Уитмен подчеркнул:
— Вы, мисс Нади, на это торжество, уверяю вас, можете иметь первый приз! О, да, первый!
Он сказал это совершенно искренне, но сразу же смутился. Зардевшееся лицо собеседницы было весьма привлекательным.
Надежда заметила его смущение и не могла обмануть себя — оно ей понравилось. И вообще он был ей симпатичен — бравый, сообразительный, волевой. Уже для того только, чтобы лететь через моря и океаны в страну, всю охваченную военными грозами, надо было иметь незаурядное мужество. Надежда улыбнулась, вспомнив секретаршу, которую одно появление Уитмена заставило вертеть в руках зеркальце, прихорашиваться. И сразу же нахмурилась.
— Спасибо за комплимент. Но для нас будет большим праздником, когда война перестанет уничтожать самую великую красоту на земле — жизнь человека.
Все шло хорошо. Но после его искреннего признания о повышенных гонорарах Надежда как-то примолкла. Контакт между ними был нарушен. И он никак не мог понять, что произошло.
Морозов поручил Надежде быть гидом корреспондента. Когда они забрались на леса, Уитмен сразу же схватился за фотоаппарат.
— Не надо этого делать, — сказала Надежда.
Конечно, он и сам понимал, что этого делать нельзя. Это не разрешается сейчас и у них, в Америке. Но ее запрещение, хотя оно было выражено мягко и тактично, задело его.
— О, да, понимайт, — сказал Уитмен, опуская аппарат, и поспешил заверить, что он не принадлежит к тем корреспондентам, которые ездят в чужие страны с целью шпионажа, а пишут не то, что видят. О, нет! Он сторонник объективного освещения.
— Я очень уважаю одного вашего земляка, — сказала на это Надежда. — В годы революции он тоже как корреспондент был в нашей стране.
— Это кто? — Джон Рид.
— О, «Десять дней, который потрясаль мир»!
— Да. У нас его помнят и чтят.
Однако Уитмен остался равнодушным к своему соотечественнику. Сейчас его интересовала только она, Надежда. И всеми способами он стремился восстановить нарушенные контакты. Хотелось — да и нужно было! — больше узнать о ней и именно от нее услышать, как она живет, чем живет, постичь ее духовный мир, но она стала сухой и скупой на слова.
Надежда повела Уитмена в цех. Морозов велел ей это: пусть, мол, увидит, что мы не только вывезли оборудование, но уже и строим новый завод. Она показала ему бригаду солдаток, занятых на строительстве. Уитмен был поражен тем, как мгновенно оживилась Надежда, рассказывая об отваге работниц. Надежда познакомила его с Груней. По его просьбе они обнялись, и он сфотографировал их.
Однако, как только речь заходила о самой Надежде, она сразу становилась малоразговорчивой. Беседа не клеилась. Порой казалось, им уже не о чем говорить. Она оживлялась лишь тогда, когда речь заходила о фермах, которые люди возводят в немилосердные морозы, о станах, и у него возникало двойственное чувство: Надежда и интересовала и разочаровывала. Интеллектуальная ограниченность, казалось ему, превалировала в ней. Но, в конце концов, это и не удивляло Уитмена. Такая хорошенькая девушка, если бы была духовно богатой, избрала бы более подходящую область применения своих способностей, чем грязная металлургия, где требуется лишь грубая сила. Чтобы проверить это свое заключение, как бы невзначай полюбопытствовал:
— Вы видели Лондон?
— Нет, не видела.
— А Париж?
— Я нигде за границей не была.
— О, там ест ошен много примечательно! — сказал Уитмен с нескрываемым сочувствием — ведь она нигде не была, ничего не видела, круг ее интересов замыкается лишь стенами завода и строительными лесами.
— Мисс Нади, — спросил он неожиданно, — а как вы живете дома?
— Тяжело живем. Сами понимаете.
— Я хотель видеть. Мошно?
Надежда растерялась: этого еще не хватало! Куда она его поведет. В ее халупу и своего стыдно пригласить, не то что иностранца. Если бы знала заранее, то Груня хотя бы прибралась немного в своей комнатушке, у Надежды ведь и повернуться негде. Да еще, может, и не убрано!
Уитмен догадался, почему его спутница смутилась. Его не ждали, не приготовились к встрече, но для любого корреспондента именно это и интересно. Литератор должен видеть все, как оно есть, без прикрас. И он еще настойчивее стал уговаривать Надежду.
— Ну, пошалуста. Мошно?
— Только потом не обижайтесь, — предупредила она.
Уитмен, несомненно, предвидел, что попадет не в хоромы, но такого убожества не ожидал. Хатенка дышала стужей, было видно, как изо рта клубится пар. Лукинична не ждала так рано дочку и на ночь еще не подтапливала. Чтобы экономить дрова, она по совету бабки Орины вообще днем не топила. Уитмен, усевшись у окошка, почувствовал, как стынут колени. Часть стены ниже подоконника покрылась искрящимся налетом: она насквозь промерзла. Как на грех, мама и дровишек еще не успела приготовить: давали муку, и она стояла в очереди.
Однако Надежда не дала Уитмену долго скучать. Принесла дрова, растопила печь, и в комнатке повеяло теплом. Обязанности хозяйки будто пробудили в ней что-то: она стала оживленной, разговорчивой, от нее исходило гостеприимство. Все это и с Уитмена быстро сняло холод разочарования. Он скоро почувствовал себя непринужденно и легко, как дома. С удовольствием, шумно проявляя свой восторг, помогал хозяйке колоть березовые кругляши и подбрасывал их в печурку.
Вдруг он заметил на тумбочке поверх разных книжек томик на английском языке и с удивлением воскликнул:
— Уолт Уитмен?
— А вы не из его рода? — поинтересовалась Надежда.
— О, нет! — смутился корреспондент, только теперь поняв, почему она во время знакомства сказала, что у него знаменитая фамилия. — О, нет! Это наш большой художник слова!
— Вы любите его стихи?
— О, да!
— Я тоже люблю. Мужественная поэзия. Люблю его за уважение к простым трудовым людям всех наций, за призыв к дружбе между ними. Помните, у него такие пророческие слова:
Одно будет сердце у шара земного,
Все человечество будет единым народом.
Гарри Уитмен от удивления только рот раскрыл. Если откровенно признаться, он читал своего соотечественника очень мало и давно, еще в колледже. И он, который всегда на все реагировал очень бурно, чуть слышно произнес:
— Вы хорошо читаль оригинал.
Надежда сконфузилась, словно в чем-то сфальшивила, и только пожала плечами.
— Учила когда-то.
Гарри Уитмен примолк. Хотел что-то спросить, но не решался. Сидел озадаченный. Заключение его насчет духовной бедности Надежды беспощадно рушилось. Теперь он уже совершенно не понимал, почему она избрала для себя такую работу.
— Мисс Нади, мошно вопрос?
— Пожалуйста.
— Только откровенно.
— Обещаю.
— Почему вы такая, ну… славный ошен, умный девушка не выбирал себе профессий более благородный?
— А пошла на завод?
— Да.
Надежда даже как-то сжалась. В глазах вспыхнула обида. Ей уже приходилось встречаться с