— Быстрее сделай большую хорошую фотографию и обязательно покажи Зурабу Константиновичу еще до открытия выставки. Я уверен, что ему она понравится.
Я исполнил просьбу Юрия Ивановича, а заодно захватил репродукции прежних своих работ. В кабинет Церетели меня провела помощник Президента Ирина Владимировна Тураева.
Церетели сидел за массивным столом. Несколько женщины, по всей вероятности, искусствоведы, расставляли на стулья планшеты с эскизами монументально-декоративной росписи, как видно, для предстоящего обсуждения.
Я положил на стол свою большую папку с репродукциями и открыл ее. Президент Академии стал внимательно разглядывать картины.
— Знаю, помню, — иногда говорил он, одобрительно кивая головой и задерживая свое внимание на некоторых из них.
Вдруг громко сказал:
— Вот, посмотрите, как надо работать, — и поднял над головой репродукцию «Каракумский канал».
Искусствоведы повернули головы к Президенту.
— Вы говорите, что у нас не пишут тематические картины, а это, по-вашему, что?
Церетели показал им еще несколько репродукций.
— Говорите, что некого в Академию принимать. Вам надо больше общаться с художниками, тогда будете лучше знать их работы.
Дойдя до последнего листа, он увидел «Путь к единству».
— Это и есть новая картина, специально написанная к предстоящей выставке, — пояснил я.
Церетели стал внимательно разглядывать ее, пальцем водя по портретам.
— Узнаю… Акритас, Салахов, Зверьков, Сидоров. А вот и Юра Нехорошев.
Он оглянулся на меня, улыбаясь и показывая пальцем на свой портрет, сказал:
— Это я? Похож!
Я нагнулся над столом и стал называть фамилии остальных персонажей.
— Это Ахмадулина, ее муж Мессерер.
— Я люблю Беллу Ахмадулину, умная и талантливая поэтесса.
Во время всего нашего диалога около стола продолжала стоять Ирина Владимировна.
Церетели сказал ей:
— На выставке картину повесить туда, куда укажет Артыков.
На прощание Церетели пожал мне руку, и мы с Ириной Владимировной вышли из кабинета.
22 октября 2008 года в Центральном выставочном зале, на фоне картин признанных мастеров Церетели, Акритас, Никогосяна, Зверькова, Салахова, Сидорова, братьев Ткачевых, Савостюка, Назаренко и других академиков состоялось торжественное открытие выставки «Путь единства». Цветы, приветствия, поздравления от иностранных гостей.
Президент академии художеств Церетели был в плотном окружении журналистов и телеоператоров, искусствоведов и художников. Увидев меня в толпе, он, улыбаясь, приветливо махнул рукой, приглашая подойти ближе. Несколько объективов телекамер были наведены на Церетели. Я с трудом протиснулся сквозь нарядную толпу.
— Где повесили твою картину? — спросил Церетели, обводя глазами зал.
— Вон она, в левом крыле зала висит.
Он повернул голову в ту сторону и, увидев картину, одобрительно кивнул и широко улыбаясь, показал указательным пальцем.
— Вижу, Артыков. Сейчас освобожусь, и подойдем ближе, посмотрим.
В этот момент, бесцеремонно оттеснив меня от Церетели, к нему вплотную подошла очень красивая девушка, высокого роста, похожая на модель. Лицо Церетели оживилось, они вместе медленно пошли по направлению к моей картине.
Неожиданно их окружила группа греческих художников, в которой был и Ильич. Он взял под руку Цертели и, развернув, повел в другую сторону. Вся масса гостей потянулась за ними. Я понял, что это было сделано Ильчом нарочно. Я подумал: «На что способны завистливые люди».
Я вернулся к Римме. Она стояла с нашими гостями, оживленно разговаривая и разливая шампанское в пластмассовые стаканчики. Гости плотно стояли у картины, разглядывая ее и выискивая себя и знакомых среди персонажей.
Все обрадовались моему появлению. Я тоже взял стаканчик и стал принимать поздравления, чокаясь то с Ваней Тартынским, моим однокурсником, то с незнакомыми художниками, участниками выставки.
— Ты уловил мое сходство, я сразу узнал себя по зеленому свитеру, — смеясь, сказал Ваня, — Спасибо за автограф на постере, я повешу твою картинку над рабочим кульманом.
Подошел Рафаэль Акопов. Шарфик, как всегда, украшал его короткую шею и был небрежно повязан крупным широким узлом под белым воротником апаш. Наклонив набок голову и прищурив один глаз, он довольно долго смотрел на картину.
— Не узнаю девушку рядом с собой. Кто, такая красавица?
