Выезжаем в половине одиннадцатого; с нами едет Э. Вандуй, сотрудник Комитета наук, он будет сопровождать нас и во всех наших дальнейших странствиях. Некоторое время мчимся по асфальтированному шоссе, потом по вымощенному булыжником, но очень скоро только мосты и откосы да еще телеграфные столбы показывают мам, что мы не сбились с дороги. Вокруг расстилаются бескрайние, чуть волнистые степные просторы, покрытые сухой травой. Слева извивается Тола, петляя во все стороны, так что порой кажется, будто эта речушка сама себя пересекает. Среди невысоких холмов временами показываются то пасущиеся козы, то верблюды, кое-где мелькают белые войлочные юрты. Степь еще не зазеленела; монголы говорят, что весна в этом году поздняя, но когда мы выходим из пропахшей бензином машины, то сразу пьянеем от сильного аромата весенних степных цветов. На горизонте вырисовывается затейливое кружено высоких расчлененных горных хребтов. Темные пятна лесов резко оттеняют их обнаженные склоны, а голые белесые вершины отчетливо выделяются на неправдоподобно синем небе. Поворот — и перед нами открывается панорама закутанных в снега вершин, но заснять их не удается: нужны очень зоркие глаза, чтобы отличить горы от собирающихся на горизонте облаков.
По временам у меня возникает сомнение, в нужном ли направлении мы едем, не сбились ли с пути? Только внимательно присмотревшись, можно заметить следы шин на траве и навоз — вехи, отмечающие степную дорогу. Мы едем со скоростью 60 километров в час, но совсем этого не замечаем: бездорожная степь стелется гладчайшим шоссе, домов и деревьев нет, не говоря уже о придорожных столбах с обозначением расстояний. Как же тут ощутишь скорость движения!
Причудливые формы холмов не позволяют соскучиться, и вдруг замечаешь, что и сама степь совсем не однообразна, облик ее беспрестанно меняется, хотя ландшафт в целом остается неизменным, окруженный где-то там в необозримой дали горными хребтами. Горизонт в степи кажется очень далеким, но мы не чувствуем себя затерянными: в Венгрии ведь тоже есть Альфёльд[26].
На вершине холма стоит конь, нам думается, что он дикий. Пышная черная грива почти сливается с темной кожей. Силуэт коня резко выделяется на фоне синего неба и желтовато-серо-коричневой степи. Гордое животное бросает столь высокомерный взгляд на нашу маленькую машину, что мы чувствуем себя пристыженными. К верблюдам мы уже привыкли, но при встрече с ними я каждый раз испытываю жалость: очень уж они всклокоченные и неряшливые, когда меняют свое зимнее платье на летнее.
Наша машина останавливается у стелы Тоньюкука[27]. Несколько месяцев назад у себя дома я читал репродукцию надписи великого тюркского государственного мужа. Но тогда я даже мечтать не осмеливался, что так скоро смогу увидеть ее в оригинале.
«Билге Тоньюкук бен ёзюм Табгач илинге килинтим…»
«Я, мудрый Тоньюкук, родившийся китайским подданным…» — гласят первые слова надписи, воскрешающей перед нами войны властвовавших здесь в VIII веке тюрок. Мудрый Тоньюкук, полководец и советник великих ханов Ильтереса и Бильге, рассказывает, как он освободил народ от чужеземного ига и простер свое господство на соседние страны, вернув былую славу тюркским владыкам. В надписи говорится о реке Тогле, нынешней Толе, которая неподалеку от этого места поворачивает к Улан-Батору. У меня слишком мало времени, чтобы расшифровать письмена, и я их фотографирую.
Возвращаемся обратно в Налайху, чтобы успеть до вечера осмотреть самые крупные шахты Монголии. С 1921 года тут добывают прекрасный бурый уголь, но только, за последние годы шахты были оборудованы современной техникой. Директор сообщает нам данные о добыче, рассказывает о реконструкции шахт, а затем предлагает спуститься под землю. Мы с радостью соглашаемся — нам любопытно побывать в «подземной Монголии». Одеваемся в спецовки шахтеров и спускаемся по одному в шахтные стволы. Я очень устал и поэтому не успеваю записывать беседу с шахтерами, состоявшуюся около одной из новых горных машин.
Часть горняков еще живет в юртах, но рядом уже возводятся большие жилые дома, куда скоро все они переберутся. Наши новые знакомые рассказывают нам, что средний заработок шахтера составляет 800 000 тугриков в месяц. Среди горняков много казахов из Западной Монголии, но работают здесь также торгоуты, дархаты, урянхайцы, дербеты. Почти все горняки, включая инженеров, в прошлом кочевники-скотоводы или их сыновья.
