— Зимой или летом? — спрашивают меня.
Сначала мне кажется, что собеседник меня не понял, но затем недоразумение рассеялось. Оказалось, что зимой все школьники, а их здесь около 400 человек, переезжают в интернат сомонного, то есть районного, центра. Семьи кочевников кочуют по огромной территории в несколько сот квадратных километров: один монгольский аймак больше всей Венгрии. Организация школьного обучения — здесь дело не легкое. Собеседник раскрывает перед нами картину борьбы, которую приходилось вести против отсталости да еще в своеобразных географических условиях. В дореволюционной Монголии грамотные составляли только один процент светского населения. Теперь неграмотность полностью ликвидирована, в каждом сомонном центре есть семилетка, а в некоторых и десятилетка. Интернаты размещаются в одной или нескольких юртах; здесь школьники, дети кочевников-скотоводов, живут с осени до весны. После окончания учебного года ребята садятся на коней и разъезжаются по своим семьям. Поэтому зимой население в поселках увеличивается.
После короткого подсчета нам сообщают, что в Дашинчилэне 3 тысячи жителей, в том числе 400 школьников (13 %). Многие учатся в Улан-Баторе. Районный ветеринар и зоотехник окончили улан-баторский университет. Когда я узнал, что в местном сельскохозяйственном кооперативе выращивают кукурузу, мне это, сознаюсь, показалось невероятным. Даже опытный землепашец с трудом справился бы с такой задачей в области, где выпадает всего 200 миллиметров осадков, а лето чрезвычайно короткое. Недоверие, очевидно, отразилось на моем лице, и мой новый знакомый объясняет, что воду для полива подводят на поля из ближайшей речушки Мялагин-гола[31]. В этом году колхоз уже начал разводить картофель.
Комната, пока мы беседовали, успела согреться. Для нас приготовили черный и белый чай. Повезло: из уважения к иностранцам чай подан без соли, а сахар мы захватили с собой. Таинственный попутчик, о котором нам еще не удалось узнать, кто он такой, открывает банку с печеночным паштетом. Хлеб у нас тоже свой, то есть из Улан-Батора, и мы с волчьим аппетитом уничтожаем ужин. Наши друзья с большим интересом крутят ручки портативного радиоприемника, который мы захватили из Венгрии. Раздается музыка Россини: передают увертюру из «Семирамиды». Это еще больше поднимает наше настроение. Снаружи из темноты доносится лошадиное ржание. Без четверти одиннадцать ложимся спать. Ночью нас будят, приехал член Комитета наук Шинджэ, направляющийся к озеру Хубсугул. Взаимные приветствия, добрые пожелания, и мы снова погружаемся в глубокий сон. Засыпая, думаю о том, как бы поудобнее устроиться в кузове. Все тело ноет, а нам предстоит еще полтора месяца странствовать по степным дорогам.
Безоблачное утро, ослепительная синева монгольского неба. Всех путешественников по Монголии приводит в восхищение эта поразительная синева; Монтегю даже назвал свою книгу о Монголии «Страна синего неба»[32]. Завтракаем в гуандзе; чистота здесь такая, что ей мог бы позавидовать любой европейский ресторан. Обслуживают посетителей хорошенькие улыбающиеся девушки в белых халатах и косынках. Подают суп с фрикадельками и свежим луком. После плотного завтрака снова взбираемся в грузовик и едем дальше.
С интересом рассматриваю расстилающуюся вокруг панораму. Вдруг замечаю, что за нами, поднимая густые облака пыли, следует большая легковая машина. Она держится на значительном расстоянии, не обгоняет и даже не старается догнать нас. С любопытством наблюдаю за ней: уж не послали ли ее, чтобы вернуть нас обратно или чтобы мы в нее пересели? С удовольствием продолжил бы путь на легковой машине: стоять в кузове грузовика несколько утомительно. Но легковой автомобиль все время держится на расстоянии. Уж не преследуют ли нас разбойники? Заводим разговор о безопасности на монгольских дорогах, но наши спутники улыбаются и успокаивают нас. Грузовик останавливается. Сейчас машина нас догонит! Но нет! Она тоже останавливается. Мы снова трогаемся в путь — трогается и таинственная машина. Через несколько минут она догоняет нас. В безбрежной степи на всей ее шири нет больше ни одного движущегося предмета. Обнаруживаю, что это машина скорой помощи с красным знаком «Соёнбо», таким же, как на гербе Монгольской Народной Республики[33].
