Да и стоит дёшево напиток этот, а с его-то профессорскими средствами… самое то, что надо....
Но скотча не предвидится, остаётся только допить бутылку, вернее сказать… долить как можно больше её содержимого в странного, страстного профессора, чтобы он, наконец, разговорился, язычок распустил.
Да, хорошо бы хорошо, только язык, а не руки. А не то придётся применить самые что ни на есть тяжёлые меры. А оно мне надо? Вот то-то же. Растлевай, но знай меру, лорд Малфой! И мера это скоро исполнится.
- Что ж, многоуважаемый сэр, не пригласите ли меня перейти в гостиную, на Ваш замечательный, такой… соблазнительно мягкий, даже на вид, диван?А уж каков он будет, когда мы усядемся на него... вдвоём! Вы ведь согласны? Или же Вы боитесь сесть в гостиной со мной на один диван? Ваш же, кстати? Боитесь, может быть, своих же вещей ( а вот это уже хамство со стороны Люциуса), ожидая психоаналитика? - Вижу, как загорелись блеском во время моей нарочитой паузы после призвания духа страшного зверя Психоаналитика нечеловечески желтоватые глаза учителишки.
- Что ж, весьма польщён Вашим немногословным гостеприимством, весьма польщён. Куда уж боле, чем просто польщён. О, уверяю Вас, профессор, это не стоит беспокойства с Вашей стороны... - Малфой рассыпался мелким, не бисером, разумеется, но жемчугом.
- Да, и знаете, кажется, стоит призвать огневиски, стаканы и… наверняка, а, может, я и ошибаюсь, но точно знаю, что и Вы или, что уж точно, наш общий… близкий друг, курите, так что, не помешала бы и пепельница.
Ах, какое недоразумение - Вы не курите. Я Вас не задерживаю? Не отрываю от научной работы?
О, что Вы, сэр, я не тороплюсь, просто я наслышан о Вашей учёности, увлечении преподаваемым предметом и… скажем так, преданной верой в него.
Малфой нагло распоряжался, перейдя на действительно располагающий к более… непосредственному общению, но... оказавшийся излишне длинным, диван.
- Здесь не усядешься сразу поблизости от этого, кажется, растаявшего,но не разъярённого вовсе волчка У-у, каким покладистым оказался, - подумал было Малфой, но…
Ремус призвал прекрасную заморскую раковину из тропических океанских широт, переливающуюся перламутром в удивительно эротичном розовом нутре, служившую, очевидно, пепельницей, заодно украшавшей интерьер этого мещанского, с точки зрения Люциуса, уюта своей академической, слишком правильной округлостью линий.
Сам хозяин уселся, ничтоже сумняшеся, практически касаясь коленом фривольно закинутой на другую ногу, длинной, плотной, мускулистой конечности гостя в районе... всего лишь лодыжки.
- Это работа Северуса, - пояснил, не смущающийся почти предельно допустимой близостью с Люцем, Ремус. - Мне никогда бы не создать подобной красоты, трансфигурировав обычную морскую ракушку с побережья неподалёку от Гоустла. Мы там… Я хотел сказать только, что имел честь бывать в этом прекрасном замке и… некоторых его живописнейших окрестностях.
- Вы, профессор Люпин... Ремус, конечно же, купались с Северусом в Устере?
И Ремус покраснел, но согласно кивнул, не сумев выдавить ни слова. Раз Малфой знает о… купаниях в Устере, значит, он и вправду… близок с Северусом. Остаётся вопрос - насколько близок? Это ж со сколькими мужчинами Сев купался в Устере том растреклятом?!
Значит, Люци тоже… купался, представляя изучающему взгляду Северуса своё, наверняка, холёное и пышное тело. Ведь Сев подробно, но как-то тайком, не смущая Ремуса, успел разглядеть лучшего друга во всех проекциях… там, на речке, на речке, на том бережечке.
Давясь, но выпив залпом противное огневиски и повинуясь пришедшей в голову неотложной надобности расставить все точки над i, Ремус спросил:
- А вы, лорд Малфой... Люциус, сколько раз изволили бывать у графа Снейпа в имении?
Малфой был застигнут врасплох. Сказать: «Да, бывал, и много раз» - означало солгать, а ведь такая ложь обязательно всплывёт в первом же попавшемся разговоре такого ревнивого оборотня с вернувшимся из потайного укрывища Северусом. Значит, придётся признаться, что ни разу не был, хотя это и будет означать, что он, Люциус, вовсе не так близок с кумом, как хотелось бы, да ещё и доказать Люпину настоящее пристрастие Северуса… Хотя, если честно, пристрастия, как такового, между кумовьями не было совсем. А было совсем наоборот - антипатия.
Пойти ва-банк? Не с чем.
… Придётся говорить правду…
____________________________________
* Firths (англ.) - мелковатые заливы со скалистыми берегами на севере Англии в Ирландском море, неподалёку от её границы с Шотландией.
Глава 35.
Северус, зацелованный братом весь до самого конца, получил всего лишь пару-тройку таких необходимых, более, нежели лобызания, вскользь сказанных фраз о перемещении Поттера из каморы для рабов в отдельную опочивальню. Профессор был ещё очень слаб, и ласки только утомили его, не принеся толком и радости.
Оказывается, пока Мастер Зелий не поинтересовался судьбою несчастного «свободного человека» и гостя самого Господина дома, о его жизни никто и не собирался задумываться. Вот и жил-поживал Гарри, как последний раб в одном помещении со старыми и новыми пленниками, в том числе и из племени Х`ынгу. Но, что было самым странным, его больше не били и даже давали спокойно поесть. А разгадка такого поведения рабов была очень простой - надсмотрщик за рабами Таррва жестоко, бичом разогнал завязавшуюся было драку между старожилами и новоприбывшими рабами, ухитрившись никого не покалечить. Именно в подавлении конфликтов и состояла его основная должность, за исключением того, чтобы рабы не болели и были сыты. Впрочем, не он же приносил им корыто с кашей из ячменя на бараньем жиру, но это происходило дважды в день под его присмотром.
Правда, Квотриус, всё же, посмел ослушаться своего брата и Господина и отправил Гарольдуса наверх, к простым домочадцам, а не в пустующую опочивальню почившей матери. Это ему было слишком противно. Проявил самоволие, но никто не знал прямого приказа Господина дома поселить Гарольдуса в незанятую теперь опочивальню Нывгэ.
Ибо Гарольдус - весь грязный и страшный, как демон Аида. И не место ему в опочивальне матери Квотриуса. Да с ним бы в сём вопросе любой домочадец согласился! Уж такая матерь была и сама чистюля, и на порядок в опочивальне обращала внимания уж куда большее, нежели на взращивание сына своего единого, единородного.
Так уж повелось, и Квотриуса воспитывали сначала рабыни - кормилицы, потом дядька из рабов почище да попонятливее. Это уж при нём Квотриус сам научился грамотно читать, писать и немного считать. Очень хорошим и необременительным сыном был Квотриус. Сын никогда не отвлекал матерь от убранства себя самой и своей комнаты, куда его никогда не пускали. Ибо Госпоже наложнице необходимо было нравиться Господину своему, и Квотриус понимал сие ещё в нежнейшем, малом возрасте.