Вернувшись на поверхность земли, мы заходим в юрту одного из шахтеров. Середину ее занимает большой очаг, за которым стоит низенький столик с ящичками. Справа от входа затянутая занавеской этажерка, сундук и кровать, слева — еще один сундук и другая кровать; перед кроватями — стулья; четыре больших сундука громоздятся у задней стены юрты, а на них расставлены фотографии, различные предметы домашнего обихода и безделушки. С хозяйкой юрты Кара познакомился еще в Будапеште, куда она приезжала с какой-то делегацией. При прощании хозяева юрты дарят нам книги.
Бродя среди заводских корпусов, я снова убеждаюсь, что войлок здесь — самая лучшая тепловая изоляция, и привязанность монголов к войлочным юртам отнюдь нельзя считать только признаком отсталости. Жилые дома здесь строят, закладывая войлок между балками; мне приходилось даже видеть деревянные дома, обитые изнутри войлоком. Это лучшая защита от пронизывающих ветров, и горняки предпочитают зимой такие обитые войлоком дома.
Лишь поздно вечером возвращаемся в Улан-Батор.
Последующие дни работаем до обеда в музеях и библиотеках, а затем продолжаем знакомиться с городом.
Посещаем кооперативную артель, занимающуюся изготовлением юрт. Хотя кооператив невелик, но оснащен машинами; во дворе сложены различные детали юрт. Делаю зарисовки и фотоснимки монгольских юрт новейшего типа. Ведь позже, в поездках по степям, мне вряд ли представится возможность осматривать юрты в разобранном виде и изучать их составные части. Узнав, что я интересуюсь монгольскими юртами, мне подарили стандарты некоторых деталей; артели изготовляют юрты по государственным стандартам.
Вечера заполнены составлением списков необходимого в пути снаряжения. В этом нам большую помощь своими советами оказывают монгольские друзья. Список наконец готов, и нам осталось только распрощаться с новыми знакомыми и с находившимися в Улан-Баторе иностранными монголистами: немцами, индийцами, финнами и др. Особенно приятные воспоминания остались у нас о встречах и беседах с проф. Шубертом из Лейпцига, приехавшим для длительной работы в Монголии. Полночи ушло на письма родным, кто знает, когда нам встретится в пути почтовый ящик! Завтра, 14 мая, трогаемся в путь.
Памятник Сухэ-Батору на главной площади Улан-БатораВид на Улан БаторПромышленный район Улан-Батора на берегу ТолыПлощадь имени Сухэ-Батора с гостиницей «Аятай»Панорама Улан-БатораГородская юртаСцена из оперы «Три печальных холма»Китайский седельник за работойДорога к памятнику ТоньюкукаНадпись Тоньюкука Деталь надписиМонгольский шахтерВ юрте налайхайского шахтера
4. В долине Орхона
Первый маршрут протяженностью 6 тысяч километров. — Школьники на конях. — Кочевники разводят кукурузу. — Музыка Россини в степи. — Черный и белый чай. — Нас преследует таинственная легковая машина. — Скорая помощь. — Уртон. — Охота на рыб. — Первое прощание в Монголии. — Белые пирамиды на горизонте.
В половине двенадцатого — стук в дверь. На наше громкое: «Болно!» («Можно!») — входит Вандуй. Нас ждут в ресторане. С удовольствием отказался бы от торжественного обеда, по опыту зная, что, пускаясь в путь, лучше не переполнять желудок. Позже я убедился, как ничтожен был мой опыт путешественника. Когда мы сошли вниз, посетителей «Алтая» несколько поразил наш дорожный наряд — сапоги и многочисленные пуловеры. За столом уже ждали члены Комитета наук. Напутственные тосты, наши застенчивые ответы. Заботы о багаже возвращают нас к действительности.
Выхожу, чтобы осмотреть машину, которая на протяжении шести педель будет нашим верным спутником. К гостинице подъезжает большой грузовик ГАЗ, крытый брезентом. В кузове, наполненном всякой всячиной, стоят две деревянные скамейки. Чего только тут нет! Железная печка-времянка, большая и маленькая бочки, складная юрта, огромный ящик, мешки всевозможных размеров. По требованию Ринчэна приносят две огромные дохи. Провожающие наперебой дают нам полезные советы, Предупреждают, чтобы мы не наступали на порог юрты, не обращали острия ножа в сторону хозяина, чтобы Кати занимала место в правой, восточной стороне юрты, которая считается женской половиной, и т. д. и т. п. Весь тон прощальных речей лишний раз подтверждает, что мы едем не на увеселительную прогулку. Час отъезда пробил. Теорию мы преодолели, теперь от нас потребуется напряжение физических сил. Последние рукопожатия, и мы размещаемся в грузовике: Кати рядом с шофером, трое мужчин — Дюрка, Вандуй и я — в кузове. Но тут в грузовик залезает еще какой-то незнакомец; спрашивать, кто он, невежливо, и мы можем только строить догадай. Пройдет неделя, прежде чем мы наконец узнаем, кто же наш таинственный спутник. Расстилаю на скамейке доху, провожающие кричат: «Сайн яварай!» («В добрый путь!»), и грузовик трогается.