Читать интересную книгу Моммзен Т. История Рима. - Теодор Моммзен

Формальное преподавание латинской литературы и латинской риторики началось примерно в 650 г. [104 г.]. Его ввел Луций Элий Преконин из Ланувия, прозванный Стилоном («человеком грифеля»). Это был почтенный римский всадник строго консервативных убеждений. С избранным кружком молодых людей, среди которых находились Варрон и Цицерон, Стилон читал Плавта и аналогичные произведения, обсуждал с авторами их наброски речей, и помогал своим друзьям составлять такие наброски. Это было уже действительным преподаванием, но Стилон не был учителем-профессионалом, он преподавал литературу и красноречие так, как преподавали в Риме законоведение, в качестве старшего друга подающих надежды молодых людей, а не в качестве оплачиваемого профессионала, готового к услугам каждого желающего.

Но уже в его время началось также преподавание латинского языка в специальных высших школах, отдельно и от преподавания элементарных начал латинского языка и от преподавания греческого языка. Преподавателями были платные учителя, обычно из вольноотпущенников. Само собой понятно, что дух и метод преподавания были заимствованы из упражнений в греческой литературе и греческом ораторском искусстве; учениками были и здесь не дети, а юноши. Вскоре это латинское преподавание, так же как греческое, было разделено на два курса: в первом занимались научным преподаванием латинской литературы, во втором учили составлять по всем правилам искусства хвалебные, политические и судебные речи. Основателем первой римской школы литературы был Марк Севий Никанор Постум, приблизительно во время Стилона. Первую специальную школу латинской риторики основал около 660 г. [94 г.] Луций Плотий Галл. Впрочем, в школах латинской литературы, как правило, учеников знакомили также с началами ораторского искусства. Эта новая латинская школа имела важное значение. Когда высокопоставленные знатоки и мастера знакомили с латинской литературой и латинским красноречием своих молодых друзей, то при этом сохранялась в преподавании известная доля независимости по отношению к грекам. Знатоки языка и мастера риторики находились под влиянием эллинизма, но не подчинялись непременно влиянию греческой, школьной грамматики и школьной риторики; к последней относились безусловно отрицательно. Гордость римлян и их здравый смысл возмущало утверждение греков, что в школе и по школьным правилам можно приобрести способность ясно и убедительно для слушателей говорить на родном языке о том, что оратор понимает и чувствует. Дельный адвокат-практик должен был считать, что совершенно оторванный от жизни метод греческих риторов более вреден для начинающего, чем отсутствие всякой подготовки. Образованному и зрелому человеку с житейским опытом греческая риторика казалась пустой и отвратительной. Люди строго консервативных убеждений не могли не заметить сродства между профессиональным красноречием и демагогией. Поэтому кружок Сципиона был заклятым врагом риторов. Греческую декламацию терпели у оплачиваемых учителей, главным образом как упражнение в греческом языке, однако греческая риторика не проникла ни в латинское красноречие, ни в его преподавание. В новых латинских школах риторики римских юношей готовили к карьере политических деятелей и ораторов следующим образом: один из них должен был обвинять, другой защищать Одиссея, застигнутого над трупом Аякса с его окровавленным мечом в руках; один обвинял Одиссея в убийстве соратника, другой брал на себя его защиту. Другой пример: один обвинял Ореста в убийстве матери, другой оправдывал его. Быть может, они обращались также к Ганнибалу с запоздалыми советами, как он должен был поступить: явиться ли по вызову в Рим, оставаться в Карфагене или же спасаться бегством. Понятно, что это отвратительное и вредное словоблудие снова воскресило катоновскую оппозицию. Цензоры 662 г. [92 г.] обратились к учителям и отцам семейств с предостережением не заставлять молодых людей по целым дням заниматься упражнениями, о которых не знали их предки. Инициатива этого предостережения принадлежала первому судебному оратору того времени, Луцию Лицинию Крассу. Конечно, слова Кассандры прозвучали напрасно. Латинские упражнения в декламации на обычные греческие школьные темы остались составной частью римского преподавания и содействовали тому, что из молодежи с ранних лет воспитывали позеров в области адвокатуры и политики и убивали в зародыше всякое действительное неподдельное красноречие.

Однако в общем итоге этого нового римского воспитания развилось новое понятие так называемой «человечности», или гуманности, под которой понималось частью более или менее поверхностно усвоенное эллинское образование, частью плохое ему подражание — привилегированное латинское образование. Эта новая гуманность, как свидетельствует уже самое название, отреклась от всего специфически римского и даже стала по отношению к нему в оппозицию. В этом понятии, как и в находящемся с ним в тесном родстве нашем «общем образовании», сочетались национальный космополитизм и социальная замкнутость. И здесь произошла революция, которая разделила сословия и объединила народы.

ГЛАВА XIII

ЛИТЕРАТУРА И ИСКУССТВО.

