Читать интересную книгу Дневник самоходчика. Боевой путь механика-водителя ИСУ-152. 1942-1945 - Приклонский Е.

Тут Румянцев захлопнул рот, увидев, как Карапузов быстро подвел свою самоходку к нашей, взял беспомощную машину на буксир и поволок в лес.

С презрением взглянув на смущенную рожу старшого, вылезаю из люка и уже более спокойно говорю:

— Такие оскорбления легко не прощаются. Смотри, как бы тебе не пришлось отвечать за них.

А на крыло рядом со мной вскарабкался запарившийся автоматчик, просунул голову в люк и доложил: пулеметной очередью из лесу убит командир ИСУ-122, что застряла на дороге. Это тот самый незнакомый мне лейтенант, который командовал последним взводом нашей батареи в бою за мызу Эрдеме, когда ранило осколком комбата Сергея Федотова.

Подхожу к своей машине — и вдруг снова ожил «ишак». Он скрипит и задыхается где-то совсем рядом. Спешно ныряю к себе в люк, и мы, все пятеро, съежившись, тихо предвкушаем [460] удовольствие, которое может доставить фугасная мина, упади она нам на крышу башни. Но мины пропели, удаляясь, и стали грохотать, к нашему изумлению и восторгу, на той стороне болота, в лесу, занятом фашистами. Кто-то умелый из наших решил попотчевать фрицев из их собственного изобретения.

Вслед за залпом «ишака» снова дружно ударили стоящие в опушке и даже сидящие в болоте самоходки, и пехотинцы, где ползком, где короткими перебежками перетаскивая свои «максимы» и пушечки с тонкими, словно иголки, стволами, начали приближаться к чужому берегу. Затем справа и слева от нас выскочили из лесу приземистые СУ-76, быстрые и верткие, и побежали, ведя огонь с ходу, прямо через болото, по слабенькому дерну, который, к нашему «тяжелому» удивлению, не проваливался, а только прогибался под «кленовыми листочками», как с нежной грустью называют эту легкую машину те, кто воюет на ней. Есть у нее и другие прозвища: «клизма» и «сучка». Первое из них, как видно, присвоено ей за ее профиль, а может быть, за то воздействие, которое она оказывает на неприятеля, подбираясь к нему скрытно, благодаря своей низкорослости, и нападая внезапно, так как высокая проходимость позволяет нашей легкой самоходке появляться в таких местах, где предусмотрительный немец обычно ее не ожидает; а в скорострельности СУ-76 не откажешь. Второе же имя, уменьшительно-оскорбительное, возникло или от СУ, или от «сука», но мне ни разу еще не случалось слышать, чтобы кто-либо так ругательски обзывал нашу тяжелую самоходную установку.

Однако как там кого ни зовут, а бой перекинулся уже на ту сторону болота, и все, у кого хватило ума не увязнуть, торопливо пустились в обход, как будто этого нельзя было сделать раньше. А впрочем, что нам может быть известно о том, как было бы лучше? Из смотровой щели или перископа много ли увидишь?

По карте мы всего в пяти километрах от Риги. Разряжаем орудие в сторону противника — это стало обычаем. Вскоре пришли тягачи (вот это оперативность!) и повытаскивали застрявшие в болоте машины, которые одна за другой уходят в направлении города. Мы остаемся совсем одни и без всякой надежды подкрепиться. Но обед, да еще и с трофейной выпивкой, а главное — три недостающих болтика для муфты нам все-таки привезли поздним вечером. [461]

Потом неведомо откуда, словно с неба свалилась, явилась Федькина Нина, поправившаяся после ранения. Узнав своих, обрадовалась страшно. Мы тоже, только вот угостить ничем не смогли ее, так как опоздала она к ужину, и ей пришлось довольствоваться горячим кипятком с последними ржаными сухарями. Заморив червячка и согревшись, она откопала на дне своей сумы затрепанную колоду карт, но сражаться в «дурня» было некогда: весь экипаж нетерпеливо занялся делом. К 21.00 сами заканчиваем ремонт, но, не зная пути, вынуждены, ввиду наступившей ненастной, черной ночи, заночевать неподалеку от места дневного боя. Как раз и сарай кстати подвернулся с соломой. Тепло и мягко. Накрапывает мелкий дождь, тихо царапая по крыше из драни, глухо погромыхивает артиллерия где-то под самой Ригой. Выставив часового, засыпаем. 13 октября

Немец, теснимый со всех сторон, ночью отошел к окраинам города.

Торопливо напившись молока без хлеба (автоматчики наши бдительно несли службу и обнаружили поблизости погреб), на рассвете мы «снялись с якоря» и помчались догонять своих, оставив на месте, где ремонтировались, фанерную дощечку с надписью: «Хозяйство П. выехало в Ригу». Это придумал Нил в пику ремонтникам, которых вчера мы так и не дождались.

Полк догнали быстро. Он действовал уже у самой окраины. Не потеряв ни одной машины, нам удалось прорваться на городские улицы в районе Парка имени революции 1905 года. Немцы поспешно уносили ноги на левый берег Двины, уничтожая за собой все переправы. Последним был взорван большой мост. Таким образом фашисты сумели разобщить войска 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов, освободивших правобережную часть города, с войсками 1-го Прибалтийского, которые наступали вдоль левого берега.

