Читать интересную книгу Любовные похождения барона фон Мюнхгаузена в России и ее окрестностях, описанные им самим - Виталий Протов

Щедро и не жалея ни трудов, ни себя самого, сеял я свое семя на просторах великой Руси. Вот и мои шелкозадые уточки разлетелись по домам, неся в себе то, что было мною посеяно. Придет время, и взойдет моя поросль, и узнает ее мой читатель по моим повадкам и характеру, потому что сильна кровь Мюнхгаузенов и непременно должна проявить себя, если не в первом, так во втором, третьем, а то и в десятом поколении.

Усадив моих уточек в их карету и дав команду кучеру скакать скорее подальше от театра военных действий, я сам вскочил на коня и помчался к полю боя.

Не буду утомлять читателя описанием того сражения, скажу лишь, что победа была за нами, а сам я получил во время оного пять ранений, два из которых оказались смертельными, но, как уже знает читатель, я жив и по сей день, когда пишу эти мемуары. А за окном уже лето 1796 года.

Заканчивая повествование о турецкой кампании, не могу не сказать о Василии Пердунове, уже упомянутом мною.

Василий заслуживает отдельной страницы в моих мемуарах, потому что был он личностью выдающейся, и я не хочу, чтобы его след затерялся среди исторического праха.

Василий служил в нашем полку еще до моего появления в нем. Израненный за время долгой службы, он был отставлен по моему рапорту в январе 1741 года, получил хорошую пенсию и удалился в свою деревеньку. Дальнейшая его судьба мне неизвестна. А вот о его боевых подвигах я расскажу.

Уж не знаю, то ли природа решила наделить его способностями, согласующимися с родовой фамилией, то ли его предки получили сию фамилию за выдающиеся достижения в той области, которую она называет, но Василий и в самом деле был мастером сего искусства. Говорю «искусства» без малейшей иронии, потому что дар Василия превосходил самое богатое воображение.

Он был самым мощным оружием нашего полка, потому что одним залпом из своего жерла мог уничтожить несколько дюжин врагов. Поэтому мы берегли его как зеницу ока и прибегали к его помощи только в самых крайних случаях, когда нам грозил разгром от превосходящих сил противника.

Происходило это следующим образом: Василий становился на четвереньки и, обнажив зад, «накачивался», как он сам это называл. Со стороны казалось, что он сосредоточенно думает, на самом же деле он производил работу в своем кишечнике, которая продвигала газы к естественному выходу. (Для накопления очередной порции газов, достаточной для выстрела, ему требовалось обычно от пяти до десяти минут. Кто-то может сказать, что за это время враг мог провести успешную атаку. Это соображение, однако, не учитывает того обстоятельства, что первый выстрел ошеломлял врага настолько, что тот еще долго не мог прийти в себя.)

Когда «накачка» достигала требуемого значения, Василий командовал: «Поднимай!».

Надо сказать, что стоял он при этом на специальном поддоне, оснащенном четырьмя ручками, у каждой из которых находилось по специально обученному солдату. Они-то и поднимали Василия по его команде. За этим могла последовать команда «Пли!» или же, в зависимости от тяжести ситуации, Василий производил безогневой выстрел. В первом же случае еще один специально обученный солдат подносил горящий фитиль к выходному отверстию, и после выстрела огневой вал, сметающий все на своем пути, обрушивался на врага. И должен сказать, что из двух вариантов этот был наиболее гуманный, потому что уничтожал противника мгновенно. Во втором же случае, без запаливания, враги умирали в страшных мучениях от удушья, харкали кровью и раздирали себе шею. Прознав о нашем секретном оружии, турки из кож вон лезли, чтобы уничтожить его. Но мы берегли Василия. Со временем поддон оборудовали специальным щитом, имеющим отверстие с раструбом, это было призвано защитить мягкое место Василия, которое к тому времени уже было изранено до неузнаваемости. Если бы не наш полковой хирург, то сомнительно, что Василий вообще смог бы пользоваться этим местом по его прямому назначению.

Где ты теперь, мой друг Василий? Боюсь, что твои кости давно истлели на деревенском кладбище...

Убыточные утехи

(От В. Протова: здесь опять обнаруживается прискорбная лакуна в мемуарах барона и далее текст относится уже к 1744 году.)

...исполнение конфиденциальных поручений императрицы – одна из почетных обязанностей офицера Ее величества. Зимой или летом, днем или ночью, в холод или жару ты должен исполнять свой долг и по мановению царственного перста отправляться в путь. Впрочем, поручение, о котором идет речь, не было сопряжено со смертельными опасностями для моей жизни. И кирасирам, находившимся в моем подчинении, нечего было опасаться. Это поручение Ее величества свидетельствовало о том доверии, которое государыня Елизавета Петровна питала ко мне, хотя моя служба у нее и начиналась при обстоятельствах для меня не очень благоприятных.