— Рафик, это — моя дочь Вика.
— Она, конечно, у тебя или художник или актриса. Угадал?
— Нет, она врач. Нарколог, между прочим.
— Да, — задумчиво произнес Рафаэль, — наркологи нам нужны.
Римма заранее предусмотрительно оформила несколько репродукций картины в рамочки под стеклом.
— Будем дарить друзьям, — сказала она.
Я подписывал автографы с обратной стороны постера, удобно приспособив спину жены в качестве секретера, что очень развеселило одного из персонажей картины Георгия Павловича Гладышева. На картине он стоял по правую руку от Церетели, рядом с женой, красавицей Заретой. Гладышев, ученый с мировым именем, Президент Международной академии творчества пригласил на выставку Марьям Акаеву, жену экс-президента КиргизииАскара Акаева. Она была изображена на картине, и я написал ей теплые слова на обратной стороне постера.
Римма ухаживала за Юрием Ивановичем Нехорошевым, он пришел, несмотря на то, что не совсем хорошо себя чувствовал.
Подошел крупный мужчина — художник Сергей Витальевич Горяев, председатель Союза художников России.
— Володя, ты меня не забыл, спасибо. Я еще издали узнал себя. Поздравляю.
— Еще бы не увидеть такого Гулливера, — засмеялся Юрий Иванович, — и твою Наташу Аникину тоже легко узнать, жаль, что она не увидела себя.
Они отошли в сторонку, держа в руках стаканчики и оживленно беседуя о своих делах.
Неожиданно кто-то нежно закрыл мои глаза ладошками, прижавшись к спине.
— Оксана! Я узнал тебя! Где твой муж Юра Уланов? — спросил я, целуя ее в щечку.
— Мы с Вадимом Дербеневым пришли поздравить тебя, — услышал я голос Уланова.
Я повернулся и увидел своего друга оператора с фотокамерой в руках. Он сказал:
— Узнаешь, кого я привел? Да, правильно, это — Вадим Дербенев. Пока ты прорывался сквозь толпу к Церетели, мы с Вадимом успели изучить картину и выпить за твое здоровье. Вадим сразу узнал меня по седым усам и фотокамере в руках.
Мы расцеловались с Вадимом, вглядываясь в постаревшие лица и седые головы.
Я давно не видел Дербенева и теперь был рад встрече с известным оператором и режиссером, моим давним знакомым, который еще совсем молодым блестяще снял фильм «Человек идет за солнцем» режиссера Михаила Калика. Тогда о его работе сразу заговорили как о явлении в операторском искусстве.
Уланов начал фотографировать всех на фоне картины. В этот момент незаметно подошла Таня Назаренко с бокалом шампанского и огромным букетом цветов. Она встала рядом со мной, горделиво задрав носик.
— Снято, — сказал Уланов.
Мы остались у картины вдвоем с Таней. Она внимательно разглядывала полотно. Я решил немного разыграть ее.
— Таня, извини, что-то не уловил я в твоем лице, не совсем получилось сходство.
Таня посмотрела на меня, сделала глоток шампанского и с интонацией учительницы ответила:
— Нет, я у тебя похожа!
— А мне сказали, что не очень.
Таня топнула ножкой, и упрямо сказал:
— Нет, похожа, я сразу себя узнала! — и она с удовольствием пригубила шампанское.
— Тебе такого успеха коллеги не простят, это я по себе знаю, — взглянув мне прямо в глаза, тихо и с сочувствием произнесла Таня.
Я поцеловал эту чудную женщину и талантливого художника в губы.
Когда-то, в 1982 году, мы с Таней получали академические награды из рук Президента Академии художеств СССР Томского. Назаренко за картину «Декабристы», а я за «Визит дружбы» и «Открытие памятника Ленину». Мы вспомнили об этом, и выпили шампанское до конца. Таня растворилась также незаметно, как и появилась.
Неожиданно я увидел режиссера Ахмата Маликова. Оказывается, он незаметно для нас снял всю сцену диалога с Татьяной Назаренко, и продолжал снимать с рук, выхватывая наиболее интересные моменты.
— Предлагаю всем сняться на фоне Володиной картины, только не позируйте, продолжайте тусоваться, — скомандовал Ахмат, продолжая съемку.
Потом он подошел ко мне.
— Володя, я успел снять момент вашего разговора с Церетели, и обязательно вставлю эти кадры в будущий фильм о вернисаже.
На закрытии выставки, под старый Новый год, в торжественной обстановке нам с Риммой вручили по увесистому каталогу, перелистывать который было трудно, а нести в руках еще труднее, а к ним памятные дипломы участников.