Читать интересную книгу Чёрные ангелы в белых одеждах - Вильям Козлов

Веру Арсеньевну он увидел у выхода, она что-то говорила шоферу. Тот в костюме и при галстуке, протирал чистой тряпкой продолговатое зеркало заднего обзора. Иностранцы, переговариваясь, потянулись к дубовой парадной. На дверях тускло светились бронзовые ручки.

— Здравствуй, Вера, — сказал Белосельский.

Хитрова повернула к нему голову в пушистой лисьей шапке, секунду смотрела, будто не узнавая, потом улыбнулась:

— Рада тебя видеть, Вадим!

— Посидим где-нибудь? — предложил он, забыв, что ему нужно было зайти в Дом книги, куда, собственно, он и направлялся. В издательстве «Просвещение» работал знакомый журналист, он обещал помочь с типографией. Тираж «Русской газеты» вырос, и институтская типография зятя Румянова уже не справлялась.

— Пойдем в наш буфет? — кивнула на высокие двери Вера Арсеньевна, — Я тебя угощу датским пивом. Слышал, что Горбачев сказал, посетив в Куйбышеве завод «Жигули»? Такое пиво пить — значит, не уважать свое человеческое достоинство…

— Горбачев много чего наговорил… Даже заявил, что мы будем выпускать лучшие машины в мире, чем только насмешил весь мир.

В буфете было мало народу, хотя в баре было все, что душа пожелает: красивые банки с пивом, бутерброды с красной и черной икрой, осетрина, семга и даже крабы.

— Богато живете! — покачал головой Вадим Андреевич. Такого изобилия дефицитов он многие годы не видел.

— Все на валюту, — заметила Вера Арсеньевна. — Ты знаешь, как наш рубль теперь называют? Деревянный.

Вера Арсеньевна подошла к бармену, он улыбнулся ей, как старой знакомой, положил на тарелку бутерброды с икрой и осетриной, выставил две зеленых с надписями и медалями банки пива и невысокие хрустальные стаканы. Вадим Андреевич повертел в руках жестянку — он еще ни разу не пробовал баночного пива — и протянул Вере:

— Не знаю, как открывать.

Она потянула за овальный язычок, послышался негромкий хлопок, вроде бы даже показался чуть заметный дымок. Пиво было янтарно-прозрачное и на вкус совсем не походило на наше «Жигулевское», которое тоже не так-то просто было купить в городе.

— Это за… деревянные рубли или…

— За финские марки, — улыбнулась Вера, — Нам, интуристовским работникам, иногда перепадает.

— На чай дают?

Светлые глаза женщины потемнели, однако накрашенный рот продолжал улыбаться.

— Я многих финнов знаю, и они просят меня им что-либо купить и платят за это марками, — спокойно ответила она, — Теперь за валюту не преследуют, дорогой Вадим. Даже ты можешь свою «Русскую газету» продавать за инрубли, вернее, за инкопейки и никто тебя за это не осудит. Художники продают за доллары и марки свои картины прямо на улице, кооператоры…

— Об этом я слышал и сегодня видел эту торговлю на Невском, — сказал Вадим Андреевич и, чтобы сгладить свою резкость, рассказал про схватку рэкетиров.

— И ты, конечно, вмешался? — посмотрела она на него серыми с голубизной глазами, вокруг которых уже заметны были тоненькие лучики морщин. Вера Хитрова стала полнее, появился второй подбородок, по в общем-то для своих лет она выглядела неплохо.

— Я даже не понял, что произошло… И тут быстро милиция подоспела.

— Среди бела дня, на Невском, драка… — покачала головой Хитрова — А что делается, когда интуристовский автобус останавливается возле достопримечательных мест! Фарцовщики и спекулянты налетают на иностранцев, как саранча. А вечером в вестибюле и в баре крутятся валютные проститутки. Есть совсем еще зеленые девчонки!

— А милиция?

— Что — милиция? У нас нет закона о проституции.

— Не догадались принять такой закон, считалось, что в СССР нет проституции, — сказал Вадим, — Как и ничего другого предосудительного. У нас же социалистическое общество, а ему чужды пороки капитализма…

Бармен сам принес дымящийся кофе в маленьких фарфоровых чашечках. За соседний столик уселась пожилая пара: круглолицый усатый мужчина в светлой куртке, с японским фотоаппаратом на груди и худощавая длиннолицая женщина с пепельно-голубыми волосами. Они говорили по-немецки. Бармен тоже принес им кофе. Поражало обилие разных напитков в красивых бутылках с иностранными этикетками. Стереомагнитофон «Панасоник», примостившийся на полке среди бутылок и банок с пивом, негромко звучал. Пел Челентано. За широкими окнами кафе совсем другой мир с его нищетой, очередями, ненавистью, хамством, а здесь тихо, на полках — невиданное для простого люда изобилие… Цивилизованная Европа с ее роскошью и благоустроенным бытом внедрялась в Россию, правда, пока все это предназначалось только для приезжих иностранцев…

