Ее жизненное кредо… Удачно она его выбрала или нет? Может, так жить спокойней? Она усердно вырабатывала в себе свое основное качество — уверенность в том, что мир должен, просто обязан вращаться вокруг нее. Улыбкой — отрешенной, безразличной, но приветливой — Стася словно игнорировала всех, всех отрицала. Но всех ли? И вообще, говорил ее отец, на свете есть лишь два сорта людей: одни дают, другие берут.
Стася скорчила милую гримаску, когда Виген спросил о ее семействе.
— Ну-у, у нас вечно какие-то загадки. Такие есть в каждой, даже самой благополучной семье, а у нас как раз неудачная. То есть я ее люблю, но она разладилась давно, когда я была еще совсем маленькая. Мама ушла, видела меня редко, меня растила бабушка, мама отца… И что там у родителей случилось, я не знаю. Папа несколько раз порывался жениться, но бабуля всякий раз строго спрашивала: «Владимир, а хорошо ли будет ребенку с мачехой?» И он передумывал. А однажды сказал: «Ей и с родной матерью плохо…» — «Тем более», — сурово отозвалась бабушка. Мама у меня такая важная, деловая, всегда в строгом костюме… Доктор наук. Я ее иногда по телевизору вижу на всяких пресс-конференциях. А со мной она не встречается…
Стасина мать была дама загадочная. Необычная. Из породы деловых леди. Для которых главное — работа, карьера. И к дочке эта мама всегда оставалась холодна и равнодушна. А таких бизнес-мадамок нынче развелось!.. Миновали те времена, когда женщины смирно сидели дома и растили детей. Но в те времена, которые действительно навсегда миновали, дамы могли безмятежно сидеть на шеях у муженьков, поскольку заработков мужей вполне хватало даже на большую семью. А что теперь? Оглядитесь вокруг! Муж работает, жена трудится, ребенок всего один, редко — двое, а перебиваются с картошки на хлеб и обратно. Тут не слишком разбежишься, и женщинам приходится думать о семье точно так же, как мужчинам. Кроме того, разводы…
Хотя любовь к детям все равно никто не отменял, ни при каких зарплатах, думала Стася. Бабушка говорила, что у ее бывшей невестки отсутствует какая-то важная деталь души, та, что отвечает за материнские чувства. Вот и все.
Больше всего Стасе запомнился школьный сентябрьский двор, изнывающий от гомона и толкотни школьников и бьющий в глаза красными и розовыми цветами. Стася стояла в неровной, колеблющейся от волнения шеренге первоклассников и, напряженно вытягивая шею, высматривала среди суетливых взрослых маму. Вот бабушка, вот отец, вот двоюродный брат, вот тетя… А мама? Где же мама?! Бабушка вчера сказала, что мама обязательно приедет помахать рукой Стасе, шагающей на свой первый в жизни урок.
Мама не приехала.
— Не смогла, — коротко объяснила она потом отцу. — Вызвали на кафедру.
— Она очень занятой человек, — сказал отец Стасе.
Стася кивала, делала вид, что все понимает, что ей вообще безразлично, была мама в то утро возле школы или нет, и чувствовала, что ей не нужны ни школа, ни папа, ни бабушка, которые ее так любят. Ей нужна мама. Но мамы нет и не будет… Мама очень занята. И с этой мыслью Стасе надо жить дальше. Как получится.
Виген ничего не сказал Стасе на прощание, только молча постоял рядом с ней в здании аэровокзала. В последний момент примчался Туманов и заорал:
— Милуешься тут без меня, батенька? Ишь какой резвый! В два счета себе нашел московскую любовь!
Стася улыбалась. У нее была очень забавная фамилия — Кувшинка.
В Ереван Виген прилетел с окончательно созревшим решением. Только Станислава…
Жена встретила его сообщение криком и воплями. А потом потянулись несколько месяцев скандалов, дрязг, выяснения отношений… Долгая эпопея развода, письма Стаей… Он ждал их, он их любил, они приносили ему радость, дыхание живой души и живого голоса. Даже когда ее письма переполняли боль и житейские мучения — все равно это были вести своего человека, подтверждение, что они слышали друг друга, что они друг у друга есть. Несмотря ни на что.
Виген уже начал с горечью думать, что такая жизнь — со скандалами и письмами — не кончится никогда, как вдруг все разом оборвалось: жена лишь потребовала, как отступное, прописать в Москве дочку и устроить ее куда-нибудь учиться петь.
Работу в Москве и квартиру на время Айрапетову нашел все тот же вездесущий Туманов. Он обожал любые романтические истории и часто посмеивался:
— Самая распространенная профессия в России — испытатель трудностей. Но и после неурожая, батенька, надо сеять. А с тех пор как я осознал, что жизнь — это просто непрерывное восхождение на Альпы, сделал для себя вывод: главное — поверить в то, что у тебя все замечательно, что ты обаятельный и привлекательный, и вести себя со всеми совершенно свободно. И все сразу увидят в тебе настоящего милашку-оптимиста. Хотя, возможно, посчитают шизанутым на всю голову или шутом гороховым.
Стася оказалась очень проблемной женщиной. Одной операции на сердце ей на долю не хватило. Ее отец, больной диабетом, остался без ноги, и Виген тотчас попросил Стасю их познакомить. И вообще пора…
— А как же вы дома обходитесь? — спросил Виген. — Ну, с отцом…
— Соседи помогают, они у нас хорошие, — отозвалась Стася. — И еще приезжает мой двоюродный брат.
Жили Кувшинки почти в центре. Их дом Виген знал хорошо — не раз провожал Стасю, — но в квартире у них он тогда был впервые. И нервничал, как мальчик, идущий на свое первое свидание, и посмеивался над собой, но поделать ничего не мог.
Бабушка Станиславы, полноватая и проворная, несмотря на годы, встретила Айрапетова как самого дорогого гостя.
— Виген Арамович! — запела она. — Сколько же мне о вас внучка рассказывала! Как вас нахваливала, и не передать! И вот наконец я вас увидела!
Стася стояла возле бабушки, улыбалась и согласно кивала.
Виген немного смутился.
— Я слышал о Владимире Николаевиче… — пробормотал он. — Как у него дела?
Стасина бабушка махнула рукой. Очевидно, ей была свойственна трезвость оценок и точность восприятия событий.
— Да как дела! Как сажа бела! Если бы Володя слушал меня да врачей! И дела были бы другие. А так… Да вы проходите к нему, он вас давно ждет.
— Мама, хватит тебе меня критиковать, — донесся веселый голос Кувшинки. — Зато досуга у меня теперь хоть отбавляй.
Он сразу стал обращаться с Айрапетовым, как с близким человеком, полноватый, в мать, такой же живой и веселый.
На тумбочке возле дивана Владимира Николаевича гордо красовалась бутылка дорогой водки, рядом приютились два стаканчика…
— Пьем? — утвердительно спросил Виген, сразу пришедший в себя. Теперь он был только врач — и никто больше. — Стыдно, Владимир Николаевич… Кому вы делаете плохо? Лишь себе самому! А ты… — Он сурово глянул на Станиславу. — Ты разве не знаешь, чем болен твой отец? И какая строгая у него диета? Да вся его жизнь зависит именно от нее! А тут… — Айрапетов мрачным взглядом окинул пиршественную тумбочку. — Еще и торт вдобавок! При таких обедах и ужинах никакие врачи не спасут!