этого ублюдка! — кипел он.

Нет, Вадим Андреевич не собирался утешаться тем, что Костя Ильин хороший мальчик, он всего на два года старше дочери и вряд ли будет ее мужем. Маша и сейчас не кипит от чувств к нему, а позже наверняка разочаруется. Ему хотелось немедленно отыскать этого негодяя и набить ему морду… Ну а если бы был другой? Не Костя, а какой-нибудь Аркаша или Вася?.. Неожиданно пришла мысль: а что, если бы с чужой дочерью подобное сотворил его подросший сын? Ведь наверняка так близко не принял бы к сердцу. Выходит, дочь — это наказание для родителей, особенно, если она хорошенькая и столь свободолюбивая. За любовными похождениями сыновей родители не следят, не переживают и за чужих дочерей, лишившихся невинности… Это забота родителей девушек. Что же за мир вокруг нас? Почему самое могучее чувство в природе человека — любовь так вдруг опошлилась, опростилась. Ей, видите ли, стало интересно, как все это на самом деле происходит! В кино ведь показывают, там девушки из кожи вон лезут, чтобы зрителям доказать, что им очень приятно в объятиях мужчин…

Вадим Андреевич торопливо допил свой кофе, уже хотел было встать из-за стола, как Дима вдруг радостно, басисто воскликнул:

— А что, пашу Машку ночью трахнули?

— Что ты такое говоришь? — ахнула Липа — И где ты таких жутких словечек нахватался?

— Трахнули, трахнули! — засмеялся Дима — Я по ее бесстыжим глазам вижу! Она с этим Костиком на улицу Маяковского в видеосарай бегала на… ну на такие фильмы.

— Замолчи! — прикрикнул на него Вадим Андреевич и выскочил из-за стола, опрокинув табуретку. Он с трудом сдержался, чтобы не ударить развеселившегося мальчишку, по одновременно сама вся эта ситуация была настолько дикой и смешной, что весь гнев его испарился, а смех распирал грудь. Влетев в комнату, он подошел к окну и тупо уставился на раскинувшийся перед глазами сквер: на скамейке сидели две молодые женщины, рядом стояли коляски с младенцами. Женщины нагнули друг к другу головы в покачивающихся зимних меховых шапках и о чем-то заинтересованно толковали. Снег сошел, лишь под скамейками белели припорошенные угольной пылью подтаявшие по краям маленькие сугробы. Черная с белым кошка заинтересованно наблюдала за грязно-серыми воробьями, снующими у чугунной ограды, а кошку азартно облаивал из-за решетки молодой курчавый эрдельтерьер. Тупообразная голова его с треугольными ушами дергалась, белые клыки сверкали. Высокий мужчина в старомодном ратиновом пальто и пыжиковой шапке хлопал себя по бедру, призывая к себе собаку. Его рот открывался и закрывался.

«Брошу все к черту и уеду в деревню! — подумал Вадим Андреевич, — А газету пусть пока делает Румянов… Могу же я хотя бы пару недель отдохнуть от всего этого кошмара?!»

11. Серебряный лес

Вадим Андреевич первым прокладывает лыжню через ослепительно белое поле не очень широкого, но вытянутого в длину километра на два озера Богородицкое. Оно со всех сторон окружено лесом. К пологому берегу подступают толстые сосны, ели, нагнувшиеся к озеру березы и осины. Небо над головой высокое, ровная пелена облаков напоминает пуховую перину без швов и разрывов, солнца не видно сквозь нее, но густая серебряная изморозь матово светится на каждой ветке, каждой зеленой иголке. Когда приближаешься к берегу, то эта матовая белизна тускнеет, как старое серебро; но стоит отдалиться — и снова весь зимний лес в изморози. Кое-где на белом поле заметны замерзшие лунки — это рыбаки просверлили их. Метель припорошила следы валенок, а вот лунки, будто маленькие лунные кратеры, остались. После грохочущего днем и ночью города поражает тишина, даже не слышно птиц, стука дятлов, а воздух такой чистый, с запахом талой подснежной воды и хвои, что хочется остановиться и дышать, дышать.

Сзади шуршат лыжи Лины, за ней скользит Маша и последним замыкает семейный отряд Дима. Он впервые встал на лыжи и все время отстает, но уже немного наловчился и не падает. Упрямый, ничего не спрашивает — все делает сам. Лина и дочь хотя редко, но на лыжах ходили. В прошлую зиму он вывозил их в санаторий «Янтарь» под Великополем, это когда еще у него не было своего дома. Да и раньше на электричке выезжали несколько раз на природу под Ленинградом. Были в Комарово, Репино, Парголово. Один раз порыбачили на Онеге. Перед поездкой Вадим Андреевич всем купил новые лыжи, ботинки, спортивные костюмы, даже мазь для любой температуры. В доме все было цело, лишь крысы и мыши похозяйничали в нем: на русской печке изгрызли все газеты, зачем-то перенесли в старые валенки из полиэтиленовой коробки оставленный там сахарный песок, причем оба еще и изгрызли. Он сразу же установил мышеловки, на следующее же утро вытащил из двух крупных серо-желтоватых мышей. Они сильно отличались от обычных маленьких, серых. Наверное, полевки. Сосед предложил взять своего черно-белого кота на несколько дней, по усатый вальяжный кот, хорошо поев городских харчей, всю ночь проспал у теплой печки, утром по-мерзкому они обнаружили под кроватью кошачье дерьмо, которое никто не захотел убирать. Изгнав бездельника кота, Вадим Андреевич, воротя нос в сторону, сам убрал и замыл теплой водой.