— Твой отец говорил, что ты…

— Папа вот-вот уйдет из института, — перебила Вера. — Он обвиняет меня в том, что Юра уехал в Италию. Мол, я с детства приучала его к западной роскоши, дарила иностранные вещи, привозила из поездок джинсы, куртки, пластинки, магнитофоны…

Вадим Андреевич слышал от Арсения Владимировича, что сын Веры — Юрий женился на еврейке и уехал в Италию, где у нее были родственники, ранее выехавшие в Израиль, но обосновавшиеся в Неаполе. Юрий закончил филологический факультет ЛГУ по специальности германо-романские языки. Хорошо знал английский, итальянский. С женой он вскоре развелся, а сам поступил на работу в какое-то издательство переводчиком технических текстов. В нынешнее время, когда из СССР выезжали десятки тысяч людей, поступок Юрия никого не удивил, однако Арсений Владимирович сурово осудил внука и корил дочь за него. Он считал, что в такое тревожное время, когда страна меняет свой экономический и политический курс, дай Бог, если это в лучшую сторону, уезжать из нее — предательство. Да и что следовало ожидать от мальчишки, который с «младых ногтей», так выразился Хитров, привык к западному образу жизни, любвеобильная мать еще с пеленок готовила его к другому миру. У нее ведь дома ничего нет национального, все иностранное, вплоть до ложек-вилок. Даже бумажные салфетки и зубочистки из-за границы! Мальчишка всю жизнь щеголял в иностранных одежках, уже в университете подторговывал джинсами, пластами с записями модных певцов, разными штучками-дрючками. Правда, с третьего курса вроде бы поумнел и прекратил эту мелочевку. Оказывается, он готовил себя к более серьезным делам…

Вадим Андреевич несколько раз видел у Хитровых Юру, у него была фамилия первого мужа Веры, юноша произвел на него хорошее впечатление: неглуп, интеллигентен, одет был во все иностранное, но что тут плохого? Кто мог себе это позволить, все приобретали иностранную одежду и обувь. Если советская легкая промышленность не способна выпускать модную, удобную одежду, почему бы, если есть такая возможность, не одеваться по-европейски? В этом Белосельский не видел ничего предосудительного. Лина тоже всегда старалась купить себе, ему, детям что-либо заграничное, потому что оно всегда лучше сшито. Взять хотя бы обувь, ну кто из молодых людей носит нашу, отечественную? Разве что в провинции, так и там охотятся за американскими джинсами, итальянскими кроссовками, китайскими пуховиками, западногерманскими ботинками…

— Как он там в заграницах — Юрий? — поинтересовался Вадим Андреевич, приканчивая вторую банку пива. Вера пила только кофе.

— Купил подержанную машину… Кажется, «Феррари».

— Я не о том, — с досадой перебил он. Вера всегда на первый план ставила бытовое благополучие, что, очевидно, раздражало и ее отца, — Скучает по дому, Питеру?

— А ты как думаешь? — холодно взглянула на него Вера Арсеньевна, — Иногда звонит ночью, бодрится, рассказывает, что живет в небольшой квартирке, неплохо зарабатывает, вот машину купил…

Вадим Андреевич с трудом сдержал улыбку, он выпил из банки остатки янтарного пива, поднес стакан к губам. Ну почему Вера не понимает, что все-таки не одно благополучие, а еще что-то есть главное в жизни человека, разумеется, не закоренелого мещанина? Ведь сама несколько лет пожила за рубежом, все там имела, но вот вернулась же на родину? И первое время много говорила о том, что там грызла ее смертельная тоска по дому. К обилию продуктов в супермаркетах, промышленным товарам, которые тебе на каждом шагу навязывает реклама, быстро привыкаешь, а что за всем этим? Чужие вокруг люди, с чуждым русскому человеку меркантилизмом, иной моралью. Только евреи везде, где можно делать деньги, чувствуют себя счастливыми. Вадим Андреевич не слышал ни про одного чисто русского процветающего за рубежом эмигранта. Истинно русский человек только на своей родной земле способен проявить свои таланты. Разве русские виноваты в том, что большую часть их жизни крадут очереди, поиски съестного, товаров; денег у людей стало больше, а товаров и продуктов, наоборот — меньше. А правительство печатает деревянные рубли… Всему миру известно, взять хотя бы наших дореволюционных классиков, что русский человек всегда больше тянулся к духовному, божественному, чем к материальному, чего как раз не скажешь про зарубежье, где деньги и прагматизм решают все. Вся наша классическая литература — это поиск людьми своего духовного идеала. Искания, терзания… Но когда народ довели до нищеты, создали уравниловку, отвратили от религии, Бога, да еще в придачу ко всему украли у него историю и семьдесят с лишним лет обманывали в малом и большом, разве можно ждать от оболваненных людей мгновенного прозрения? Перемены в мышлении? Для этого нужно время, русская печать, где работают русские, правдивая информация обо всем происходящем у нас и в мире. А печать, радио-телевидение, проповедуя гласность, на самом деле снова самым гнусным образом морочат народ, разжигая его низменные инстинкты, как и в проклятом семнадцатом году!..