виделись так часто, что ей начинала чудиться связь между её присутствием и его приходом.
Силуэт указал маленьким суетным тварям, заискивающе копошащимся вокруг на ребёнка. Одна из сущностей неуклюже подпрыгнула и подбежала к постели.
– Брысь! — голос Глэдис был похож на раскат грома. Бесёнок в страхе заметался и ударился о стену. Он потёр лоб и робко подошёл к кровати, но она наградила его таким суровым взглядом, что он сразу понял – ему тут ничего не светит. Помявшись немного, он выдохнул и заскулив поплёлся прочь. Скоро ночь всех святых, а он, видимо, опять останется без премии. Никакого праздника.
Мальчик поёжился и застонал. Перед тем, как он успел открыть глаза, чёрный туман растворился в воздухе. Разбуженные внезапным дыханием зимы, врач и адвокат заглянули в комнату. Ребёнок вжался в кровать:
– Не бейте, пожалуйста.
Все трое стряхнули себя сонную пелену и переглянулись.
– Мы и не собирались, малыш. Как ты себя чувствуешь? Голова не болит? — она подвинулась ближе, погладила его по волосам и стёрла пот со лба. Он неосознанно прислонился щекой к её холодной руке. Врач порывисто выдохнула и на мгновение потеряла дар речи.
– Солнышко, это тётя Глэдис и дядя Отто. Меня зовут дядя Антон. Мы теперь о тебе позаботимся, так что ты в полной безопасности. Как тебя зовут, котёнок?
– Заткнись, – едва слышно шепнул мальчик, выглядевший, как загнанный кролик. Он часто дышал, как бы принюхиваясь, а его сердце билось так часто, что удары можно было разглядеть даже сквозь одеяло.
Антон озадаченно вскинул брови. Отто нахмурился и скрестил руки на груди.
— Что, прости? – переспросила Глэдис.
– Заткнись? – неуверенно повторил мальчик. Отто уже закатил рукава и раскрыл рот, готовясь поставить неблагодарного сопляка на место, но педиатр отказалась давать ему такую возможность: «Это твоё имя?». Ребёнок растерялся и кивнул.
– Нет, котёнок, это грубое слово, тебя зовут по-другому. Ты не помнишь, как?
Мальчик помотал головой и скривился чуть не плача. Антон и Глэдис одновременно подхватили его.
– Ну и не страшно, попытайся вспомнить, а если не получится, подумаем вместе. А что с тобой произошло ты помнишь, солнышко? Как ты оказался в городе?
– Родители меня отдали.
– Отдали? – возмутился адвокат, – Кому и зачем?
– Меня и других. Когда люди приходят, они приносят с собой компот из дурящих трав. Взрослым он нравится. Люди попросили нас в обмен на него.
– А ты помнишь, где вы с родителями жили? Мы могли бы попробовать найти их.
— Нет, не нужно, пожалуйста. Только не к ним, – взмолился ребёнок, хватая Антона за горло футболки, – Лучше назад верните, но только не к ним, – мальчик почувствовал, что что-то было не так. Шульц заметил то, как он пытается покоситься на туго забинтованную руки, и, чтобы отвлечь, притянул к себе:
– Ну тихо, тихо, не надо, я понял. Не переживай. Ты сразу попал к тому человеку, который тебя сюда привёл? Ты жил у кого-то из людей раньше?
–Да, конечно, – оживился Заткнись, – Некоторые из них были добрые. Даже почти не страшные. А одна женщина научила меня читать.
– Отлично. А меня ты боишься?
Мальчик не ответил. Он оторвался от его груди и стыдливо посмотрел в пол. Глэдис одарила Антона своим испепеляющим взглядом. Он понял, что переборщил:
– Ну не важно, не переживай. Давай-ка лучше ещё раз подумаем над твоим именем. Есть какое-то, какое тебе нравится?
– Если честно. Нравится… Октай.
– Октай? Никогда не слышал. Довольно необычное имя, да? Но вообще мне нравится. А почему Октай? Оно что-то означает?
– Один дядя рассказывал мне историю об Октае. Он был сыном боБиии земли. И когда с кем-то дрался, его не могли никогда победить, потому что, если он падал на землю, у него становилось только сил больше, – сбивчиво объяснил ребёнок.
«Антей», – подумал про себя Антон, – «Это Антей».
– Это ведь Антей, – негромко возразила Глэдис. Отто деликатно кашлянул и обхватил её запястье, – А, да, очень красивое имя. Хорошее.
– Знаешь, у нас принято давать два имени, – хирург поймал себя на мысли, что пытается всеми силами разговорить мальчика, — Хочешь, я дам тебе ещё одно?
– Если это будет значить, что вы меня не выгоните, то давайте. Сколько угодно. Только не продавайте.
– С тобой часто так поступали? – поинтересовался Антон.
– У меня было три раза по десять и ещё два хозяина. Если примите меня, то будете три раза по десять третьим. Это же счастливое число, правда? Может, счастливые числа работают не только для людей.
– Боже, конечно работают, – он задумался и закусил губу, – Ты говорил, что кто-то научил тебя читать. Кто?
Глэдис заметила, как ребёнок затрясся, а на его глазах выступили слёзы.
– Шульц, достаточно допросов, дай ему отдохнуть.
Неизвестно, кто испугался больше, Антон или Октай, но мальчик попытался загладить недоразумение:
– Простите, я не знаю, как её звали. Но обо мне она заботилась, и даже братиком называла. И давала спать на кровати. И читать тоже она научила. Но потом она умерла, а её папа продал меня тому мужчине.
– Тому, который тебя привёл? – уточнил Отто.
– Да. Он сказал, что я должен буду драться. И вытолкнул на какую-то сцену. Я помню яркий свет, потом на меня что-то упало, а потом только боль, – он задумался, – А потом ничего. Он бросил меня в клетку и сказал кому-то, что никакого бойца из меня не получится. Ребята, которые там были до меня решили меня выходить. Я поправился, он это заметил тот человек и сказал, что скоро продаст меня. Но вы не такой старый и толстый, как он рассказывал. Простите. Я не хотел вас обидеть, он просто говорил, что меня ждёт «жирный извращенец».
Всё то время, пока мальчик спокойно и отстранённо пересказывал свою жизнь, Антон прожигал безжизненным взглядом стену. Врач дождался конца его истории, молча поднялся со своего места и вышел из комнаты, хлопнув дверью. Со стены с глухим стуком упали часы. От удара из них вывалились батарейки, и в комнате стало невыносимо тихо. С лестницы послышались тяжёлые шаги.
– Я расстроил господина, – Октай по-заячьи прижал уши к голове, – Что теперь будет?
Отто тяжело поднялся с постели:
– Его расстроил не ты. Его расстроило то, как к тебе относились. Глэд, посидишь с ним, пока я беседую с Тохой?
Он вслед за другом вышел на балкон. Врач стоял под дождём и курил, облокотясь на перила и тревожно хрустя пальцами.
– Ну и какого чёрта, Шульц? Если хочешь поистерить, то хотя бы ребёнка не пугай.
Антон продолжал молчать не в силах поднять глаз на защитника своей чести de jure и совести de facto. Дождь давно затушил его сигарету, и врач просто пожёвывал