отцом согрею — долг верну; два сына растут, их согрею — в долг отдам; дочь имею, её согрею — в воду брошу“» (то есть потеряю, замуж выдам) (из интервью А. 04.12.2000, г. Мартуни).
Описание образа женщины как упрямого, одиозного существа рефреном звучит в притчах, которыми изобилует карабахский диалект. Информантка из с. Чартар рассказала притчу о женском упрямстве, объясняющую, «почему могилу для женщин роют на пол аршина глубже, чем для мужчин»:
«Шли по лесу муж с женой и наткнулись на труп лисицы. Муж высказал сожаление по поводу гибели лисицы. Жена откликнулась — „это не лисица, а волк“. Завязался спор. Жена уселась посреди леса и заявила, что пока муж не признает животное волком, она не сдвинется с места. После долгих пререканий жена объявила, что умрет, если муж не признает в звере волка. Муж не отступался. И вот уже за покойницей едет арба. Муж взмолился: „Согласись со мной и вставай, глупо так умирать“. Жена — нет! После похорон мужчина рассказал все попу, что жену заживо погребли. На что поп ответил: „Что же ты раньше не сказал, мы бы могилу ей глубже вырыли, за упрямство“. С тех пор и повелось женщинам рыть могилу на пол аршина глубже» (А. Григорян, с. Чартар).
Социальная малозначимость женщины (дочери), ее маргинальное положение в обществе в противовес возвышению и возвеличиванию мужчины (сына) четко выражено в текстах колыбельных песен. Это выливается в специальное разграничение текстов для мальчиков и девочек.
Колыбельная для девочки:
Axč’ik onim, saz axč’ikä
Ašker∂ čal-čal axčikä
Pürt’∂ perek’ pežink’ kapim
Ołter∂ pernink’ tanink'
Есть у меня девочка, девочка что надо,
Светлоглазая,
Принесите шерсть овечью, приготовлю ей приданое,
Нагрузим верблюдов и увезем.
И снова эта коннотация временности, подчеркиваемая уже с колыбели и в течение всей жизни в доме родителей. Совсем иные надежды и ожидания связываются с мальчиком, сыном.
Колыбельная для мальчика:
Balum, balum Barxudar,
Ašana mhälen tar Barxudar,
Mec-mec mülk’eren tar Barxudar,
Lai, lai, lai Barxudar, lai:
Mec-mec palaten tar, Barxudar lai,
Hord mec błeren tar, Barxudar lai:
Ere bał∂, Nerk’ē bał∂,
Xačin hart’∂, Bałen tak∂,
Burxudara tap’∂, Xymhat∂,
K’ülin łuzen, Šmala hart’∂,
Xsiren tap’∂, mer Tuŕnart∂
Lox k’ez matał, Barxudar lai:
Ēnk’an k’ureric’ et∂
Äziz bala, Barxudar lai…
Дитя моё Бархудар,
Владелец (хозяин) ашанцев (село, откуда родом мальчик), Бархудар,
Владелец огромного имущества, Бархудар,
Владелец хоромов, Бархудар лай,
Владелец больших садов, Бархудар лай,
Верхний сад, Нижний сад,
Окрестность Хача, местность за садом,
Владение (букв. ‘земля’) Бурхудара, поляна,
(Далее идет перечисление местных именных владений)
Всё это принесу тебе в жертву, Бархудар лай.
После стольких сестер [родившийся]
Дорогое дитя, Бархудар лай[101].
Здесь отражается традиционное отношение к мальчику как продолжателю рода, наследнику, хозяину и господину. Видимо, подобное отношение идет со времен, когда мужской труд считался для обеспечения жизни семьи гораздо более важным и значимым, чем женский. Именно от деятельности и статуса мужчины зависят экономическое процветание и престиж семьи, рода. Метафора «семь сыновей» в этом контексте равнозначна благополучию:
T’an, t’an, t’t’o t’an,
Oxt∂ tła onim — oxt∂ k’üt’an,
Pirum ∂n tons lc’num,
Min∂ t∂rnav, min∂ hürt’av:
Minin perac∂ maz a, minin∂ — pürt’ a,
Min∂ mheng a pirum, min∂ — sürt’a,
Baic’ es minin pen∂ pürt’ a:
Oxt∂ tła onim — oxt∂ k’üt’an,
Min hars onim — t’amam k’üt’ a:
Тан (прохладительный напиток из кислого молока), тан, кислый тан,
Семь сыновей у меня — семь плугов,
Всё приносят в дом, наполняют его,
Через дверь да через дымоход,
Один шерсть, другой волос,
Один сейчас приносит, другой раньше,
А у этого дела плохи (букв. дело — шерсть, идиома)
Семь сыновей у меня, семь плугов.
А сноха у меня одна — у нее все из рук валится[102].
В этих предпочтениях отражаются и властные аспекты. Женщины заинтересованы в том, чтобы иметь мальчиков потому, что в перспективе сыновья приведут молодых женщин, невесток, над которыми они, матери, смогут осуществлять контроль, другими словами, реализовывать власть.
Подчиненное и вспомогательное положение женщины имплицируется через множество метафор и ассоциаций. «Семья — это жернова: женщина нижний камень, мужчина — верхний. ∂ntanik’∂ — arkank’a: k∂neg∂ — t∂kak’arna, mard∂ — eřak’ar∂» (интервью с Л. Арутюнян, с. Ашан). Однако, некоторые из пословиц и метафор передают и осознание взаимодополнительности мужских и женских функций и ролей. Это было подмечено и Н. Дадвик (Dudwick, Nora), которая делится своими наблюдениями о том, как армяне описывают семью. Она пишет буквально следующее: «крепкие мужчины, как „внешние стены“, ограждают от неожиданной опасности, пока женщины, „внутренние стены“, оберегают домашний очаг и гармонию»[103]. Согласованное отношение каждой части к целому также выражается в сравнении брачной пары и частей тела, где мужчина — это голова, а женщина — шея…[104] Обе пословицы подчеркивают поддерживающее и подчиненное отношение женщин по отношению к мужчинам[105]. В с. Ашан информант рассказал притчу о споре между мужем и женой на предмет того, чья работа тяжелее — мужская или женская. Обменялись на день обязанностями: в результате жена справилась с мужской работой, а муж — нет (однако предпринял комически-безуспешные попытки механизировать процесс домашнего труда).
Язык также выразительно фиксирует различие статуса девушки (более светлые характеристики) и женщины (отрицательные). Нет плохих девушек, нет хороших женщин (= жён). Več pis axč’ik tēsenk’, več’ l’av k∂neg. Следующая поговорка отражает отношение к браку как переходу в иное состояние, и необходимость полностью подстроиться под новые условия и правила в новой семье: «выходишь замуж — меняешь нижнюю (нательную) рубашку». Mart’uv∂s k’in’um — halav∂t p’oxum∂s. Здесь также коннотируется непременная смена идентичности, полный отрыв от прежней семьи, и чем резче, тем лучше. Для достижения этой цели жестко регламентируется посещение замужней женщиной своей семьи — речь идет о канонических нормах — не чаще раза в две недели (в реальности же правило систематически нарушается). Попадаются поговорки с шуточно-карнавальной подоплекой, переворачивающие ценности с ног на голову. «Для карабахской женщины, что муж помрет, что