VI столетие [сер. III — сер. II вв.] было как в политическом, так и в литературном отношении бодрой и великой эпохой. Правда, в области литературы, как и в области политики, эта эпоха не дала талантов первого ранга. Невий, Энний, Плавт, Катон — даровитые, живые писатели, с яркой индивидуальностью, но это не творческие таланты в высшем смысле этого слова. Тем не менее чувствуется, что размах и смелость их драматических, эпических и исторических произведений выросли на почве гигантских боев пунических войн. Многое здесь искусственно пересажено, в рисунке и в красках немало недостатков, художественная форма и язык не отличаются чистотой, элементы греческие и национальные причудливо переплетаются; все творчество носит на себе школьный отпечаток, не самостоятельно и не совершенно. Однако если у поэтов и писателей этой эпохи не хватило сил для достижения своей высокой цели, в них жили мужество и надежда соперничества с греками. В описываемую эпоху дело обстояло иначе. Утренний туман рассеялся. Римляне уже не могли продолжать того, что начали с сознанием закаленной в войне народной силы, с юношеским задором и непониманием трудностей своего начинания и границ своего таланта, с юношеским пылом и увлечением. В воздухе уже чувствовалась томительная духота перед революционной грозой. У зорких людей постепенно открылись глаза на неподражаемое совершенство греческой поэзии и греческого искусства и на очень скромные, художественные дарования римского народа. Литература VI столетия возникла благодаря воздействию греческого искусства на полуразвитые, но возбужденные и восприимчивые умы. Распространение эллинского образования в VII столетии [сер. II — сер. I вв.] вызвало литературную реакцию; холодная рефлексия подобно зимнему морозу убила семена, заключавшиеся в наивных попытках подражать грекам, вместе с плевелами реакций вырвала с корнем и здоровые ростки старого направления!

Эта реакция первоначально и главным образом исходила из кружка Сципиона Эмилиана. Кроме самого Сципиона самыми выдающимися членами этого кружка были: из римской знати старший друг и советник Сципиона Гай Лелий (консул 614 г. [140 г.]) и молодые товарищи Сципиона, Луций Фурий Фил (консул 618 г. [136 г.]) и Спурий Муммий, брат разрушителя Коринфа; из римских и греческих литераторов — автор комедий Теренций, сатирик Луцилий, историк Полибий, философ Панетий. Для кого не представляли трудностей «Илиада», Ксенофонт и Менандр, тем не мог импонировать римский Гомер, а тем паче плохие переводы трагедий Еврипида, которые делал Энний, а после него Пакувий. Патриотические соображения могли удерживать в известных рамках критику отечественной хроники. Однако уже Луцилий преследовал язвительными стрелами своего остроумия «печальные фигуры напыщенных произведений Пакувия». Такую же строгую, но справедливую критику произведений Энния, Плавта, Пакувия и всех поэтов, которые «как бы получили привилегию выражаться напыщенно и делать нелогические выводы», мы находим у остроумного автора риторики, написанной в конце этого периода и посвященной Гереннию. Члены сципионовского кружка пожимали плечами над вставками, которыми грубое народное остроумие римлян снабдило изящные комедийи Филемона и Дифила. То ли с улыбкой, то ли с завистью они отворачивались от беспомощных усилий неодаренной эпохи, относились к ним примерно так, как зрелый человек к своим юношеским стихотворениям. Люди сципионовского кружка отказались от попыток пересадить чудесное дерево на римскую почву, отказались от высших форм искусства в римской поэзии и прозе и довольствовались тем, что разумно наслаждались произведениями греков. Творчество этой эпохи ограничивается преимущественно второстепенными формами: легкой комедией, мелкими поэтическими произведениями, политическими брошюрами и специальными науками. Литературным лозунгом стала корректность стиля и прежде всего языка. С выделением из народа узкого круга образованных людей язык в свою очередь разделился на классическую латынь высшего общества и вульгарную народную латынь. В своих прологах Теренций обещает «чистый язык», полемика по поводу ошибок в языке составляет главный элемент в сатирах Луцилия. В связи с этим решительно отступают на задний план потуги подражать грекам. В этом отношении имеется известный прогресс. В эту эпоху бездарные произведения встречаются гораздо реже, чем в предшествующую или последующую; гораздо чаще появляются произведения совершенные в своем жанре и вполне удовлетворительные. В отношении языка уже Цицерон называет времена Лелия и Сципиона золотым веком чистой неиспорченной латыни. В глазах общественного мнения литературная деятельность мало-помалу возвышается из ремесла на степень искусства. Еще в начале этого периода считалось, что знатному римлянину не подобает заниматься сочинением, если не стихотворений — это еще куда ни шло, — то во всяком случае театральных пьес. Пакувий и Теренций жили на свои драмы, сочинение драм было только ремеслом и притом не очень прибыльным. Во времена Суллы положение совершенно изменилось. Уже гонорары актеров того времени показывают, что популярный драматург мог требовать высокого денежного вознаграждения, снимающего с него клеймо ремесленника. Драматическое творчество стало таким образом свободным искусством. Люди из самой высшей знати, например Луций Цезарь (эдил в 664 г. [90 г.], умер в 667 г. [87 г.]), пишут для римской сцены и гордятся тем, что принадлежат к сословию поэтов наряду с совсем незнатным Акцием. Искусство вызывает к себе больше внимания и уважения. Но исчез размах в жизни и литературе. У позднейших авторов нет той самоуверенности лунатиков, которая создает поэтов и очень определенно сказывается прежде всего у Плавта. Эпигоны борцов с Ганнибалом корректны, но бесцветны.