(От В. Протова: здесь имеются в виду факты, относящиеся к опущенному в мемуарах периоду жизни барона, связанные с государственным переворотом 1741 года; см. об этом в «Исторической справке», которую издательство сочло уместным поместить в конце книги.)

Будучи вызван в покои императрицы, я получил распоряжение следовать в Ригу.

Поручение было столь деликатным, что императрица приказала мне хранить его в тайне вплоть до самого дня исполнения, дабы не вызвать нежелательных противодействий со стороны тех, кто всегда найдет повод для недовольства. И я хранил молчание, скрывая цель нашего похода от моих кирасир, которые, впрочем, верные своему долгу, не задавали лишних вопросов, а несли службу, как оно и полагается подданным Ее величества.

Не буду описывать долгого пути до Риги, хотя он и был насыщен всевозможными приключениями, которые могли бы удивить и позабавить читателя. Расскажу лишь о главном, а главное, конечно, ждало нас в конце пути.

Мы прибыли в Ригу за несколько дней до назначенного нам срока, и, разместив своих кирасир при местном гарнизоне, я снял себе комнатку в одном доме на рижской окраине неподалеку от пыльного тракта. При этом я выслал четырех своих кирасир на пять верст от западной окраины Риги со сменой их следующим нарядом через день и так далее до появления известных особ, завидев которых они должны будут во весь опор нестись ко мне, чтобы я соответствующим образом подготовился к великому событию.

Я же тем временем либо прозябал в своей комнатенке, либо муштровал на рижском плацу моих верных кирасир, либо сидел в одном из рижских кабачков, которые, как известно, славятся пивом, квашеной капустой и свининой, каковые для моих соотечественников (не исключая и меня) являются первейшими и вкуснейшими блюдами.

За окном кабачка дефилировали дамы, чьи осиные талии пробуждали во мне естественные желания, но, исполняя поручение императрицы, я не считал для себя возможным идти на поводу похоти. Однако природа не всегда готова соглашаться с доводами разума, какими бы основательными ни казались последние.

Поняв, что иначе мне не совладать с моей пылкой натурой и во избежание худшего, я отправился на поиски кого-нибудь, кто помог бы утолить мою жажду.

Рига – портовый город, полный искушений и мест, где за умеренную плату готовы удовлетворить любое ваше желание, а потому долго мне искать не пришлось.

Я увидел ее почти сразу.

Это было в самом центре Риги на площади у большого собора. Я зацепился за нее взглядом, и она сразу откликнулась на мой невысказанный зов – подмигнула и кивком пригласила следовать за нею.

Пройдя несколько саженей, она обернулась, чтобы убедиться, что я иду следом.

Несмотря на фижмы, искусственным образом заужавшие ее талию, скрыть ее пышную грудь было невозможно, тут не помогали никакие корсеты – она просилась на свободу из-под платья, словно связанный зверь, который тщится порвать путы. Впрочем, столь ли тщетны были попытки этого бюста вырваться на свободу, я не знал, потому что ощущение у меня возникло такое, что его природа сильнее любых ограничений.

Мне всегда нравились такие женщины – пышные, но не утратившие привлекательности. Она шла впереди меня неторопливой походкой, оглядываясь время от времени. Я не отставал от нее.

Идти нам пришлось недолго. Она остановилась перед небольшим двухэтажным домиком, еще раз повернулась, чтобы убедиться в том, что я здесь, открыла ключом дверь и, посмотрев на меня, вскинула бровь, словно спрашивая, решусь ли я перешагнуть порог. Увидев готовность на моем лице, она вошла внутрь, за ней последовал и я, после чего ее рука сдвинула щеколду, и, надо полагать, мы оказались в доме одни.

Не стану описывать то, что происходило между нами. Надеюсь, читатель достаточно осведомлен и искушен в таких делах, а если нет, то пусть оставит до поры эту книгу и идет набираться опыта. Я же не хочу тратить ни мое, ни ваше время на очевидные вещи. Скажу лишь, что в Вие (а именно так звали мою новую знакомую) я встретил одну из немногих женщин на моем жизненном пути, которая подходила мне идеально. Если с другими мне приходилось постоянно учитывать миниатюрность их форм в сравнении с тем орудием, которым наделила меня для любви природа, то здесь я мог действовать без опаски, потому что Вия готова была принять меня всего без остатка. И мне даже временами казалось, что природа обделила меня...