Поговаривают в полку, что машина нашего Лешки Панасенко успела выскочить на набережную Даугавы и устремилась к въезду на мост, но в этот момент мост со страшным грохотом взлетел на воздух.

Вечером Нил обстоятельно и красочно описывал этот эпизод. Панасенко так спешил к реке по узким улицам Старого [462] города, что раза два, разворачиваясь на перекрестках, отваливал кормой углы зданий, а вырвавшись наконец на площадь Домского собора, не заметил в густом дыму пожаров единственного высокого столба и сшиб его. От столба расходились в разные стороны провода. Проволока потащилась за машиной, наматываясь на барабан ведущего колеса Лешкиной самоходки. Гусеница начала щелкать, грозя вот-вот соскочить с зубьев звездочки. Пришлось остановиться. И пока ребята, сбивая в кровь пальцы, рубили под обстрелом проволоку зубилами да пока машина катилась к мосту, фашистские подрывники, не дождавшись будущего Героя Советского Союза, понервничали и крутнули адскую машинку раньше времени... И Нил мастерски изобразил, как до сих пор периодически встряхивает рыжей шевелюрой наш Панас, оглушенный грохотом мощного взрыва.

Делать в городе, очищенном от немцев, нашим машинам вскоре стало нечего, и, чтобы они не причиняли материального ущерба коммунальному хозяйству латвийской столицы, и без того сильно пострадавшей, полк по окончании боя был выведен за городскую черту.

Под вечер колонна боевых машин — представительниц трех различных систем — медленно и осторожно, с распахнутыми люками ползла по улицам, приветствуемая рижанами, которые уже несколько пришли в себя после пережитых треволнений.

Нас отвели от города по какому-то шоссе в сторону взморья. Около этого шоссе полк и расположился в виду Риги, среди пологих песчаных дюн, заросших соснами.

Замаскировав машины, ребята делятся дневными впечатлениями. Кое-кто похваляется, что на славу угостился знаменитым рижским пивом, но у нашего экипажа оно даже по усам не текло. 14 октября

Утром встречается мне Сергей Федотов и, широко улыбаясь, поздравляет с орденом Отечественной войны за Молочный Завод, за 20 сентября.

Настроение у всех отличное. За Даугавой еще орудия бухают, а у нас где-то рядом, в лесу, музыка слышна. Весело на душе. Одряхлевшие машины приказано наконец готовить к [463] передаче СПАМу (сборному пункту аварийных машин). Значит, скоро отправимся на переформирование.

Вечером, после работы, играли («давненько не брал я в руки шашек!») в шахматы с инженером фронта (2:1). Мне до сих пор неловко перед ним из-за одного случая, происшедшего в последних числах сентября, хотя этот тактичный человек ни разу не напомнил мне о моем хамстве.

Однажды во время длительного марша я сменил Нила за рычагами и начал мыкаться по тяжелой грунтовой дороге, совершенно расквасившейся после дождей. Митя Салов, как обычно, находился на своем посту — торчал из левого люка, ведя круговое наблюдение за двоих и беззвучно, из-за рева двигателя, напевая что-то. Вдруг в наушниках моего шлемофона щелкнуло, и наводчик, кашлянув, докладывает, что нас догнал какой-то «Виллис», и просит пропустить его вперед. Успев утомиться от двухчасового ползания по грязи и потому злой, продолжаю упрямо «пилить» на четвертой замедленной, памятуя, как «разулся» за станцией Сымерпалу из-за нахального грузовика. «Виллис» несколько раз пытался объехать самоходку то слева, то справа, но безуспешно: вплотную к обочинам подступало болото. Шофер начинает длинно и нудно сигналить — перехожу, злорадствуя, на третью замедленную.

Тогда наводчик спрыгивает со своего сиденья, трясет меня за плечо и громко кричит мне в самое ухо:

— Там какое-то начальство! Сильно нервничает!.. Дороги требует!

Местность как раз пошла немного на подъем, стало не так вязко, и, чуть приняв вправо, самоходка неохотно посторанивается. «Козлик», разбрызгивая черную грязь, торопливо проскакивает вперед и останавливается метрах в двухстах от нас, загородив дорогу. Из автомобильчика вышел человек в защитной форме, в зеленой же фуражке, поднял вверх руку. Останавливаю самоходку — Нил сразу просыпается, тревожно поднимает голову и бросается к своему сиденью. Делаю ему успокоительный знак рукой, вылезаю из машины и не спеша подхожу к крепкому, повыше среднего роста мужчине в полувоенной одежде без знаков различия. Он представился и спросил, кто водитель самоходной установки. Так состоялось мое знакомство с инженером фронта, специально прибывшим в нашу армию, чтобы узнать непосредственно [464] от механиков-водителей и помпотехов о достоинствах и недостатках новой марки тяжелой машины, а также выслушать наши предложения по вопросам эксплуатации ИСУ. И встретить такой прием! Узнав, что машину вел командир, а не водитель, инженер спокойно, не повышая голоса, искренне удивился моему незнанию правил движения по дорогам, а заодно и отсутствию у меня элементарной вежливости. Сгорая от стыда (ушам стало жарко под шлемом), коротко приношу свои извинения. Попрощавшись, представитель фронта велел шоферу ехать, и «Виллис» вскоре пропадает из виду.