Другой, тоже уроженец гор, возможно савояр[20], не был столь постоянен. Шли дни, и люди уже начинали беспокоиться. И вот, наконец, все видели, как одна из деревенских девушек бежит через луга с криками: «У него сундук!»
Это был маленький смуглый человечек с черными как смоль бровями.
Он ходил пешком.
Он носил тюрбан из выцветшего шелка, в который втыкал перо, потрепанное непогодой. Правда, каждый год он обновлял свой плюмаж. Его плащ спускался до лодыжек. На спине он носил корзину высотой в свой рост, где лежала всякая мелочь и несколько штук тканей. А через плечо у него на перевязи висел знаменитый сундук, который он поддерживал левой рукой. Этот человек ни разу не пришел без своего сундука, но люди всегда боялись невезения — а вдруг разносчик уже распродал все его содержимое, прежде чем дойти до Монтелу, и тогда наступление будущего года будет для них омрачено.
Правой рукой разносчик выуживал из своего сундука маленькие синие книжки, и ветер перелистывал их страницы со звуком, напоминающим трещотку прокаженного.
Но от трещотки люди разбегаются, а к книгоноше они сбегались. И это было счастье!.. Под крышами хижин, да и под сводами просторных замковых кухонь, наступало время открытий, объединявшее все умы.
Для Ортанс наступал час славы. Усевшись за большой стол, она читала вслух, а Анжелика и Нанетта, прижавшись к ней с обеих сторон, пытались разобрать, что же здесь написано. И с каким торжеством, открыв и пролистав книжку, она сообщала, что нашла там продолжение истории о Николетте и Окассене[21], песни о доблестном Роланде и его мече Дюрандале, о Карле Великом с его пышной бородой, о короле Артуре и рыцарях Круглого стола…
Обложки были сделаны из той самой синей оберточной бумаги[22], которой бакалейщики оборачивали свои булочки в сахарной пудре, перед тем как их продать. Быть может, одна забытая партия этой бумаги и подала книготорговцу-издателю из Труа идею печатать дешевые брошюры для деревенских детей, которых кюре и школьные учителя всегда, и в хорошие, и в трудные годы, пытались обучать грамоте. Эти дети, подрастая, не могли покупать газеты, как горожане, а книги в кожаных переплетах всегда оставались недоступной роскошью для крестьян, привязанных к тяжелому труду на земле и обреченных на разорительные, вытягивающие жилы налоги.
Очевидно, печатник дал своим работникам полную свободу решать, каким духовным содержанием заполнить эти листки в синей обложке, соединенные двумя пеньковыми шнурками, продетыми сквозь отверстия.
Выбор, почерпнутый на книжных складах, где пылились старинные, вышедшие из моды издания, оказался счастливым. Успех был немедленным и полным, и книгоноши неустанно пополняли свои запасы, осведомляясь о новинках и составляя списки персонажей, о которых хотела читать их публика. И поэтому в книгах воскресали старинные легенды, раздавался звон скрестившихся мечей и совершали подвиги герои, о которых можно было мечтать, не опасаясь, что они разочаруют вас своей трусостью или недостойным поступком.
Одновременно и зачарованные, и воодушевленные баснословными историями, все чувствовали, как растет в них чистая, как горный хрусталь, душа, твердая, как старинный алмаз, и молча, с удовлетворением ощущали защиту прочных стен древнего замка, возвышавшегося во мраке как черный каменистый остров между двумя изначальными стихиями Творения — водами болот, вытеснившими из морского залива горьковато-соленые потоки океана, и темной массой дремучего кельтского леса, простиравшегося до скалистых берегов на краю света.
* * *
Одна из стен замка Монтелу смотрела на болота. Это была самая старая стена, возведенная в далеком XII веке сеньором Ридуэ де Сансе, соратником Готфрида Бульонского[23]. По краям ее возвышались две большие башни, с крытыми дранкой мостками для дозорных. И когда Анжелика с Гонтраном забирались туда, они развлекались тем, что плевали в машикули, откуда в средние века воины выливали из ведер кипящее масло на врагов. Стена была построена на узком, но высоком известковом мысе, поднимавшемся над болотами. Некогда, в первобытные времена, море доходило до этих мест. Уходя, оно оставило переплетение рек, крохотных озер, которые заросли травой и ивами и превратились в царство угрей и лягушек, так что крестьяне могли передвигаться здесь только на лодках. На островках бывшего залива стояли деревушки и одинокие хижины. Герцог де ла Тремуй, любитель экзотики, который однажды провел лето у маркиза дю Плесси, после путешествия по этой водной стране прозвал ее Зеленой Венецией.
Обширные водные луга, пресноводные болота простирались от Ньора и Фонтене-ле-Конт до океана. Немного не доходя до Марана, Шайе и даже Люсона, они сливались с горькими болотами, то есть с солончаками. А дальше начинался берег с его грядой, белой от драгоценной соли, из-за которой жестоко враждовали таможенники и контрабандисты.
Если кормилица почти не рассказывала историй о таможенниках и соляных контрабандистах, а такими историями увлекались все жители болот, то потому, что сама была родом с твердой земли и глубоко презирала этих людей, чьи ноги все время в воде и которые, к тому же, гугеноты.
На сушу замок Монтелу смотрел многочисленными окнами обновленного фасада. Один лишь старый подъемный мост с ржавыми цепями, на которых сидели куры и индюки, отделял парадный вход от лужайки, где паслись мулы. Справа располагалась господская голубятня и ферма, которая сдавалась в аренду. Другие фермы находились по ту сторону рва. Вдали виднелась колокольня деревни Монтелу.
А затем начинались дремучие леса, с их дубами и каштанами. Вы бы не нашли здесь ни единой прогалины вплоть до севера Гатина[24] и Вандейского бокажа, и даже почти до Луары и Анжу, если бы решились пересечь этот край, не испугавшись ни волков, ни разбойников. Ньельский лес, самый близкий, принадлежал сеньору дю Плесси. Жители Монтелу отправляли туда попастись своих свиней, что постоянно приводило к тяжбам с управляющим маркиза, господином Молином, который был человеком суровым. В лесу проживали еще несколько мастеров, делающих сабо, угольщики и — колдунья по имени Мелюзина. Никогда Анжелика не смогла бы забыть того дня, когда она впервые встретила колдунью Мелюзину. Она играла со своими маленькими приятелями в войну, и эти рыцари в поисках удачи и подвигов мастерили себе мечи из тростника и камыша. Дело затянулось. Анжелике было тогда не больше пяти или шести лет, но она уже была достаточно ловкой, чтобы лазить по деревьям, перебираясь с ветки на ветку. Один из мальчиков закричал: «Там наверху гнездо!..» Но как только она протянула к гнезду руку, чей-то голос приказал: «Прочь! Прочь, скверные дети! Нельзя губить природу!..»