Поездку в деревню он приурочил к весенним каникулам, не хотелось ему в городе оставлять Машу… О произошедшем с ней больше в доме разговоров пс было, но что-то новое появилось у него в отношениях с дочерью, если раньше они свободно разговаривали на любые темы, то теперь избегали всего, что могло бы напомнить о случившемся, даже Дима сообразил, что лучше на тот счет помалкивать и сестру не задевать. Нельзя было сказать, что Маша испытывала какое-то стеснение или неловкость, но Вадим Андреевич все еще не мог в себе побороть неприязнь к ней, у него было такое ощущение, будто Маша предала его. Жена ничуть не изменила своего отношения к дочери, наоборот, теперь у них появились свои секреты: часто шептались на кухне или в ванной. Вадим Андреевич как-то спросил Лину, дескать, не беременна ли Маша? Жена рассмеялась и заверила, что все в порядке. С Костей Ильиным он не виделся, но знал, что в его отсутствие тот несколько раз был у них дома. Ну что ж, если у дочери с ним любовь, тогда… Тогда лучше ни на что не обращать внимания, пусть жена заботится, она ближе с дочерью, чем он. На душе стало, конечно, спокойнее, теперь он и сам понимал, что любому отцу нужно быть готовым к тому, что так же неотвратимо, как рождение, жизнь, смерть. Вечный круговорот человеческого бытия на пашей планете.

А здесь, в деревне, когда за спиной дочери не маячил образ совершенно забытого им Кости Ильина, их отношения понемногу совсем стали нормальными. И сейчас, скользя на красных лыжах «Карелия» впереди своего семейства, он испытывал наконец умиротворение, остро чувствовал свою связанность с близкими ему людьми, а вся эта серебристо-белая красота вокруг наполняла душу тихой радостью, покоем и не хотелось думать ни о чем постороннем, оставленном там, в беспокойном Ленинграде. Петр Семенович Румянов с энтузиазмом делал газету, как-то вроде бы в шутку сказал, что Вадим Андреевич продлил ему жизнь, мол, многие пенсионеры, десятилетия проработавшие на ответственных постах, вскоре после выхода на пенсию уходят в мир иной. Особенно из высшего эшелона власти. Лишь один из самых страшных врагов русского народа Лазарь Каганович где-то в Москве коптил небо. И демократическая печать не требовала его к ответу за репрессии, расстрелы, убийства. Мол, зачем старого человека беспокоить, лучше трясти кости главного палача — Сталина… «Русская газета» все увеличивала свой тираж, читатели отмечали ее, спрашивали в киосках. Законом для своих товарищей Белосельский сделал девиз: «Ни слова лжи!». Но все равно голос «Русской газеты» едва слышен. Городские органы свободной печати навязывали читателям свою «правду» и при случае больно лягали «Русскую газету», если только предоставлялась такая возможность, поэтому приходилось по много раз проверять каждый факт, любую информацию. В газете стали принимать участие крупные ученые, филологи, историки, но размер ее не был предназначен для больших статей и очерков. Белосельский подумывал, как бы увеличить еще на четыре полосы газету.

Когда он остановился, чтобы подождать свое семейство, растянувшееся метров на сто за ним, Лина, воткнув палки в неглубокий на озере наст, сказала:

— Знаешь, о чем я сейчас подумала: наверное, именно в таких местах любят появляться неопознанные летающие объекты? Аэлита тоже ведь явилась тебе зимой, когда было тихо и кругом белый лес?

Вадим Андреевич тоже об этом подумал, у него с Линой часто мысли совпадают, он уже привык к этому. Многие его знакомые или развелись, или жаловались на свою неудачную семейную жизнь, о себе он подобного не мог сказать: много лет назад явившаяся ему во сне космическая золотоглазая Аэлита сказала, что Липа — это его судьба. Так оно и было. Шли годы, а любовь к жене ничуть не ослабевала, он, как и в молодые годы, страстно желал ее, восхищался ею и ему в голову не приходило изменить ей. Знал, что и Лине с ним хорошо. Говорят, сильной любви всегда сопутствует и сильная ревность, у них этого не было. Вся их жизнь была на виду друг у друга. Ни упреков, ни подозрений. Ни он, ни она никогда не лгали один другому. Учили этому и детей. Когда многие знакомые сетовали на свою семейную жизнь, ему подчас становилось неудобно, вот у них неблагополучно, а у него все великолепно. Ни крупных, ни мелких скандалов, уважение друг к другу и любовь. Тот, кто делится с тобой своими неприятностями, ждет от тебя того же самого, тогда ему легче смириться со своими невзгодами: дескать, не один я страдаю! Обычный житейский эгоизм. Людям всегда приятнее услышать про твои неприятности, чем успехи…