Блуждая взглядом по бескрайней степи, думаю о том, как сложно тут вызвать врача к больному и как трудно врачу найти пациента. Расспрашиваю спутников, как поступают с людьми, заболевшими в степи. Мне отвечают, что в этом случае кто-нибудь из членов семьи садится на коня и скачет в сомонный центр, где есть фельдшер, а часто и врач. Если больной нуждается в немедленном помещении в стационар, телеграфируют в областной центр. Когда же пациент находится не слишком далеко, за ним посылают машину скорой помощи; если требуется быстрое вмешательство, а расстояние слишком велико, то рядом с юртой больного приземляется самолет скорой помощи. На огромной равнине легко найти посадочную площадку.
Бесконечная борьба с далекими расстояниями накладывает на людей свой отпечаток. Борьба эта такая же древняя, как сам народ. Еще во времена Чингис-хана важнейшей государственной проблемой было преодоление расстояний и организация транспорта. Вдоль важнейших путей создавались почтовые станции, и путешественник или гонец, предъявив печать великого хана, останавливался здесь на ночлег и получал свежего коня или фураж. Вот как венецианский путешественник Марко Поло, побывавший в конце XIII века при дворе великого хана, описывает уртон, то есть систему почтовых станций в Монгольской империи:
От Канбалу (то есть от Ханбалыка, или Пекина, столицы монгольской династии, правившей тогда в Китае), знайте по истине, много дорог в разные области, то есть одна в одну область, другая в другую; и на всякой дороге написано, куда она идет, и всем это известно. По какой бы дороге ни выехал из Канбалу гонец великого хана, через двадцать пять миль (около 40 км) он приезжает на станцию, по-ихнему янб[34], а по-нашему конная почта; на каждой станции большой, прекрасный дом, где гонцы пристают. Богатые постели с роскошными шелковыми одеялами в этих постоялых дворах; все, что нужно гонцу, там есть; и царю пристать тут хорошо…
Забыл я рассказать об одном, что сюда же относится: между каждыми двумя станциями, через каждые три мили, есть поселки домов в сорок; живут тут пешие гонцы великого хана, и исполняют они службу вот как: у них большие пояса с колокольчиками, для того чтобы издали слышно было, как они бегут; бегут они вскачь и не более трех миль; а через три мили стоит смена; издали слышно, что гонец идет, и к нему уже готовятся; придет он, от него отбирается, что он принес, а от писца лоскуток бумаги, и новый гонец пускается вскачь, бежит три мили, а потом сменяется так же, как и первый гонец. Великий хан таким-то образом, через этих пеших гонцов, в одни сутки получает вести из-за десяти дней пути; проходят эти пешие гонцы в одну ночь и в один, день десять дней пути; в двое суток приносят вести из-за двадцати дней расстояния. Часто в один день великому хану они доставляют плоды из-за десяти дней расстояния. Податей с них великий хан не берет, а еще им дарит из своей казны да лошадей, что на станциях для гонцов.
Устроены эти станции вот как: приказывает великий хан спросить у города, что близ какой-нибудь станции, сколько лошадей он может поставить; отвечает город, что сто; великий хан и приказывает выставить на эту станцию сто; потом спрашивает другие города и замки, сколько лошадей они могут выставить, столько и приказывает выставить на станцию. Так устроены все станции, и они ничего не стоят великому хану; только на станциях в местах нежилых он приказывает выставлять своих собственных лошадей.
Когда нужно доложить великому хану о какой возмутившейся стране, или о каком князе, или о чем важном для великого хана, гонцы скачут по двести миль в день, а иной и по двести пятьдесят миль, и скажу вам, как это делается: когда гонцу нужно ехать скоро столько-то миль, как я рассказывал, для этого дается ему дщица (пайцза) с кречетом. Если гонцов двое, оба пускаются с места на добрых, сильных скакунах; перевязывают себе животы, обвязывают головы и пускаются, сколько мочи, вскачь, мчатся до тех пор, пока не проедут двадцать пять миль на станцию, тут им готовы другие лошади, свежие скакуны. Садятся они на них, не мешкая, тотчас же, и как сядут, пускаются вскачь, сколько у лошади есть мочи; скачут до следующей станции; тут им готовы новые лошади, на них они садятся и едут дальше, и так до вечера.
Вот так-то, как я рассказывал, гонцы проезжают двести пятьдесят миль и доставляют великому хану вести, а кали нужно и весть важная, так и по триста миль проезжают[35].