— Я хочу выпить за вас, Владимир Аннакулиевич и Римма Николаевна! За ваш союз, за ваше творчество и за вашу необыкновенную любовь друг к другу. Это всегда чувствуется, Римма Николаевна души не чает в вас, а вы в ней. Хочется, чтобы этот союз продолжался бесконечно.
Следом встал Юрий Борисович Леонов. Он сказал:
— Еще в 1916 году Борис Кустодиев в своей картине «Художники „Мира искусства“» увековечил русских живописцев нового направления. Это — Грабарь, Рерих, Бенуа,Петров-Водкин, Сомов и другие. Ваша картина «Серебряный шар искусств» — это одно из событий современной живописи. Вы, Владимир Аннакулиевич, в своей картине тоже собрали наших известных современников: ученых, поэтов, художников. Это Церетели, Гладышев, Коржев, Ахмадулина. Не случайно, вы удостоены высокой награды Российской академии художеств медалью «Шувалов». Это дорогого стоит!
Обаятельная и улыбчивая Татьяна Леонова добавила:
— Сегодня мы встретились с настоящим искусством, что очень приятно. К сожалению, это случается далеко не на каждой выставке.
Ахмат перевел объектив камеры на Зарету:
— У каждого человека есть зеленая тропа и тропа желтая, я желаю, чтобы зеленая тропа сопровождала вас всегда. Созданный вами мой портрет, уважаемый Владимир Аннакулиевич, мне так понравился, что трудно найти достойные слова. Я увидела себя совсем другими глазами. Спасибо вам! Желаю, чтобы ваша жизнь процветала. Здоровья вам и счастья!
Застолье продолжалось. Я не присаживался и старался уделять внимание своим гостям. Юрий Иванович громко произнес, перебивая общий гомон:
— Урожай художник собирает с душ человеческих, когда пишет портреты, когда пишет пейзажи, когда пишет красивых обнаженных женщин, — он показал рукой на картину «Дочки матери», где на берегу моря отдыхали мамы с детьми.
И уже со свойственным ему юмором, держа в руке рюмку, добавил:
— В шутку я назвал эту картину «Безотцовщина», там нет ни одного мужчины. К сожалению, так бывает, особенно сейчас!
И уже серьезно продолжал:
— Переехав в Москву, Артыков нашел себе хорошего друга жизни, Римму Николаевну.
Ему повезло: в первый раз, когда остался жив в ашхабадское землетрясение, второй раз, когда спасся от московских невест, а в третий раз, когда нашел жену. Ему крепко повезло, он хоть и не очень верующий человек, но грехи ему были прощены, и был он удостоен счастья — он нашел жену. Семья продолжает сегодня работать. Выставки показываются в Москве и других городах и пользуется большим успехом, потому что в них есть не только понимание Туркмении и России, есть духовность, которая направляет нас на понимание существа человека. И когда Артыков пишет «Эдем», — Юрий Иванович опять показал рукой на картину, — художник мечтает, чтобы и на русской земле был рай. Будем, надеяться!
Юрий Иванович под аплодисменты выпил рюмку и показал рукой еще на одну картину:
— Вы видите, это — «Комсомольская свадьба», она плавно переходит в свадьбу ветеранов, — он провел рукой вдоль стола и грустно обвел взглядом сидящих и залпом выпил еще раз.
Когда вечер был в полном разгаре, дверь зала отворилась, и вошел Булат Мансуров.
Его поддерживал под руку помощник. Римма встретила их, поставила на стол чистые приборы и наполнила рюмки. Для меня приход Булата был полной неожиданностью, поскольку его супруга Елена Луначарская говорила мне, что он тяжело болен и находится в клинике. Я был счастлив видеть своего старинного друга, великого режиссера, с которым мы работали еще в 60-е годы на двухсерийном фильме «Утоление жажды» по роману Юрия Трифонова.
Мы обнялись.
— Володя, я неважно себя чувствую, я приехал к тебе прямо из больницы. Долго я находиться здесь не смогу, поэтому позволь мне сразу сказать о тебе теплые слова.
Ахмат навел объектив камеры на Мансурова.
Я представил его гостям:
— Мой друг Булат Мансуров. Народный артист России. Кинорежиссер. Академик.
Фильм «Утоление жажды», где Булат был режиссером-постановщиком, а я художником-постановщиком снимался в пустыне на трассе строящегося Каракумского канала. В этом фильме играл всенародно любимый артистПетр Мартынович Алейников. Для него это была последняя роль в жизни. В картине снималось созвездие замечательных актеров, таких как Олег Жаков, Артык Джалыев, Анатолий Ромашин, Леонид Сатановский, Раиса Недашковская.
