Читать интересную книгу Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me) - laventadorn

Он считал Малфоев друзьями. Хоть временами и хотел их придушить. Но для него это было нормально: желание кого-нибудь придушить возникало у него раз по двадцать пять за минуту. Теперь Люциусу придется самому разбираться с интригами дамочек из кордебалета, Нарциссе — искать другого союзника, причем в кругу "жен злодейской элиты"... что до Драко, то ему потребуется помощь другого зельевара — даже для того, чтобы появиться на свет. Нарцисса не станет пить зелье, сваренное неизвестно кем.

Северус сел на вторую кровать, потирая лоб. Вот потому-то он и не мог поверить, что Лили согласится бросить Поттера и остальных — да ни за что на свете, и уж точно не ради того, чтобы остаться с ним, Северусом. Их дружба давно уже упокоилась с миром, рассыпалась прахом, как горсть пепла на ветру, и заново ожила только тут, в смерти. Лили построила себе новую жизнь — с Поттером, точь-в-точь как сам Северус построил себе новую жизнь в Хогвартсе, с Минервой, и Альбусом, и остальными, и Малфоями за пределами школы. С той лишь разницей, что его жизнь выросла из тех поступков, какие он не мог повторить; будь в его власти убрать причины и оставить только следствия, он сделал бы это без колебаний. Но перед Лили такая дилемма не стояла; ей не нужно было выбирать, все или ничего. Она легко могла заново воссоздать свою прежнюю жизнь...

...ведь могла же, разве нет?

Северус чуть сдвинул ладони вниз, а потом растопырил пальцы и взглянул сквозь них, как сквозь решетку. Та Лили, которую он только что накрыл колючим одеялом, уже не была той шестнадцатилетней девочкой, что когда-то так решительно покончила с их неудобной дружбой. Что, в общем-то, неудивительно. И дело не только в том, что ее, как и всех, изменил новый жизненный опыт (хотя и в этом тоже); нет, она просто выросла. И пусть разница в глаза и не бросалась, но все-таки эта Лили очень сильно отличалась от той девочки, которую он когда-то знал. Однако в ее поведении вовсе не было той зрелой уверенности в собственных силах, какую он ожидал найти в женщине, которая за два или три года потеряла обоих родителей, участвовала в войне, вышла замуж и родила ребенка. Среди тех эмоций, что он от нее улавливал, преобладали замешательство и боль утраты, настолько острые, что она терялась и становилась беспомощной.

Хотя, возможно, это-то как раз естественно, когда на тебя сваливается столько всего за такое короткое время. Смерть меняет тех, кто с ней столкнулся, даже чужая, и особенно смерть тех, кого любишь. Что уж говорить о своей собственной! Да, в отличие от Лили, Северус не впал в горестный ступор, но он не был молодой женщиной, и смерть не вырвала его из семьи, разлучив с женой и детьми. Должно быть, Лили потеряла под ногами почву, осознала случившееся, но вот как-то к нему приспособиться была уже не в состоянии. Перед Северусом же стояло меньше проблем, и он справился с ними, отключив эмоции, — выход, которым Лили воспользоваться не могла. Поразительно и весьма примечательно, что она и после этого не растеряла ни отзывчивости, ни доброты. Боль утраты не превратила ее в ядовитого и безжалостного циника, как это случилось с самим Северусом семнадцать лет назад; чудо, которое многое говорило о ее характере. Очень похоже на знакомую ему Лили, с той лишь разницей, что она лишилась своей безапелляционности, того качества, из-за которого когда-то смерила Северуса надменным взором — и навсегда вычеркнула из своей жизни.

Поступками Лили всегда руководило сердце. Но сама она об этом даже не подозревала, принимая интуитивные догадки за факты, а свои душевные порывы — за голос рассудка. Те доводы, которые приводило ее пристрастное окружение, она воспринимала не головой, а сердцем — Лили вообще не отличалась аналитическим мышлением. Да, домашние задания она делала охотно и прилежно и всегда старалась порадовать преподавателей — но, встретившись с ней снова, Северус осознал, что твердость ее убеждений проистекала не столько от силы характера, сколько от нерассуждающей веры, которая, в свою очередь, зависела от множества факторов... хотя сама Лили даже не отдавала себе в этом отчета.

Правда, теперь Северус уже гораздо лучше понимал, как устроены гриффиндорцы: раз уверовав во что-то, они стойко отстаивали свои заблуждения, отличались талантом строить неверные умозаключения и обожали решать все скоропалительно, не утруждая себя при этом поиском причинно-следственных связей. Многие слизеринцы стали Пожирателями Смерти — следовательно, Пожирателями Смерти становятся из-за того, что попадают на Слизерин, и все слизеринцы обязательно станут Пожирателями. Многие Пожиратели используют темную магию; следовательно, темная магия — это такая магия, которой пользуются Пожиратели, а все остальные ее по определению не применяют.

