и меня… и вернуться к отцу в Ванве. Там, в Прьёре, вы оба можете допиться до смерти, если хотите, можете безнаказанно отпускать за ужином любые вульгарные замечания. Ты желаешь такой жизни?
— Нет, мамà. Не желаю.
— Что ж, в результате собственной бестактности ты только что потеряла очень солидного жениха, молодого человека, с которым жила бы в превосходных условиях. Полагаю, это послужит тебе уроком на будущее. Подобные возможности на дороге не валяются, их нельзя упускать.
— Да, мамà.
Мамà, дядя Леандер и я занимаем апартаменты в отеле «Амбассадор-Ист». Это удобно, потому что мамà с удовольствием принимает своих гостей внизу, в Банкетном зале, обедает с ними и ужинает по нескольку раз в неделю. Там она встречается с редакторами светских колонок и знакомит меня с важными чикагскими семействами. Должна сказать, светская жизнь здесь в корне отлична от европейской. Мне говорили, что Нью-Йорк куда более утонченный и современный город, нежели Чикаго, и, признаться, Чикаго и большинство его обитателей, по-моему, на редкость ограниченны. Мамà намерена вывести меня в свет как дебютантку сезона, и я уже протестую. Здешние молодые люди мне совершенно неинтересны. Только и знай хвастают своими закрытыми школами — Андовером, Чоутом, Дирфилдом — или колледжами — Йелем, Принстоном, Гарвардом, либо обсуждают игру в гольф да свою будущую карьеру в том или ином семейном бизнесе — умрешь со скуки. Но мамà отчаянно хочет, чтобы я сделала хорошую партию, и я обязана ублажать ее или хотя бы делать некое усилие.
— Тот факт, что ты теперь Маккормик, — говорит мамà, — откроет все двери, Мари-Бланш, и очень прибавит тебе привлекательности в глазах чикагских молодых людей.
— Но, мамà, меня не интересуют те, кто находит меня привлекательной только из-за фамилии, — отвечаю я.
— Надо использовать все преимущества, какие имеешь, дорогая, — говорит мамà. — Ты недостаточно красива и недостаточно умна, чтобы очаровать мужчин личными качествами. Имя Маккормик — мощная приманка. Кстати, твой отчим официально тебя удочерил, и ты должна называть его «папà».
— Не могу, мамà. У меня уже есть один папà, и он обидится. Мы с Тото и так уже обидели его, когда согласились на усыновление.
— Он не узнает.
— Но я-то знаю. Неловко иметь двух папà.
— Поверь, ты привыкнешь. Ты начинаешь жизнь в новом городе, Мари-Бланш, в новой стране, с новым отцом. Скоро ты станешь американской гражданкой. Всем этим ты обязана Леандеру Маккормику и должна выказать ему почтение, называя «папà». Твой первый отец остался во Франции, он часть твоей прежней жизни. Учитывая международную ситуацию, ты, возможно, увидишь его лишь спустя годы, если увидишь вообще. Там он может быть твоим отцом, если хочешь, но здесь, в Америке, твой папà — Леандер.
Мне было тяжело слышать такое, но мамà, как я уже говорила, женщина до предела практичная.
— Хорошо, мамà, — говорю я, — я постараюсь. Но мне надо попрактиковаться.
И вот теперь я сижу на бесконечных чаепитиях и ланчах в Банкетном зале, на устроенных свиданиях с унылыми, инфантильными чикагскими юнцами, с которыми у меня нет ничего общего и которых совершенно не интересую ни я, ни то, что я говорю, да и они меня не интересуют. Мамà права, благодаря новой фамилии я действительно порой замечаю в них искру интереса. Однако это никак не связано со мной лично, и я по-прежнему не считаюсь законной Маккормик, скорее чем-то вроде претендентки. Светская жизнь в Чикаго напоминает мне выставку чистокровных собак вроде той, где папà во Франции обычно приобретал охотничьих псов. Группа наиболее видных чикагских семей служит питомником, где временами случаются скрещивания с кобелем или сукой из близкородственных семейных линий из соседнего Сент-Луиса или Цинциннати либо с доказанно голубой кровью восточной «Лиги плюща»[27], импортированной из Коннектикута или с Лонг-Айленда. Все нацелено на то, чтобы сделать хорошую партию, поселиться на Лейк-Шор-драйв или в семейном особняке в Лейк-Форесте, с позицией в семейном бизнесе в городе и кучей детишек, чтобы продолжить род. Иной раз, когда в городе появляется более экзотичная сучка, скажем француженка, местные вообще не знают, что с ней делать, и тотчас настораживаются, опасаясь испортить свои племенные операции неведомой чужой кровью.
После нескольких недель светских мучений на чаепитиях, ланчах и ужинах в Банкетном зале, я просто не могла больше выдержать. Хорошо хоть, большинство подходящих молодых людей вернулись на осенний семестр в свои закрытые школы или в бастионы «Лиги плюща», так что от их оглупляющего общества я наконец избавилась — остались только их мамаши, которые тщательно изучали меня как потенциальную партию для своих сыновей, изучали с дотошностью, выработанной поколениями племенной экспертизы. Зачастую мне казалось, что они вот-вот начнут осматривать мои зубы и колени на предмет дефектов. Меня просветили, что уже сейчас идет подготовка к празднику Дня благодарения, когда их замечательные сынки и дочки снова приедут домой и все начнется сызнова, прелюдия к рождественскому сезону дебютантов. Честное слово, не хочешь, да запьешь.
Чтобы избежать этой светской тюрьмы, я заявила мамà, что хочу в этом месяце поступить в Театральную школу Гудмана и учиться на актрису. Она вряд ли станет резко возражать, ведь она и предложила мне эту профессию, наверно, отчасти потому, что сама несостоявшаяся лицедейка, всегда мечтавшая о сценической и киношной карьере. Впрочем, мамà актерствует на светских подмостках. К примеру, вот такая заметка была недавно опубликована на страницах светской хроники в «Чикаго ивнинг американ»:
По страницам прессы
Чикаго обрел галльский шарм, с тех пор как минувшей осенью в город приехала Рене, то бишь миссис Леандер Маккормик. Рене становится весьма и весьма популярна — ах, будь времена лучше и людям дана подсказка, как бывало раньше. Так или иначе, вечеринка без Рене, без ее восхитительною остроумия и еще более восхитительного лица — просто скука. Но, помимо двух упомянутых качеств, еще более обворожительна ее манера говорить по-английски и все то, что она высказывает на англосаксонском. Люди слушают, затаив дыхание, чтобы ничего не пропустить. Вот и радио дотянулось до Рене своими длинными щупальцами, и однажды она споет для нас, с галльским акцентом, а затем и телевидению неплохо бы заметить прелестное лицо за микрофоном.
Леандер Маккормик удочерил свою юную падчерицу, Мари-Бланш, для которой нынешний сезон — преддверие светского дебюта; теперь ее зовут Мари-Бланш Маккормик.
Мамà вырезает из газет все заметки о себе и дяде Леандере и вклеивает их в специальные книги, ведет, так сказать, хронику их светской популярности. О них много писали и