Булат встал, пристально оглядел сидящих гостей, немного помедлил. Его рука слегка дрожала.
— О статусе нашей дружбы Володя уже все сказал, — бархатным баритоном начал говорить Булат, — прошло почти 50 лет, как снимался наш фильм «Утоление жажды». Дружба, зажаренная на песках Каракумов, она не ржавеет. — Голос Булата дрогнул и он не сразу продолжил говорить, — поэтому я, несмотря на постельный режим, несмотря на больную ногу, все-таки пришел, чтобы подтвердить, Володя, свою верность тебе как человеку и как художнику. Это самое главное, когда коллеги признают своего коллегу. Володя принадлежит к той категории художников, которые трудятся сердцем и душой, которые не требуют никакой компенсации, а компенсация сама находит его, и, прежде всего, уважением его коллег. Володенька, милый, дорогой! Я тебе желаю в твоем маленьком еще возрасте, быть таким всегда. Будь здоров!
Булат выпил рюмку до дна. Мы крепко обнялись. Булат подарил мне модель ахалтекинского коня, искусно сделанного из кожи, с узким туркменским седлом, короткими стременами и сбруей.
— Это тебе в память о нашей совместной работе в песках Каракумов.
2 января 2011 года я с утра стоял у мольберта. У меня есть правило — заканчивать картину уже вставленную в раму. Так было и сейчас. Я готовил «Мир Нико Пиросмани» к предстоящей академической выставке, посвященной 150-летию со дня рождения великого грузинского художника. Раздался телефонный звонок.
— Володя, — услышал в трубке мягкий баритон Булата, — я бы очень хотел, чтобы ты пришел ко мне на Большую Никитскую в мой центр Эйзенштейна. У меня соберутся знакомые тебе люди: сценарист Маргарита Малеева, вдова режиссера Аждара Ибрагимова, Фрида Емельянова с сестрой Аидой, Альберт Атаханов, он недавно вернулся из Китая. Моя жена Лена, к сожалению, занята в концерте, но ты обязательно приходи с Риммой. Пока я елку еще не разобрал, так что можно выпить за встречу нового 2011 года. Женщины мне заявили официально: «Если Володя не придет, мы тебя, Булатик, просто убьем». Так что пожалей меня и приходи.
— Булат, успокой их, скажи, что я обязательно приду, но только со своим самоваром.
Булат рассмеялся.
— Конечно с Риммой.
Ровно в четыре часа дня мы поднимались по крутой лестнице дореволюционного дома на Никитской. Гости уже собрались за праздничным столом.
Булат сказал мне:
— Лена дома приготовила традиционное блюдо кочевников — плов с бараниной и, завернув казан, чтобы не остыл, принесла сюда, а сама ушла на работу, у нее сегодня концерт.
— Это ты точно, Булат, подметил о плове кочевников. Не знаю профессии в искусстве, более кочевой, чем у кинематографистов. Ты же знаешь, чтобы снять несколько удачных эпизодов, а то и несколько кадров, приходится пересекать страну от Петербурга до Владивостока, от Томска до Якутска. Снимая даже один фильм, изучишь страну не по географическим картам, и все ради нескольких минут экранного времени.
— Да, Володенька, ты абсолютно прав, — Булат серьезно посмотрел мне в глаза и задумчиво сказал. — Мы всегда об этом думаем, ведь это — жизнь художника. В кино ищем точный кадр, в живописи и скульптуре — выразительную композицию и пластику, в музыке — мелодию и ритм, в жизни — душевное равновесие, в дружбе — верность и любовь. Это и есть — гармония.
Маргарита Малеева, высокая статная дама, с гладко причесанной головой рассказала:
— Летом 2009 года меня пригласили в Баку, отмечалось 90-летие Аждара Ибрагимова. Я полетела на вечер памяти своего мужа, добрейшего человека. В Баку он похоронен, его там ценят, помнят и почитают.
— Мы с Булатом его хорошо помним, — сказал я, — когда Аждар снимал фильм «26 Бакинских комиссаров». В это время Булат, оператор Ходжакули Нарлиев и я выбирали натуру для «Утоления жажды». Аждар снимал в песках Туркмении — недалеко от Небитдага. После съемок «расстрела комиссаров» Аждар пригласил Булата, Ходжакули и меня в Красноводск, на побережье Каспийского моря, где ему предстояло снимать сцены в сохранившейся до того времени подлинной камере Красноводской тюрьмы. Там когда-то под арестом содержались 26 бакинских комиссаров.
В сентябре 1918 года из тюрьмы их повезли по железной дороге в восточном направлении от побережья Каспия в глубь песков. Недалеко от железнодорожных станций Аннау и Гяурс комиссаров отвели метров на сто от дороги и расстреляли.