И вот эта-то искаженная картина мира и стояла у Лили перед глазами на протяжении всех семи лет, что она училась на Гриффиндоре... и это еще не учитывая членство в Ордене и замужество за Мародерами. И вот, вооружившись этой кривой логикой, она вслепую полезла в хитросплетения социальных противоречий, разобраться в которых по молодости ей было просто не под силу, и, не сумев обнаружить истинные причины, ошибочно приняла за источник всех бед один из школьных факультетов. Поскольку по природе своей Лили была довольно мягким человеком, в ее случае эта ненависть вылилась в яростное осуждение и слепую уверенность в своем моральном превосходстве, а не в жестокость и издевательства над противником. Она росла в другой обстановке и не так привыкла к жестокости, как Поттер, Блэк, и даже сам Северус, хотя, безусловно, с годами и сумела к ней притерпеться. Насилие цвело в Хогвартсе пышным цветом, распускалось, как бутоны по весне; со временем даже самые нежные души вырабатывали к нему иммунитет.

Но за последнюю пару недель (о Господи, неужели это все заняло всего пару недель?) Северус получил немало доказательств того, что сама по себе Лили вовсе не отличалась такой непреклонностью, как он предполагал. Поначалу она всей душой ненавидела Пожирателей Смерти и темную магию, подозревала слизеринцев во всех грехах и не доверяла всему, что с ними связано, — и вдруг закрыла глаза на то, что он, Северус, раз за разом применял темные заклинания, признала свою неправоту, умоляла ее простить и оставила Джеймса Поттера лежать на полу без сознания. Такой внезапный разворот в другую сторону выглядел весьма странно; хоть Лили теперь и готова была узнать больше, и не желала ограничиваться только внешней стороной явлений, но Северус не мог не заподозрить, что сейчас она так же слепо руководствовалась тем, что говорил ей он, как раньше — словами своего гриффиндорского окружения. Он снова оказался для нее авторитетом, как когда-то в девять лет, когда ей хотелось узнать все на свете — про Хогвартс, дементоров и волшебные палочки, и взаправду ли бывают единороги и феи.

Разумеется, такое положение вещей было для него более благоприятным; Северус вполне бы мог поддаться искушению и воспользоваться этим своим преимуществом. Но молодость его закончились, и подобные глупости вместе с ней. Какие бы выгоды ни сулила такая податливость, это все равно означало Лили, живущую чужим умом; Лили, чье сердце непостоянно. С той же легкостью, с какой она отказалась от прежнего ради нового, она оставит и новое ради чего-нибудь еще. А значит, опасность снова ее потерять только возрастает. Да, теперь она гораздо лучше разбиралась в событиях прошлого — вот только понимала ли при этом, что он, Северус, за человек?

Если нет, то он даже представить себе не мог, как она отреагирует, когда поймет.

Он провел по ее лицу большим пальцем, осторожно убирая со лба мелкие прядки. Теплая кожа, мягкие и слегка загрязнившиеся волосы... Семнадцать лет назад он навсегда ее потерял; потерял даже возможность надеяться, что с ней все будет хорошо. Что было бы, если бы она осталась в живых, а война закончилась — если бы война вообще могла окончиться, останься она в живых, — он не знал и никогда уже не узнает. Без нее жизнь стала блеклой и никакой; вереница беспросветных дней, поверхностные отношения, которые никогда не могли пробиться за щиты из страха и горечи и проникнуть в самое сердце, туда, где он похоронил настоящие чувства, которые не могла заглушить никакая окклюменция. Нет, он не остался совершенно один — у него были Альбус, Минерва, Нарцисса, Люциус и даже Драко, пока тот не превратился в очередного юного недоумка, но он никогда не позволял себе по-настоящему к ним привязаться. Потому что, с одной стороны, не верил, что кто-то сможет так же разделить его надежды и чаяния, как Лили, когда они были детьми, а с другой — постоянно боялся, что этот "кто-то" причинит ему такую же боль, как она. Слишком серьезные потери в случае неудачи, а на другой чаше весов — лишь туманная перспектива что-то приобрести.

И даже сейчас было вполне возможно, что для них все опять закончится так же: безысходностью, пустотой и будущим без ясного неба над головой. Несмотря на всю свою нынешнюю беспомощность, Лили всегда была бесстрашной — куда отважнее, чем и он сам, и большинство других людей: она умела любить без гарантий, просто так, хоть и рисковала при этом все потерять. На что способны отнюдь не все; сам он прошел через подобное чувство только однажды, и не один десяток лет был потом несчастен. У него хватило душевных сил, чтобы сохранить в себе эту любовь, но не на то, чтобы рискнуть снова.